Финальный аккорд жизни

Чувствую, как смерть проникает под веки, въедается в белки и неподвижный зрачок, застывший в объятиях зеленоватой радужки с темной каемкой, нитью опутывает сосуды, разливаясь болью по всему телу, пронизанному реками вен и артерий. Я не из тех, кто мечтает скончаться в семнадцать лет в ужасных мучениях. Но когда ты – раковый больной, выбирать не приходится. Тому, кто стоит на самой краю смрадной бездны без возможности повернуть назад, вообще не положен выбор. Лучшее, на что здесь можно надеяться – пытаться оттянуть заветную гибель, балансируя на грани. Нет, я не прошу у смерти пощады. Просто молю принять Её другой облик, став для меня чуть менее медленной и чуть более прозаичной… Она не отвечает, безмолвствуя. Изобретательная в своих стремлениях заполучить в свою власть очередную жертву. В Её запасе целый ряд инструментов. На мою долю выпал рак. И это еще один пункт, объединивший меня с Огастусом. Я открываю рот в стремлении уговорить Её забрать меня поскорей, но с разомкнутых губ, сухих, мертвенно-бледных, растрескавшихся и кровоточащих в самых уголках, срывается лишь сиплый стон. Кто-то стискивает мою руку. Я чувствую, как ладонь рождает тепло, которое плавно растекается под чужими пальцами. Веки слишком тяжелы, чтобы поднять их. И я не открываю глаз. Просить оставить меня одну бессмысленно. Но я не хочу, чтоб меня видели такой. Смерть не принимает благородных обличий. Она не дарует коже мраморную бледность греческих статуй. Не смотрит на мир сквозь твои глазницы, полные тихого умиротворения. В увядании жизни нет ничего красивого. Оставьте высокие обороты для искушенных в эпитетах поэтов! Настоящая смерть не имеет ничего общего с понятием «привлекательность». Она жжет щеки бессильными слезами, придает губам синеву утопленника, источая мерзкий удушливый запах – смешение пота, крови и собственной рвоты. Дышать становится все сложнее. Каждый глоток воздуха оседает на полпути к легким вязким туманом. И для того, чтобы протолкнуть его в нужном направлении, приходится прилагать немалые усилия. Но и эти попытки не всегда дают результат. Кислородная недостаточность правит бал, напоминая о себе ежесекундно. Ноющими болями, вечной усталостью, головокружениями и каскадом искрящихся звезд в глазах. «Семидесяти процентам больных фаланксифор не помогал. А мне помог. Виват, фаланксифор!» – этим заявлением я могла похвастаться еще полгода назад. Но жизнь, как я уже давно уяснила, не фабрика по исполнению желаний. И всякой сказке приходит конец. Действие препарата прекратилось. Метастазы росли обратно пропорционально позитивным откликам врачей. Смерть забирала меня по кускам. Сжирала измученное тело. Не затрагивая душу, без того покореженную, изглоданную и выплюнутую назад. Раздавленную под гусеничными колесами кончины Огастуса. Сказав, что это событие разделило мою жизнь на «до» и «после», я ничуть не слукавлю. Высокопарно и по-книжному заносчиво? Пускай. До тошноты банально? Возможно. Приторно метафорично? Да. Но, воистину, сущая правда. Все действительно изменилось, с тех пор, как надрывное, срывающееся «Мне очень жаль» разорвало тишину палаты интенсивной терапии, эхом отдалось в телефонной трубке и повисло тягостным молчанием на другом её конце. С тех пор, как в сердце Хейзел Грейс Ланкастер открылось свое персональное кладбище с единственной могилой. Серая шлифованная плита. И надпись во всю ширину: «Здесь покоится любовь всей моей жизни» Боль хочет, чтобы её чувствовали. У меня их две. Одна дарит тянущее чувство в районе ребер и отдается в плече. Вторая выбивает сухие слезы, щедро окропляющие могилу в моей душе. И обе сражаются в принципиальной борьбе за главенство. Я не боюсь смерти. Меня не страшит неизвестность, что она сулит. И вряд ли в этом мире вообще найдется то, что способно меня напугать. Ведь бояться - удел живых, верно? А я мертва. Мои мечты, надежды, стимул к существованию — тот каркас, хлипкая конструкция, на которой держится бренное бытие каждого, всё без остатка погребено вместе с телом Гаса. Я распрощалась с ними, захоронив вместе с горстью земли, брошенной в изголовье гроба. Я умирала последние одиннадцать месяцев без парня, который улыбался одной половиной рта. Сейчас же настало время умереть на самом деле. Моё погребение — теперь лишь формальный ритуал по преданию трупа (уже давно как трупа) земле. Смерть совсем рядом. Я чувствую Её жадное дыхание за моим левым плечом. Она скалится рваной пастью и зовёт меня к себе…