The Confessions of a Broken Heart

      Холодный и жесткий пол в ванной комнате. Она сидит на нем в красивом платье, сжавшись и молясь, чтобы они не увидели. Мама и папа. Как такое могло случиться: жизнь подкосила их отношения, а потом и жизнь их дочерей? Вскоре вся семья оказалась загнанной в ловушку. Друзей не осталось, папарацци лишь пользуются их слабостями, а простые люди… простые люди больше не верят им. Дина была нужна своим зрителям, когда танцевала и красовалась перед камерами. То же самое и с Линдси. Их любили, пока они улыбались — а улыбались они, пока их снимали. Но сейчас сил нет даже на это. У всех на глазах семья Лохан падала и, стоя на коленях, пыталась вновь встать в полный рост. Но на глазах у тех же людей их снова опускали. И Лохан не могли понять: неужели всем это нравится? Неужели именно этим кончается любовь к тем, на чьих фильмах растут поколения, на чьих персонажей хотят равняться? Неужели им нравится, как сейчас главная героиня их любимой кинокартины сидит, вся сжавшись, в ванной в собственном доме, боясь выйти в гостиную и просто умоляя Всевышнего, чтобы новости показали до того, как придет отец. До того, как они увидят очередные слухи: пустышку, которая сработает на поражение — и иссякнет последняя капля. Все может рухнуть прямо сейчас. И никто не поможет. Семья Лохан рассыплется на песчинки — безвозвратно.       Сердце замирает, когда по ту сторону двери в телевизоре произносят ее имя. По телу пробегает холод, когда дверь открывается. «Папа», — с ужасом осознаёт девушка. Он проходит в гостиную именно в тот момент, когда в рубрике “Breaking News” изливают очередную небылицу. Но таковой была их работа: подать грязь под нужным соусом, чтобы все в один голос воскликнули, что это великолепный салат. Самое страшное, что у них это получалось — и человек шёл за ними.        «Что это?» — по коже девушки вновь пробегают мурашки. Вопрос Майкла был адресован матери девушки. Линдси как вживую видела удивленное лицо мамы. Она тоже услышала это в первый раз — в чём и созналась мужу в ту же секунду. «Как ты могла не знать?!» — звук удара. Что-то с грохотом рухнуло на пол гостиной. Линдс вдруг подаётся корпусом вперед, прижимая колени к груди и закрывая уши руками. Еле сдерживается, чтобы не закричать.        «Мама», — слёзы проступают на глазах, когда Лохан мысленно извиняется за то, чего не совершала, — «Прости меня, я не хотела… я должна была сказать», — её родители перемещаются по гостиной. Майкл кричит на жену. Линдси уже не важны слова, которые он говорит — а папарацци, что уже собрались на улице, цепляются за каждое из них. Она видела журналистов в окне. А этим зверям и окон не нужно было, чтобы видеть. Видеть даже то, чего никогда не было.       Крики нарастают, а на втором этаже хлопает дверь. Али — младшая сестра Линдс — спряталась в своей комнате. Сердце старшей дочери сжалось: Али там плачет. Бедняжка не должна страдать от того, что пишут в газетёнках про её родственников. Но почему это понимает только Линдси? Почему никто не может выслушать и обратить внимание? Почему вновь и вновь она должна видеть слезы малышки Али, когда она приходит из балетного кружка? Лин видела свою сестру каждый раз. Али приходила домой неохотно, день за днем с влажными глазами. Она боялась находиться здесь, боялась выходить на улицу. Она каждый раз быстрее бежала от своей комнаты – даже не от всего большого дома — до машины, а по приезде так же шустро бежала обратно. Лишь бы не папарацци. Лишь бы не родители. Лишь бы не ор, ругань и нервы.       — Перестаньте! — Не выдерживает девушка и бьет рукой по воде в набранной ванной. Брызги летят на неё, на платье, на пол — но это не имеет значения. Все, что угодно, лишь бы Дина и Майкл опомнились. С каждым днем их всё больше и больше стравливали друг с другом журналисты. И с каждой выплаканной их дочерьми слезинкой становилось яснее, что у них получалось. Замкнутый круг, казалось, так бывает только в книгах — но если такие сюжеты проходят в нашей жизни, то, как и в книгах, должны же они иметь конец?!       Вдруг, кажется, гул прекращается. Встав на колени, девушка ползет, чуть ли не на четвереньках, к двери и опирается на нее руками, прислушиваясь. Несколько секунд томительного ожидания. Все спокойно и тихо. Неужто они, наконец, прошли через это, успокоились и очнулись от лютой ненависти ко всему и всем вокруг? «Скажите, что все скоро станет как прежде. Мам?.. Пап?..»       «Я забираю детей!» — Голос Дины вторгается в тишину, кинжалом вонзаясь в сердце Линдси. Она чуть не давится воздухом, кашляет, не в силах сдерживать слезы. Нет, это был не тот конец, о котором она молила! Нет, так не должно быть! «Ты никуда не заберешь её! Какое воспитание ты можешь ей дать?!» — Линдсей не выдерживает и, что есть сил, бьет руками по двери: «Мама, папа, прекратите!» — слышится полный отчаяния крик маленькой девочки, родители которой ругаются там, за стенкой. Она не хочет ссор, но боится выйти наружу. Это использует ее мать: «От тебя родная дочь прячется!» — сердце Лин уходит в пятки. Она на миг опускается вниз, а потом снова вскакивает на колени и бьет в дверь, крича: «Это неправда, папа! Это неправда!» — Дина уходит, захлопнув дверь. Отец располагается на диване, не отвечая дочери. Он не верит ей. Ей не верит мать. Ее родители только что вновь поругались и разошлись — а завтра утром во всех газетах напишут, что это уже навсегда. Последние крупицы, осколки — как бы не уколоться.       Линдси еле находит в себе силы встать на ноги. Она вновь подходит к ванной с набранной водой. Наклоняет голову, смотря на воду. Туда падает капля, другая, третья — слезы, которые она не в силах утереть. Рука девушки медленно поднимается вверх и снова обрушивается вниз, хлеща по воде, сопровождаемая криками: «Почему так? Я люблю вас! Не надо ругаться, мам, пап! Пожалуйста!» — Но её крики никто не слышит. Майкл лишь встал с места и пошёл, направляясь к двери: «Сил моих нет больше. Я ухожу!».