Содом и Гоморра.

Я познакомилась с Ким ЧонИном одной дождливой осенью, когда мне только-только исполнилось девятнадцать. Нежное и юное создание – скажете вы. Повидавшее многое на своём пути существо – отвечу я. Я лет с пятнадцати, можно сказать, жила на улице. Поэтому свежий цвет молодого девичьего лица подпортился от хронического недосыпа и далеко не праведного образа жизни. Ненормальная худоба была последствием плохого, неполноценного питания, а порой и вовсе его отсутствия. А ещё я, довольно быстро освоившись в кругу неблагополучной молодёжи, стала слишком часто пить. Для хрупкой меня много не нужно было, чтобы нажраться до состояния полной невменяемости. А тогда становилось уже всё равно, что и с кем я делала, где находилась и как до такого дошла. Поэтому к девятнадцати годам о былой нежности, красоте и невинности напоминали разве что длинные, музыкальные пальцы. Да, были времена, когда я весьма недурно играла на фортепьяно. Мне прочили большое будущее в мире музыки, и я даже была готова посвятить этому свою жизнь. Но… Мои родители выбрали не самое подходящее время для бракоразводного процесса. Подростковый возраст, пубертатный период, шаткая психика и всё в таком духе. Конечно, на улице я оказалась не по воле родителей – это был мой личный выбор, но к моему моральному разложению они руку приложили. Своими непрекращающимися скандалами родители сломали меня. Пока эти двое с пеной у рта делили меня в зале суда, я искала утешение в весьма сомнительных радостях жизни. А когда они, наконец-то заметили, во что я превратилась, то стали не менее пылко выяснять, чьи же это гены дали о себе знать. Мне было смешно наблюдать за тем, как два взрослых человека, прекрасно осознавая, что оба конкретно лажанули, пытались спихнуть ответственность за такой вот исход друг на друга. В конце концов, я решила самостоятельно разрулить эту ситуацию, изъявив в суде желание жить с отцом. Так было проще. Мама не видит, как я убиваюсь всем, чем ни попадя, а отец – круглосуточно на работе, так что он тоже в блаженном неведении. По большому счёту с родителями я почти не виделась, да меня к ним и не особенно тянуло. Ежемесячно они откупались приличными суммами, а больше мне и ничего не было нужно. Примерно год я жила в самом настоящем аду. До сих пор удивляюсь, как я тогда не подцепила какую-нибудь заразу. Школа была почти заброшена, сначала директор пытался вызвать отца, но потом просто забил на это гиблое дело. Папе было стыдно за меня, и тот факт, что он меня стыдился, лишь усугубил ситуацию. Пила всё, что предлагали, курила тоже без разбора, даже пробовала лёгкие наркотики, но на регулярное употребление мне не хватало денег. Видимо, Господь всё-таки уберёг меня от окончательного превращения в жалкое подобие человека, в существо, целиком и полностью зависящее от всех мерзостей этой жизни. Хотя без беспорядочного секса тоже не обошлось. Порой, просыпаясь с парнями, я не то что не могла вспомнить их имени, я даже не могла понять, как этот человек вообще оказался со мной в одной постели. Ещё пару лет я кутила, немного сбавив обороты. Сигареты, выпивка, секс, но уже на постоянной основе. К семнадцати годам я остепенилась. Сигареты только одной марки, алкоголь только проверенный, партнёры только хорошо знакомые и всего двое. Можно сказать, жизнь стала налаживаться. Шучу, конечно. Всё было по-прежнему беспросветно. Да и возможен ли был просвет, если душа моя настолько заблудилась, так почернела, что, может, и не было уже во мне никакой души. Лишь зияющая пустота, которую я продолжала заливать и затуманивать табачным дымом. И всё же настал однажды тот день, когда я проснулась от телефонного звонка в доме отца, в кои-то веки переночевав не где попало. Был уже октябрь. Он выдался ужасно холодным, ветреным и дождливым, потому в ту роковую ночь я решила никуда не идти, хотя предложения поступали. С номера одного из знакомых мне позвонил фельдшер скорой помощи и, представившись, уточнил, знакома ли я с владельцем телефона. - Да, мы с Дже вместе учимся, - на автомате соврала я. Поднявшись с кровати и мельком взглянув на часы, я подошла к окну. На улице было сыро, шёл мелкий дождь, а со стоящего напротив моих окон клёна от резких порывов ветра срывались уже потемневшие листья. – Что-то случилось? - Госпожа Ли ТэГёль, прошу прощения за столь ранний звонок. Похоже, я Вас разбудил, но мы не смогли найти в телефонном списке контактов родителей, а Вы были последней, кому звонил покойный. - Что, простите?! – мгновенно остатки сна выветрились у меня из головы. – Что значит «покойный»?! - Сегодня ночью Пак Дже скончался от черепно-мозговой травмы. Судя по всему, в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения парень упал и ударился головой о мраморную столешницу. Понимаю, что Вы шокированы, но раз уж мы не можем связаться с его родителями… - Он с ними не живёт. Точнее, не жил, - перебила я, пытаясь вернуться в реальность. – Они за границей. - Вот как… Тогда… не могли бы Вы опознать тело? – осторожно уточнил врач. - Да, к-конечно, - заикаясь и медленно подходя к зеркалу, ответила я. Повесив трубку, я с полными слёз глазами смотрела на своё отражение. Только тогда, когда я должна была лицом к лицу столкнуться со смертью от того, чем жила последние несколько лет я поняла, что тоже умерла. Тощая, замученная, бледная, с синяками под глазами, маленькая и растрёпанная, как воробей. Я не выглядела на свои девятнадцать лет, мне было по-прежнему пятнадцать. Я умерла в тот момент, когда со скалы рванула в эту бездну, захлебнулась грязной водой и лишилась кислорода. Разразившись истерическими рыданиями, я рухнула на колени посреди комнаты и, запрокинув голову, надрывно прокричала. Я не знала, злиться на Бога за то, что он не вразумил меня тогда, почти четыре года назад, или благодарить его за то, что в течение этих лет он не забрал мою жизнь. В любом случае, собравшись с силами, я отправилась в названный морг. Я не боялась этого места, оно даже не угнетало меня. Поэтому, зайдя с абсолютно каменным лицом, я, наверное, даже шокировала патологоанатомов своим равнодушием. Проведя в морге не больше пятнадцати минут, я не знала, куда податься. На улице всё так же шёл дождь, но он совершенно меня не смущал. Натянув капюшон куртки, я бесцельно брела по тротуару, неторопливо закурив. Прекрасно зная, что курение здесь запрещено, я продолжала смаковать каждый глоток табачного дыма. Никогда я ещё так им не наслаждалась, пожалуй, впервые сам процесс приносил мне умиротворение. Приземлившись на лавочку автобусной остановки, я закурила вторую сигарету подряд. - Девушка, здесь курить нельзя. Я подняла глаза на сердобольного парня, который с улыбкой на лице стучал пальцем по запрещающему знаку, наклеенному на остановку. Демонстративно затянувшись, я смотрела в его хитро сощуренные глаза и, неторопливо выпустив струйку дыма, наконец-то, ответила, устремляя взгляд на носки своих кед. - Иди, куда шёл, парень. Мне сейчас не до общественного порядка. Мне вообще уже давно не до него, - горько хмыкнула я. Вопреки моим ожиданиям высокий, смуглый парень сел рядом. - А ещё одной не найдётся, бунтарка? – кивая на сигарету, зажатую в моих пальцах, спросил незнакомец. Усмехнувшись, я залезла в карман и протянула ему пачку. Вытянув оттуда заветный свёрток табака и зажигалку, он привычным движением прикурил и глубоко затянулся. Парень так канонически и театрально курил, что я невольно на несколько секунд засмотрелась. - Ким ЧонИн, - представился он, зажав губами сигарету, и протянул мне руку. - Ли ТэГёль, - ответила я, стряхивая пепел и игнорируя предложение о рукопожатии. - Тяжёлое начало дня, да? – совершенно не обидевшись, спросил ЧонИн. - Ну… я только что опознавала труп своего друга. Так что да, утро не задалось, - глядя на проезжающие автомобили, ответила я. - И такое бывает, - не вдаваясь в расспросы, ответил парень. Я, удивлённо вскинув брови, посмотрела на него. Не каждый день встречаешь человека, который так спокойно реагирует на подобные вещи. Он лишь улыбнулся. – Недавно мы с друзьями лазали по заброшенному заводу. Ну, мы так развлекаемся. Нас вечно тянет найти приключения на наши задницы. Короче, один дурак решил понтануться и полез под потолок по ржавой пожарной лестнице. Она не выдержала его вес и рухнула. Вот это был кошмар, там даже опознавать было нечего. - Тебе жаль его? – спросила я, докуривая и сминая бычок. - Ну, жалко, конечно, - пожал плечами ЧонИн и тоже докурил. – Но это был его выбор. Никто его на эту лестницу не загонял. - А представь, что на лестницу полезли вы оба, а упал с неё только он, - проводила я аналогии для самой себя. – Как бы ты тогда рассуждал? - Не знаю. Я часто рискую своей жизнью, но, как видишь, живой пока. Наверное, у меня сильный ангел-хранитель, - улыбнулся он. - А у них, значит, слабые, - сделала я вывод сразу о двоих погибших. – Просто на месте друга могла быть я, понимаешь? - ни с того ни с сего вдруг прорвало меня. На глаза снова выступили слёзы, стремительно сорвавшиеся с ресниц и пробежавшие по щекам. – Вот ты лезешь куда-то вверх, пышешь энергией, рвёшься куда-то. А я… я… я забрела в такое болото! Нырнула в омут и погрязла в нём, пошла ко дну. Не понимаю, почему я до сих пор не валяюсь на этом самом дне рядом с Пак Дже! - Говоришь, погрязла в болоте? А ты когда-нибудь чувствовала, что горишь изнутри? – спросил он у меня, немного склонившись. Я отрицательно покачала головой. – А я чувствовал, - ответил ЧонИн. – И чувствую по сей день. Знаешь, когда в юности совершаешь глупость, которая ломает всю твою жизнь, душа начинает гореть от того, что ты знаешь, что твоё раскаяние уже ничего не изменит. Я ведь не от хорошей жизни лезу туда, откуда нормальные люди бегут сломя голову. Мне нужно рисковать собой, этого требует моя душа. - Я тоже совершила ошибку, и раскаяние меня настигло. Но я не чувствую, что горю. - Каждый расплачивается за свои ошибки по-своему, - философски протянул ЧонИн и, немного помолчав, вдруг оживился. – Ты слышала о библейской притче про города Содом и Гоморру? – я кивнула, хотя и не улавливала ход его мысли. Я имела крайне размытое представление о том, в чём там вообще суть, но точно знала, что города эти были наказаны за грехи их жителей. – «Гоморра» переводится как «утопающий». Ну, или что-то в этом роде. А «Содом» означает «горящий». - Ты это вообще к чему? – даже после лингвистической справки недоумевала я. - Мы с тобой, как Содом и Гоморра. Мы нагрешили и теперь расплачиваемся за это. Я чувствую, что сгораю. И вообще не уверен, смогу ли с таким образом жизни дожить хотя бы лет до сорока. А тебя преследует ощущение, что тебя словно засасывает болото. Теперь понимаешь, о чём я? Немного подумав над сказанным, я криво улыбнулась и, заглянув в тёмные глаза, кивнула. - Кажется, да. Весь тот день мы провели вместе, шатаясь по городу. Мы говорили о многом. О вере, о своих ошибках, о мечтах и планах на будущее. Мне было легко рядом с ЧонИном. Рядом с ним я не чувствовала себя безнадёжно потерянной. Когда я смотрела на его миловидное лицо, сразу хотелось верить в то, что я смогу выйти из этого забвения, вернуться к нормальной жизни и забыть эти четыре года, как страшный сон. Проводив меня до дома, ЧонИн остановился на порожках подъезда и, немного поразмыслив, всё-таки стянул с плеч рюкзак. Покопавшись в сумке, парень достал оттуда маленькую коробочку. - Что это? – поинтересовалась я, любопытно заглядывая внутрь. - Это вещь, хозяина для которой я долго не мог найти, - произнёс Ким ЧонИн, доставая из коробочки браслет. В этом браслете не было совершенно ничего особенного. Он представлял собой несколько по-разному сплетённых верёвочек. На одной из импровизированных косичек висела подвеска в виде кленового листочка. Простая фенечка, но для парня она, видимо, значила немыслимо много. ЧонИн взял мою руку и, надев на неё браслет, затянул его так, чтобы он не спадал. - Н-не стоит, - собираясь вернуть его, возразила я, но шатен перехватил мою руку, сжав я в своей ладони так, что мне стало немного больно. - Этот браслет в детстве подарил мне дедушка. Он сказал, чтобы я отдал его тому человеку, который, по моему мнению, будет нуждаться в защите. За много лет ты первая, кого мне захотелось защитить. Я поймал себя на мысли, что сегодня, пока я был с тобой, я не чувствовал, что вот-вот расплавлюсь. Не решаясь делать первый шаг и вообще что-то предпринимать, я молча хлопала ресницами, переводя взгляд с его печальных глаз на пухлые, немного обветренные губы и обратно. По лицу ЧонИна хлестал мелкий, холодный дождь, капли которого, как маленькие, иголки кололи кожу. Аккуратно взяв мой подбородок, ЧонИн медленно приближался к моему лицу и, не встретив сопротивления, коснулся губ. Наш поцелуй продлился секунд пять, не больше. Но эмоции от него были сильнее, чем всё то, что я испытывала до этого. Напоследок, уходя, ЧонИн обернулся через плечо, махнул мне рукой и произнёс: - Думаю, даже таким как Содом и Гоморра жизнь даёт второй шанс. Так что я верю, что ты сможешь выбраться из своего болота. - А ты?! Ты перестанешь пылать? В ответ Ким ЧонИн лишь молча улыбнулся, пожал плечами и исчез. *** Меня зовут Ли ТэГёль, но вот уже почти три года самые близкие люди называют меня Гоморрой. После того дня с Ким ЧонИном в моей жизни поменялось всё. Я поступила в университет, завязала с гулянками и выпивкой, вновь всерьёз занялась музыкой. И я ни дня не прожила без браслета, подаренного парнем. Единственное, к чему я до сих пор испытываю зависимость, - это сигареты. Потому что я надеюсь, что в один дождливый осенний день, когда я буду курить в неположенном месте, ко мне подойдёт высокий, смуглый парень и скажет: - Девушка, здесь курить нельзя. Разве что таким, как Содом и Гоморра.