Разоблачение

      Джеймс едва успел отскочить в сторону от автомобиля, резко вывернувшего, пока он переходил дорогу.       Приходилось признать, что после непродолжительного заключения в гулкой пещере где-то в дебрях Перу возвращаться к нормальной жизни в большом городе было сложно. Первые дни все рецепторы были напряжены до предела, выискивая в окружающем пространстве малейшую опасность. Но в городах всегда было слишком много резких звуков — гудков автомобилей, рева мотоциклов, громких криков, внезапных рекламных объявлений… Джеймс не раз подскакивал на месте и принимался опасливо озираться по сторонам, заставляя прохожих старательно обходить его по широкой дуге, а иногда и весьма красноречиво крутить пальцем у виска.       Но прошло всего три недели, и он снова стал рассеянным. А еще, кажется, напрочь позабыл правила дорожного движения.       Хорошо хоть, ему хватило ума крепче вцепиться в промасленный пакет, который он держал в руках — Джесси ни за что не простила бы ему потерю завтрака.       Парящий у Джеймса над головой инкей издал вопросительный возглас, словно интересовался, в порядке ли он.       — Я цел, — ответил Джеймс, — но мне определенно стоит чаще смотреть по сторонам.       На самом деле, не совсем честным было сказать, что он совсем уж вернулся к своему прежнему состоянию. Мир вокруг до сих пор не уставал поражать его своим многообразием. Джеймс научился различать в воздухе такие оттенки ароматов, на которые даже не обращал внимания. Теперь он чувствовал, как угол около дома, где жила Джесс, пах свежей выпечкой, горячим кофе, асфальтом и пыльной травой, а около офиса, в котором он работал, смешивались запахи дорогих женских духов, выпечки и картошки-фри из ближайшего бистро, свежей краски на деловых бумагах и кожи портфелей.       Буйство цветов тоже до сих пор вызывало восторг. Раньше он и подумать не мог, насколько удачно город может сочетать в себе столько разных не сочетаемых, казалось бы, оттенков. Улицы выглядели, как огромное лоскутное одеяло, сшитое совершенно безумным художником. Но при этом, несмотря на все многообразие, оно не отталкивало, наоборот, лишь притягивало к себе взгляд, заставляя любоваться плавными переходами и резкими перепадами цветов, которые еще и совершенно по-разному смотрелись в каждое время суток.       Солнце над Фуксией светило ярко, насыщенно, заливало тротуары и стены зданий светом, как лимонным соком. Джеймс отряхнул брюки от налипшей на коленях дорожной пыли, поманил инкея за собой и бодрым шагом направился по солнечной стороне улицы.       Он наслаждался всем тем, за что обычно не любят большие города, особенно — неизмеримо огромным количеством людей и покемонов. Эти незнакомцы текли мимо него плавным потоком многоцветной реки жизни, и Джеймс ловил себя на мысли, что хочет просто закрыть глаза и поддаться этому шумному течению.       Но ничто на свете не помешало бы ему завершить свою главную задачу.       Он ловко проскочил между высокой девушкой в спортивной куртке и ее ченси, которая неуклюже переваливалась с ноги на ногу, и выскочил прямо на площадь перед собственным офисом.       После возвращения из Перу Джеймс с головой окунулся в решение возникших из-за экспедиции проблем. Пришлось договариваться с представителями печатных изданий, чтобы каждый из редакторов забыл о той шумихе, которая поднялась из-за поездки в пещеру. Десятки деловых обедов, завтраков, ужинов, коктейлей…, но они полностью себя окупили. Ни единого слова об экспедиции Морганов и ее результатах не страницах газет так и не появилось.       Джонатан еще заставил его собрать со всех участников подписи на договоре о неразглашении информации. И, хотя сам Джеймс считал эту меру излишней, искренне убежденный в том, что никому в здравом уме не захочется вспоминать пережитый ужас, он все-таки послушно лично встретился с каждым. Это тоже оказалось непросто: Марвиту Моррис пришлось вылавливать в перерывах между семинарами геологической конференции, Брока — в аэропорту за час до его вылета, а Эша — буквально на поле боя, посреди напряженной битвы покемонов.       Да еще и отец, обрадованный тем, что его сын вернулся на рабочее место, скинул на Джеймса все незавершенные дела в компании. В итоге от экономических сводок, технологических карт и отчетов работников просто голова пухла.       И разумеется, ему хотелось еще оставить время на Джесси…       Зато теперь, во всей этой нескончаемой круговерти важных дел и встреч, Джеймс Морган чувствовал себя живым как никогда.       Он не стал задерживаться около офиса — сегодня у него был выходной, и в кабинет его бы не загнала и стая гремгонов. Джеймс быстрым шагом пересек площадь и нырнул в прохладную тень сквера.       Бумажный пакет под пальцами мягко хрустнул, и инкей над головой издал расстроенный вздох. Маленький друг Джеймса прекрасно понимал, что в простом коричневом пакете из булочной лежит его самое любимое лакомство — круассаны, которые предназначены вовсе не ему. Джеймс сочувственно погладил покемона. Он и сам бы сейчас с удовольствием съел один, сидя на лавочке под большим дубом, наслаждаясь запахом цветов и свежескошенной травы.       — Не переживай, дружище, в следующий раз мы скупим весь ассортимент и ни с кем не поделимся.       Это подняло инкею настроение.       Дом, где находилась квартира Джесси, находился на другой стороне сквера, укрытый от посторонних глаз раскинувшимися вширь ветками дубов. Это было низенькое трехэтажное здание, наспех закрашенное светлой краской, уже потрескавшейся от времени. Квартиры в доме были маленькими, с неудобной планировкой, но, как пояснила Джесс, стоили непозволительно мало. Пройти мимо такого предложения было невозможно.       Остин объясняла все это, старательно пряча покрасневшие от неловкости щеки — очевидно считала, что простая квартирка и потертый диван в гостиной заставят Джеймса изменить свое мнение и уйти из ее жизни навсегда.       Морган усмехнулся, напоследок поймав на лице тонкий солнечный луч, пробившийся сквозь густую листву.       Иногда ему казалось, что Джесс до сих пор не до конца понимает, что же он на самом деле за человек.

***

      Джеймс опаздывал, и это начинало ее злить.       Конечно, ему хорошо — шатается там по теплым солнечным улочкам, срывает цветочки и поет песенки с летающими над головой пидовами, как какая-нибудь диснеевская принцесса!       А она, Джесси, его — между прочим — уже почти три недели как девушка, должна лежать в своей квартире, закутанная по самый нос в простыни и терпеть нестерпимую заботу матери!       Джесс протяжно вздохнула и перевернулась набок, стараясь не сильно потревожить при этом перебинтованную ногу. Мелкий осколок пули, удачно спрятавшийся от глаз врачей при первом рентгене, достали только пару дней назад, и уже почти зажившая рана открылась снова, не позволяя Джесси целиком насладиться выстраданной свободой. В то время, когда Остин могла бы заново учиться жить в мире, полном шумов, запахов и цветов, она целыми сутками лежала на кровати и один за другим просматривала эпизоды новых сериалов.       Казалось, если придется еще хоть раз проснуться от запаха пыли и старой краски, ее просто стошнит.       С работы, само собой, пришлось уволиться — никакого репортажа Джесси не сделала, а на нездоровое любопытство начальства по поводу причин, разошлась так надолго, что из кабинета ее утаскивали охранники.       Хуже могли быть только попытки Мелиссы изобразить из себя образцовую хозяйку. Последние двадцать лет мама Джесси готовила только жесткое мясо гремгонов, которое запекалось на костре, и теперь даже самые простые рецепты вызывали у нее невероятные трудности. Поэтому от количества сожженных дотла запеканок, пересоленных яичниц и размокших тостов уже кружилась голова, и инстинктивно сжимался желудок.       В итоге Джесси была практически обездвижена, безработна, лишена возможности наслаждаться жизнью и, к тому же, вечно голодна.       Разумеется, ее это злило.       А Джеймс был просто вишенкой на вершине этого торта житейских разочарований.       Нет, он был прекрасен — заботлив, учтив, старался ее рассмешить и частенько навещал — старый добрый Джеймс с новой функцией чудесных, головусносящих поцелуев. Только вот сразу же по возвращении на него свалилось столько дел и забот, что все, что перепадало Джесси — это краткие визиты, в течение которых Джеймс боролся одновременно с собственной неловкостью от присутствия рядом Мелиссы и жуткой сонливостью. В итоге заканчивалось все это тем, что Джесси сама выпроваживала его за дверь, чтобы он, наконец-то, выспался и пришел в себя.       Она чувствовала глубокое разочарование от того, что жизнь ее мечты, настоящая, новая сказочная жизнь была так близко, только руку протяни, а в итоге превращалась в отражение, искаженное кривым зеркалом.       — Будешь завтракать? — послышался из кухни голос Мелиссы.       — Нет! — выпалила Джесси, укрываясь прохладной стороной простыни, и Мяут, спокойно дремавший у нее в ногах, заворчал во сне.       Она не сомневалась в том, что однажды у Мелиссы начнет получаться, и возможно очень скоро придется вымаливать у нее добавку, но сейчас даже мысль о завтраке ее авторства вызывала изжогу.       Скорее бы Джеймс пришел…       Словно услышав ее немую просьбу, в коридоре раздались знакомые шаги.       — Я не разбудил тебя?       Джесси подскочила на кровати, на секунду даже забыв о ноге, которая поспешила о себе напомнить резкой вспышкой боли. Джесси поморщилась, резко дернула лодыжкой вправо и сбила на пол Мяута, тут же заверещавшего от обиды.       — Прости, прости… — лепетала она, наклоняясь, чтобы поднять друга и тут же морщась от боли.       Ну не дура ли?       — Давай помогу.       В нос тут же ударил знакомый запах ментола, смешанный с уличными ароматами. Концы волос Джеймса щекотно мазнули по голым плечам, а крепкая рука уверенно обняла за талию. Джесси, едва заметно вздрогнув, залилась краской.       Боль в ноге сразу отошла на второй план.       — Она всегда так делает, — принялся жаловаться Мяут, поднятый Джеймсом обратно на кровать. — Знаешь, вечно пинается во сне, никакого спасу нет!       — Откуда мне знать? — мягко рассмеялся Джеймс и этот вопрос заставил Джесси покраснеть еще сильнее.       Но Джеймс прав - они так и не оставались наедине с тех самых пор у озера рядом с пещерой. Вокруг постоянно кто-то толпился — участники экспедиции, друзья и родственники, врачи и коллеги. Все хотели узнать, что случилось, как они выбрались, как себя чувствует Джесси и не нужна ли ей помощь или телефон хорошего физиотерапевта. Она едва сдерживала себя, чтобы не закричать, что все, в чем она нуждается — это тишина и немного времени с Джеймсом.       Нет.       Много времени с Джеймсом.       — У вас все в порядке? — из кухни показалась Мелисса, вытирая перепачканные мукой руки о фартук. — Ой, привет, Джеймс, что это у тебя? Опять заходил в булочную? Я же как раз решила испечь блинчики!       Только теперь Джесс заметила лежащий на краю кровати бумажный пакет, наполовину прикрытый сбившейся в ком простынею. Она вдруг поняла, что посторонний запах, исходящий от Джеймса — это выпечка. Свежая, горячая, невероятно вкусная выпечка…       Живот тут же заурчал, а рот наполнился слюной. Впрочем, не только у нее — Мяут аж подался вперед, чтобы насладиться ароматом.       — Мне просто захотелось побаловать ее любимым лакомством. Не переживайте, там не слишком много, место для блинчиков останется!       И, заметив жалобный взгляд Джесси, Джеймс добавил так, чтобы его могла слышать только она:       — Я отдам тебе свою порцию.       Мяут тут же притащил пакет в лапах, привычно уселся между друзьями, едва ли не им на колени, и раскрыл пакет, выпустив в воздух немного уютного тепла.       Джесси взяла из рук друга круассан, и, даже особо не раздумывая, разделила его на три части.       Возможно, жизнь не расцветилась, как по волшебству, яркими красками, но, если подумать, Джесси нашла гораздо больше, чем рассчитывала, отправляясь в новое приключение. Впечатлений ей теперь хватит на всю жизнь, но куда важнее то, что в ее жизнь вновь вернулись люди, без которых дни казались пустыми и бесполезными.       А у счастья, в конце концов, много обличий.       — Какие же вы чудесные! — Мелисса быстро подошла к ним и сгребла сразу троих в короткое крепкое объятие.       Джесси почувствовала быстрое прикосновение губ к волосам, а потом мама так же торопливо отпустила их и вернулась на кухню, на ходу вытирая фартуком уголки глаз.       — Она только что поцеловала меня в макушку, — восторженно прошептала Джесси Моргану.       — Да, — Джеймс улыбнулся. — Меня тоже.

***

      Бутч внимательно изучал собственное отражение в зеркале.       В голове все путалось, и собрать воедино мысли казалось задачей непосильной.       Впрочем, его собственное удивление не шло ни в какое сравнение с тем шоком, который испытал врач подразделения сегодня утром.       Бутч и Кессиди получили предложение присоединиться к команде «Хо-ох» лично от Аманды Смит. Она подошла к ним еще в доме Сантьяго, сопровождаемая Питером Донованом и капитаном группы спасения.       — Команде Р пришел конец, — улыбнулась агент Смит, слегка приподнимая чашку с кофе в знак празднования этого факта, — так что, полагаю, вы теперь снова открыты для биржи труда.       Тогда Бутч не понял, для чего всегда дружелюбная девушка бьет по весьма больному месту людей, только что чудом избежавших гибели. Но в ту же секунду капитан с суровым, строгим лицом прояснил:       — Нам нужны такие люди как вы — сильные, выносливые и готовые к любым трудностям.       От его голоса Флетчер неосознанно вытянулся в струнку, и едва ли не ответил «так точно, сэр!».       Еще сегодня утром до принятия в команду оставался только медицинский осмотр. О ранении Бутча докторам было объявлено заранее, и Флетчер даже как-то за ужином с Кессиди пошутил, что с первой зарплаты купит целую партию черных кожаных повязок на глаз — для внушительности.       Теперь от этой идеи придется отказаться.       Бутч закрыл дверь ванной и привалился к раковине. Рука сама собой потянулась к свежим бинтам, крест-накрест перехватившим голову, но дрогнула, едва прикоснувшись к шершавой ткани.       Даже после всего, что произошло в пещере, это казалось невероятным.       Бутч только сейчас вспомнил, что все время чувствовал легкое жжение, но не обращал на него внимания, разумно предположив, что так бывает всегда. Да и времени разбираться с такой мелочью не было. Так даже лучше. Он с трудом представлял, как сумел бы продолжать хладнокровно действовать после такого открытия.       Пальцы нащупали пластырь, прикрепивший конец бинта, и Бутч легонько поддел ногтем тонкую клейкую полоску.       Один слой бинтов, два, три…       Когда последний упал на пол, Бутч моргнул и снова уставился на свое отражение.       Зрачки в его глазах расширились от света.       В обоих глазах.       Лицо теперь пересекал розовый шрам, тонкий, словно нитка — и, если не присматриваться, это было единственным, что напоминало о жуткой схватке с гремгоном в темноте. Разумеется, при более внимательном рассмотрении обнаруживались еще мелкие шрамы на веках, а капилляры на глазном яблоке нового глаза были намного тоньше, но все это сам Бутч заметил только после того, как врач на это указал.       Только теперь до него в полной мере дошло то, насколько мощной была сила, заключенная в глубине затерянной пещеры. Бутч тут же вспомнил, как Мелисса при первой встрече отправила его провести ночь под Древом, но сейчас осознал, для чего она так сделала.       От мысли о том, что могло бы произойти, окажись подобная сила в руках кого-то вроде Джиованни, руки холодели.       И гремгоны, парализующие покемонов, и хитрый Мью, способный затуманить разум человека, и затерянное под землей племя, за сотни лет ни разу не выбиравшееся наружу — все теперь обрело совершенно новый смысл, расставив все по местам.       Флетчер провел пальцем по шраму от середины лба до щеки и улыбнулся.       Это было необычным чувством — понимать, что теперь он что-то вроде чуда, доказательство того, что в мире еще столько открытий, скрытых от глаз человека.       Дверь вдруг резко распахнулась, заставив Бутча развернуться на месте в прыжке. Он уже был готов обороняться, но это оказалась всего лишь Кессиди, правда, встревоженная до предела.       — Убирайся! — резко выкрикнула она, ладонями выталкивая Бутча из ванной. — Пошел вон, мне нужно побыть одной!       Прежде, чем Бутч сумел хоть что-то сказать, его уже выпроводили из комнаты.       Глухо щелкнул замок.       Флетчер, совершенно ничего не понимающий, скрестил руки и вздохнул.       Вот что значит жить с женщиной — однажды тебя даже из собственной ванной комнаты выгонят.

***

      Кессиди тошнило.       Две яркие полоски прыгали перед глазами, словно издеваясь, а живот скрутило какой-то мутной болью, только теперь стало понятно, что это вовсе не из-за съеденного накануне мексиканского ужина.       Кессиди закрыла глаза и откинулась на бортик в ванной, протянув ноги прямо по полу.       И что ей теперь делать?       Инстинктивным жестом, знание которого живет в каждой из женщин, она положила руку на живот, в котором пока еще не было заметно никаких изменений. Совершенно новое состояние, которого Кессиди не знала и к которому не была готова, вводило в ступор. В голове тут же появились страхи, о существовании которых Кессиди и не подозревала.       Разумеется, теперь о работе в подразделении «Хо-ох» можно забыть, по крайней мере на время. Захотят ли ее видеть на должности, когда она захочет вернуться? Да и сможет ли она снова вытворять те трюки, за которые ей ставили высшие оценки в команде Р, быть такой же ловкой, быстрой и сильной, как раньше?       Затем сразу же пришли мысли куда важнее.       Как отреагирует на эту новость Бутч? Не испугается ли того, что их отношения развиваются так стремительно? Может, он испугается и сбежит?       А вдруг она окажется ужасной матерью? Разрушит жизнь собственного ребенка так же, как Рина когда-то разрушила ее? Хватит ли ей терпения на бессонные ночи, детские болезни и капризы? Сможет ли сделать так, чтобы ребенок ее полюбил?       Кессиди подтянула к себе колени и обхватила их руками.       Какой, оказывается, простой была ее жизнь до этого момента! Живи, беги, сражайся — и делай все только ради себя единственной.       Теперь так не получится.       Взгляд ее упал на тонкий кожаный ремешок, обхватывавший запястье. Это был последний подарок от Акапаны, мальчика, который так привязался к ней, что мог бы пойти вслед на край света. Мальчика, которому так и не удастся никогда увидеть бескрайние моря и огромные города, закаты и рассветы…       Зато Кессиди знала, кому покажет все это.       Она тонко улыбнулась сквозь выступившие на глаза слезы. В ней все крепче становилась уверенность, что без вмешательства волшебного дерева, что росло в деревне, тут не обошлось. Не было никаких сомнений, что, реши Кессиди уточнить сроки, она рассчитала бы тот самый день, когда пришла в хижину к Бутчу после их встречи на площади.       Каждый из тех, кто вошел в пещеру, вынес из нее что-то новое, но, пожалуй, только Кессиди сделала это в настолько буквальном смысле.       Она чувствовала в себе жизнь — маленькую, теплую, искрящуюся, как самое естественное в мире волшебство.       Этот ребенок будет особенным.       Ободренная этим заключением, Кессиди поднялась на ноги и бросила еще один взгляд на две полоски в окошке теста.       Помнится, Акапана назвал Бутча Помой — сильным и воинственным? Что ж, пришло время узнать, не хлопнется ли «сильный и воинственный» в обморок от таких новостей.       Кессиди аккуратно вытерла выступившие слезы, шмыгнула носом и вышла из ванной.       Бутч обернулся, едва услышав открывающийся замок, и теперь смотрел на нее с немым вопросом. И, увидев его лицо, Кессиди едва не забыла, о чем хотела сказать.       — Твой глаз! Но как…       — Древо, — нетерпеливо отмахнулся Флетчер, — потом объясню. Что у тебя случилось?       Точно.       Новости, возможно, более невероятные, чем чудесное исцеление.       Кессиди набрала в грудь побольше воздуха и сжала кулаки, чтобы придать себе дополнительной уверенности, хотя у нее все равно защекотало в области солнечного сплетения от страха.       — Я беременна, — выпалила она и добавила, не дав Бутчу даже опомниться, — я назову его Грейсоном.       Бутч застыл, словно изваяние, в той же нелепой позе вполоборота. В какую-то секунду сердце у Кессиди ухнуло вниз, потому что пауза затягивалась, а реакции от Флетчера не было никакой. Но потом он вздрогнул, словно освобождаясь от наваждения, и развернулся к ней полностью.       — Почему ты думаешь, что это будет мальчик?       Кессиди выдохнула. Тон у Бутча был ровный, и на лице не дрогнул ни один мускул, но ей было прекрасно известно, что именно так напарник борется с самыми сильными, захлестывающими эмоциями.       Например, счастьем.       — Я знаю, — пожала она плечами, — это как, понимаешь, словно чувство… да просто знаю и все!       — Грейсон Флетчер… Грей, — произнес Бутч, словно взвешивая имя на языке, и растянул губы в широкой улыбке. — Мне нравится.