Incipiens. Начало
31 января 2016 г. в 23:14
— Накапливание агрессии неизменно ведет к убийству. — Кровавые картинки сопровождались монотонным закадровым голосом. — Накапливание агрессии ведет к моральному и физическому уродству. — Экран продолжал показывать «радостные» изображения. — Если ты не хочешь совершить единственный непростительный грех, выплескивай ярость по чуть-чуть. Помни: неприятная пощечина, данная другу вовремя, — залог долгой и счастливой жизни. — Ребекка выключила телевизор. Любая пропаганда рано или поздно, какой бы идеологически правильной она не была, начинает надоедать. Текст сей масс-медийной проповеди меняли раз в месяц, но смысл оставался тем же. Отвратительные визуальные образы, въедающиеся в память, и вызывающие тошноту громкие пафосные слова.
— Моральное уродство, — передразнила девушка, подражая безэмоциональному голосу с экрана. — Да, моральной красоты человечество веками не видело, — произнесла она в пустоту, спешно поднимаясь со стула. Пора было одеваться и выходить — опаздывать на казнь было плохим тоном. Каждое утро начиналось с чашки хорошего кофе, вязнущей в зубах социальной рекламы и показательного исполнения смертельного приговора.
Выбирать одежду особо не хотелось — хоть шкаф и ломился от разнообразных вещей на все случаи жизни. Девушка натянула на себя строгое черное платье, пригодное лишь для школы и работы в офисе, несколько секунд покрутилась у огромного зеркала в коридоре, поправила прическу и бодрым шагом покинула квартиру. Ребекка относилась к тому узкому числу людей, у которых на двери был замок. Ключ с первого раза идеально вошел в скважину, был провернут и заботливо уложен в сумку после специфического щелчка. Термин «личное пространство» звучал абсурдно глупо в этом мире — какая кому разница, что творится в этом твоем пространстве, если оно, как капля воды, похоже на соседское. Но юную особу не волновала возможность воровства, нет, ее больше беспокоило, что — когда она, уставшая, придет домой и стянет с ног ставшие родными туфли на каблуках — она застанет в своей квартире отца...
Девушка шла по улице среди толпы одинаково красивых и похожих друг на друга мужчин и женщин. С тех пор как наука совершила скачок на невероятный уровень, пластические операции стали привычным делом. И потому некрасивых людей — или просто людей с естественной внешностью — стало катастрофически мало. Забавно, но на фоне ухоженных Кенов и Барби те, кто решили сохранить свой природный вид, выглядели фальшиво.
Ребекка всегда хотела отличаться, не будучи изгоем. Наверное, потому она и оставила себе смуглую кожу и нос с горбинкой — подарок от мамы. Поддавшись моде, девушка перекроила себе лицо и тело, и из-за этого изюминки в ее внешности бросались в глаза лишь при близком рассмотрении. В одной книге леди вычитала, что ранее красивая фигура была лишь у немногих — ныне это даже достоинством не считалось. Идеальные куклы, все как одна, направлялись к месту казни, пользуясь разнообразными средствами передвижения. Ребекка избрала ноги. Пешая прогулка была ее любимым способом преодоления этого пути при наличии свободного времени.
Хоть бесконечная череда серых зданий и утомляла — можно было оттянуть время до казни. Так как болезней не было, уровень жизни был стабильно высоким, а смертность, как следствие, была низкой — и дома приходилось строить быстро. Вот и получалось так, что узкие улочки тянулись в бесконечность, а бесцветные высотки, сделанные под копирку, ввергали в апатию. Тишина и спокойствие. Одинаковые люди, одинаковые здания. Так и выходило, что взгляду не на чем задержаться.
Вот типичные влюбленные о чем-то щебечут, держась за руки. Неуклюжий парень наступил девушке на ногу, и она влепила ему пощечину, и... Все. Они продолжают свое общение как ни в чем не бывало.
С каждым шагом по идеальному до мерзости асфальту Ребекка проникалась ненавистью к этому миру, к каждому человеку и к правительству. Самым страшным было то, что эта ненависть была отвратительно гуманна и могла существовать лишь в мыслях слабой девушки. Она завидовала этим влюбленным, что могли так просто вымещать на друг друге собственную злость, а после спокойно смотреть друг другу в глаза.
«...неприятная пощечина, данная другу вовремя, — залог долгой и счастливой жизни», — воспроизвела кусок рекламы память. Настолько ли длинное существование обещал диктор, какой казалась эта бесконечная дорога? Настолько ли отвратительными были картинки, коими пичкали это напоминание и какой казалась эта дорога, не имеющая конца? Ребекка не знала ответы на эти, по сути, риторические вопросы. Единственное, что она понимала твердо, — любая самая скучная и длинная дорога многим лучше нескольких минут показательной казни; нескольких минут мучений человека, о существовании которого Ребекка раньше не знала; нескольких минут страха, возведенного системой в абсолют...