Засаленная постель и багровые слезинки

Растет любовь, растет и страх в крови; Где много страха, много и любви. Шекспир

Будь моим! Прими меня! Смотри на меня! Люби меня и презирай меня! Всё «твоё» должно принадлежать мне. Я желаю обладать всеми твоими чувствами, будь то ненависть, что сдавливает на шее петлю смертника, или же вожделение и нежность, что греет изголодавшееся по ласке тело и душу. Подари мне себя без остатка, будь это даже жалостью или же минутным желанием. Главное будь всецело моим! От моих, уже ставших привычкой, довольно пагубной привычкой, мыслей отрывает приглушённый хриплый рык, намного больше напоминающий тяжёлый стон. Предчувствуя свою скорую победу, я лениво разлепил сомкнутые веки. «Совсем скоро я получу желанное», — эхом отзывается в ушах. До ужаса непроглядная тьма предстаёт перед, не видевшими несколько дней сна, глазами. Сморгнув пару раз я попытался привыкнуть к этой черни вокруг. Обстановка, в которой я находился уже порядком несколько недель, не вызывала особого доверия. Освещенные лишь одинокой лампой четыре стены навевали тоску. Пыльно и грязно, а углы этой комнаты пожирала плесень — вокруг стоял отвратительный запах, который впитывала в себя одежда, да и не только она, кажется и само моё тело уже покрывалось коркой зелёной плесени от этой унылой и убогой картины. В углах стоит паутина, где, в очередной раз, забившись в ловко расставленные сети, жалкое насекомое пытается высвободиться, наполняя комнату отвратительными звуками, последними криками о помощи, ведь к нему уже направляется его беспощадный истязатель. С небрежностью хищника он пустит яд в его тело. Всего несколько секунд и раздражающие воспалённый мозг звуки стихли. Ловко пойманная добыча была не в состоянии выказывать своего сопротивления — она находилась на «пороге». И вот, по истечению нескольких мучительно-долгих секунд, плавно перетекающие в минуты, хищник принялся разрывать свой заслуженный трофей по частям, мерно и не спеша и можно было понять что ему это нравилось. «Прекрасно», — подчеркнул я. Я знал каково это чувство. Чувство преобладания над кем-то. Над кем-то, кто всецело обладает твоим разумом, чувствами, желаниями, действиями, поступками и наконец сердцем, которое, к моему великому сожалению, всё ещё билось в моей груди, тлея и изнывая самыми грязными помыслами. Сдавленный хриплый голос: — ру… Сару… Я улыбнулся сам себе. Я знал что этот голос принадлежит именно ему, красивому и гордому. «Но сколько же гордости осталось в нём теперь? Он уже сдался?» — я вновь расплылся в улыбке. Это огорчало, но и возбуждало одновременно. Я тяжело восстал со своего «трона» и сделал пару шагов к неосвещённой части этого, уже давно нежилого помещения. Грязный холодный пол, который блестел от каких-то жирных помоев. Рванные и пыльные, такие же засаленные тряпки лежали под ним, совершенно нагим, не прикрытым абсолютно ничем. Его бледную тонкую кожу очерчивали множественные ссадины и синяки, ожоги, старые — уже заживающие и совсем новые, проступая алыми «слезинками», наливаясь на откровенно открытых ранах. «Больно? Да, и я знал что это именно то чего хочу, но… так ли это на самом деле?— я изобразил на своём лице удовольствие. — Да, и я в этом абсолютно… уверен?» Тяжело вздохнув, я отогнал от себя никому ненужные мысли куда подальше. Незачем бить самого себя по рукам, когда уже так близок к цели. Я бросил на него уже безразличный и холодный взгляд. Железные оковы на сильно исхудавших руках, прикрытые помойной тряпкой глаза, сухие потрескавшиеся губы, уже успевшие зажить синяки на острой шее, тяжело вздымающаяся грудь, разодранные в кровь колени, красные ожоги и крупные волдыри на ступнях — всё, всё это было делом моих рук, нещадных и губящих. Я ни чем не отличаюсь от того паука, так же расчётлив, так же холоден и так же коварен и ядовит. «Я убью его если не остановлюсь», — терзало меня. «Но он уже и так мёртв, — отозвалось на мой внутренний страх. — Ты ведь предал и бросил его, так что же теперь? Смерть — это, то малое, что ты ему подаришь своими руками, так чего ты медлишь?» Я травил в себе остатки разума, не жалея, с особым нетерпением и кощунством, пуская кислотный привкус яда не только по венам своей добычи, но и по своим, глубоко внутрь себя, разъедая и выжигая все чувства, образую огромные пустоты, заполнить которые было нечем. — Ята… — тихо, почти шёпотом позвал я, но в ответ услышал лишь сдавленные стон и тяжёлый вздох. Я подошёл ближе и наклонившись над его трепещущим телом, прошёлся леденящими душу пальцами по его опухшей и уже переставшей кровоточить щеке. Он вздрогнул и тут же дёрнулся в другую сторону, где его не поджидали эти омерзительные руки. Его пугала эта, почти интимная, близость со своим истязателем. — Прекрати… — его голос звучал чуть слышно, но резко. В нём читался приказ, а вовсе не просьба. «В нём ещё остались силы для сопротивления? Прошу перестань, сдайся! — взмолился я. — Не мучай себя больше, прекрати!» Я небрежно взял уже не раз использованную свечу, лежавшую поблизости с этим «ложем», и поднёс к его шее, которую описывал довольно грубый багровый ободок, приносящий своему хозяину неприятные и болезненные ощущения и по сей день. Я спустился ещё ниже, касаясь его поддающегося вперёд кадыка, надавил на ямочку чуть ниже, заставив тяжело прокашляться, отвёл ещё незажжённую свечу в сторону. Небрежно скользя по его ключицам, я пытался не задерживаться на месте, где величаво красовалось клеймо клана «красных». Чувствуя накатывающую злость и презрение к этой ничтожной частицы, «его» частицы, я, почти осев на колени, коснулся губами его плеча и прокусил, оставляя свою метку, единственную, которую должно принять его тело. Он вспыхнул, как уже догорающий уголёк, пытаясь обжечь меня своим пламенем. — Спасибо, — ответил я ему, держа в руке уже пылающую свечу. Пару горячих капель упало на его неестественно сильно торчащие кости ключицы и, застыв лишь на мгновение, они скатились вниз по его, отдающими яркие вспышки, телу. — Убью! — прорычал он сквозь стиснутые зубы. На что я рассмеялся надрывисто и невесомо, почти истерически. — Ты знаешь как я ненавижу её! – и вновь на его, еле пылающее, догорающее тело упали несколько капель. — Я выжгу это пламя искрой, которая станет для нас обоих погребальным костром! — я сдерживался чтобы не сделать ему ещё больней, но казалось боль его больше не волновала. — Ненавижу в тебе это! Только этот твой изъян! Теряя самообладание из-за его безразличия, я был готов разорвать эту тонкую кожу, оставив лишь рваные куски мяса. Меня преследовала лишь одна мысль: стереть «это» с него. — Ты такой же… и не можешь этого не отрицать… Зачем? Зачем он убивает во мне остатки разума? — Прекрати это, иначе… — Что? — плюнул он. — Я сделаю тебе больно! — услышав это он лишь рассмеялся. — Я уже… Не давая ему договорить, я стиснул его лицо в своей руке. Он больно опалил мою руку, предлагая отпустить, на что я ответил отказом и прикусил его безжизненные губы, сильно — до крови. Слизав проступившие капли и отбросив свечу, я скользнул вниз, свободной рукой изучая нанесённые ему увечья, и наконец нащупав член я сжал его как можно сильнее. Он лишь скрипнул зубами. — Я сделаю ещё больнее, если ты не прекратишь бороться. Сдайся уже наконец! — я чувствовал свою беспомощность. Это его сковали, но я всё чётче ощущал оковы на своих запястьях, это его пленили, но это я ощущал себя заточённым. — Никогда. — «Его» здесь нет! Прекрати! Я терял себя, так скоро и так безразлично. И вот не осталось ничего, абсолютно ничего. Чувства, жалость, терзания, желания и даже мои кости и те перестали быть. Я был потерян как для него так и для себя. Сорвав с его глаз повязку, я заставил его взглянуть на себя. Безразличный и холодный взгляд — вот что я встретил. — Если собрался это делать, так не медли, — сухо бросил он. — Тебе ведь всё равно, получишь ты моё тело или же… — Я никогда и не надеялся на большее, — мёртвый, уже опустошённый голос. В нём должны были звучать обречённость и горечь, но нет! Этого в нём не было. В нём ничего не было. Я быстро избавился от ненужной одежды, оставляя на себе лишь белоснежную рубашку. «Шрамы» показывать ни к чему. — Никаких прелюдий? — усмехнулся он. — Ты в них не нуждаешься, — холодно бросил я. Я стал входить в него. Было больно и в паху неприятно ныло. Его мышцы туго сжимали меня. Резко толкнувшись, я вошёл до упора, чувствую всё тот же неприятный дискомфорт. Он нервно заёрзал, но не подал и звука. Я отстранился от него и вышел из него полностью чтобы вновь ворваться, жадно — совсем по-зверски. Было странно. Я и Он. Так близко, стоит протянуть руку и он мой, но всё было лишь ложной иллюзией. Мы вовсе не рядом, между нами слишком много протянутых рук и так и несделанных навстречу шагов. Мы совершенно далеки. «Прикасайся к телу, но не к душе», — это именно то, что он хотел сказать. И он прав, только тело, остальное мне не нужно. Твоя любовь мне не нужна. Только ненависть, только презрение. Эти чувства намного сильнее любви. Они никуда не исчезнут, когда всё это закончится и это приносит насыщение, которого так долго не хватало. Я стал наращивать темп, слыша его сдавленный рык, который застревал у него в горле, тугим комком. Его тело принимало меня до тех пор пока я требовал этого. Влажные звуки заполняли комнату. Вольные размашистые толчки. Разные запахи: сырость, железо, масло, обугленные куски ткани и… ощутимые запахи секса сквозили в пыльном воздухе разваливающегося помещения. Лишь на мгновение взглянув на его лицо, которое истязала гримаса боли и отвращения, что-то больно сдавило мою грудь. «Это довольно-таки больно, — кажется я ещё не настолько умер как считал ранее. — Он сейчас здесь, со мной, рядом, но…» Я протянул руку к нему, пытаясь коснуться его и тут же присёк эту ненужную никому ласку. И вновь грубый толчок: жадный, собственнический, безумный. Только эти движения, только это, не вправе сделать что-то большее. «Никакой ласки, только вот это… Ничтожное обладание». Я вздрогнул чувствуя разрядку, и вогнал член ещё глубже, широко раздвигая его израненные ноги. Моя сперма заполнила его, разливаясь приятным теплом глубоко внутри, и в этот момент я почувствовал как она вытекает из него. Я отстранился. Я взглянул на него: искусанные в кровь губы, туманный взгляд, устремлённый куда-то вдаль, почти не вздымающаяся при вдохе грудь. Взгляд стремился всё ниже и ниже пока я не вздрогнул, увидев пятна крови на засаленных и обугленных тряпках и на своих бёдрах. — Доволен? — хрипло отозвался он и засмеялся, словно безумец. Я молча наблюдал за его истерикой, понимая что ему ничего не остаётся кроме как вот так вот безудержно смеяться, пытая подавить подступающие слёзы. — Почти… — отозвался я. Это было далеко не то что я хотел сейчас сказать, но… Я слишком слаб и на большее не способен. Я бросил презрительный взгляд в его сторону, от чего его бросило в дрожь. Он уже прекратил смеяться. Он просто старался не заплакать. К чему этот взгляд? Да, его поимели и бросили, но мне казалось что он не был против этого, ведь он сам предложил своё тело в обмен на душу. Всё кроме неё, не так ли? Я просто не мог ошибиться, просто не мог. — Может трахнешь меня ещё раз? — и вновь этот смех. — Я всё ещё не удовлетворён, — он постарался сесть и сделав это, широко раздвинул ноги. — Я уже на грани… Вокруг повисло молчание: тяготящее и длинное. Было слышно как в лапы хищника вновь попала очередная глупая добыча. Разгорался последний поединок жизни со смертью, и в этой схватке первое терпело поражение. Не ведая и не понимая что делаю я прильнул к нему. Ведомый лишь инстинктами я скользнул по плоскому животу, ощущая желанную близость. «Тебе не достаточно того что ты сделал?» — твердили голоса, в ответ на что я лишь лукаво улыбнулся. Оказавшись достаточно близко я почувствовал его: запах, жар его тела, всё было прекрасным и таким коротким. Я тяжело застонал когда тело прошибла крупная дрожь, в висках безумно стучала кровь. Пальцы леденели, колени дрожали, а в позвоночник отдавала резкая боль, тягучая и неприятная. Я вновь толкнулся и прикусил губы, чувствуя его глубоко внутри себя. Положив дрожащие пальцы на его грудь я поддался вверх, запрокидывая голову назад и пытаясь справиться со сбившимся дыханием. Вновь глубоко опускаюсь. Принимаю его всего без остатка и ухожу от него, опираюсь на непослушную руку, покоящуюся на его обнажённом теле. Тело прошибает током. Рука соскальзывает и я опускаясь на него резко, сжимаю его ещё сильнее чем прежде. Ещё несколько долгих минут я продолжаю принимать его. С губ слетает надрывный стон, я сильно прикусываю губу и вновь опускаюсь на него. «Не смотри на меня, не смотри…» — борюсь я сам с собой, боясь взглянуть на него и встретить с ним взгляд. Вновь отстраняюсь он выходит из меня весь и теряя самообладание я опускаюсь на него. Его член глубоко внутри меня и чувствую как он пульсирует, готовый вот-вот наполнить меня изнутри. Он глухо рычит и кончает в меня. Странное и тяготящее чувство разливается глубоко внутри меня. — Я так больше не могу… — Тогда прекращай… Возможно этот выход намного лучше, но уже слишком поздно. По щеке скатывается солёная капля и ловлю себя на мысли, что это не слёзы и что вместо ответа на его просьбу я сжимаю губы в тугой улыбке, такой притворной и абсолютно ненужной. Но это ведь правильно? Слишком поздно пытаться вернуться. Не стоит оглядываться когда ты уже так далеко что даже обернувшись не увидишь и размытого силуэта. Я ушёл слишком давно и он, наверняка, не останется ждать меня там… Ята, ты ведь тоже ушёл, не так ли? Пересекшему черту нет пути назад. Точка возврата осталась далеко позади и даже если бы я захотел… Даже смешно. На мгновение я ввёл себя в заблуждение. Эти глупые желания меня когда-нибудь погубят. — Ты был прав, — уже совладав с чувствами, холодно бросаю я. — Что? — От тебя мне нужно было только тело, — отстранившись от него, я начал приводить себя в порядок. — Ты больше не нужен. Я в последний раз встретил его взгляд и, поддавшись вперёд, коснулся тонкой шеи и сдавил её рукой, перекрывая дыхательные пути. — Сару… — Только тело, — шепчу я в самые губы и вновь отстраняюсь. Последний танец подходит к концу. Встреча двух противоположностей: хищника и жертвы. Но кто же я в этой встрече? «Хищник» или «Добыча»? «Жертва» или «Истязатель»? «Предатель» или…? — Ты снова предашь ме… — Ты как всегда прав, — чувствуя непреодолимое отвращение, отвечаю я. — Я ненавижу тебя! — кричат мне вслед. Я замираю и осознаю что получил то, чего заслуживаю. — Я в этом не сомневаюсь, — равнодушно бросаю я. Единственно правильный выход это ведь ненависть, не правда ли? Она ведь не любовь что угасает так быстро? Правильно, это самый лучший конец для нас обоих. Звуки удаляющихся шагов разрезают эту впитавшую в себя всю боль и рухнувшие надежды комнату. — Я не… ненавижу тебя, Сару!