Мы не должны быть одиноки, Джек

-Мы не должны быть одиноки, Джек! Я в тебя верю... И дети поверят тоже! -В меня? – тихий безнадёжный шёпот. Три сотни лет Джек Фрост был так одинок. Три сотни лет сквозь него проходили, словно его и не было, и нет... - Да! Посмотри, как много мы сможем сделать вместе! Он поднял взгляд, чувствуя на плече тёплую руку. Величественный обелиск, творение двух стихий, квинтэссенция их единства... - Что лучше подходит друг другу чем холод и тьма! Мы заставим детей поверить в нас! Подарим им мир в котором всё, всё будет... - Кромешно чёрным? – спрашивает Джек и в его голосе такая горькая ирония, что Кромешника невольно передёргивает. - И холодным... как лёд, Джек – он не позволяет себе останавливаться, нет, не сейчас, когда есть ещё шанс. – В нас обоих поверят! - Нас обоих будут бояться. А я хочу не этого. В последний раз говорю, оставь меня в покое. – его слова эхом отдавались в этих гулких льдистых расщелинах. Кромешник застыл, тупо глядя Джеку в спину. Ему стало вдруг ужасно, невыносимо тоскливо. В его воображении всё было намного легче, и слова звучали лучше, как всегда звучат глупости произнесённые самому себе. И всё же что-то в нём было, в этом моменте, в этом упрямстве, из которого кажется, состоял сам Джек, и ведь это ему в нём и нравилось, ЕМУ нравилось, но вот... - А чего ты хочешь, Джек? – спросил он тихо. Замерла худая юношеская фигура, повернулась голова – самую малость, чтоб лучше слышать его сквозь вой северных ветров, но это всё равно победа, ведь так? - Хочешь, презираемый остальными хранителями, сидеть в тени? Что бы они фальшиво улыбались тебе при встрече, подбадривали в лицо, а между собой надеялись, что никто никогда в тебя не поверит? Потому что так всё и будет Джек... Ты им не нужен. Кромешник снова разорвался между ненавистью к себе и ощущению победы. Потому что каждое его слово, он видел, било точно в цель, и потому что в конце Джек просто тихо опустился на колени, прямо в холодный снег, но ему ведь уже не холодно, только боль, тупая и ноющая, где-то в груди заполняет его теперь целиком. Неслышная тень опустилась рядом, прижала его к себе. Он не сопротивлялся, сил у него не осталось, триста лет он держался молодцом, весёлым юношей, Морозным Джеком... Всё. Это его предел, он больше не хочет улыбаться через силу, и смеяться когда ему совсем не смешно. Джек очнулся от того, что тёплые пальцы перебирали его волосы, и голова его удобно устроилась на мягких («Как тень» - подумал Джек)коленях. Он приподнялся и встретился взглядом с Кромешником. - Ты прав. Прав-прав-прав. Доволен? – тихо и почти что не зло, только осуждающе. - Нет. – прошептал, зарываясь ладонью в его седые волосы. Джек извернулся, потёрся об эту ладонь щекой. Не так уж и плохо. Тепло. Фрост повернулся ещё немного, касаясь губами ладони. На серой коже осталась тонкая корочка инея. «Мы не должны быть одиноки», так ты сказал, Питч? Джеку Фросту уже никогда не будет холодно, он ведь и сам – холод. Джеку Фросту нет разницы, что быть в толстовке, что без неё. Хотя без неё даже теплее, ведь можно прижаться к горячему телу рядом, игнорируя чёртовы тряпки. Поцелуй их на удивление спокоен – нету сил на лишние движения, все чувства в Джеке выгорели, оставив кромешную тьму. Он тихо смеётся в поцелуй, ведь тьма, как оказалось, именно то, что ему нужно. Это тьма пробирается языком в рот, задумчиво обводя кромку зубов. Это тьма целует шею, заставляя сесть повыше. Это тьма так заботливо гладит его бедра, и ловит губами его тихий стон. Тьма наполняет его заново, затопляет горечь предательства сладостью желания. А Джек послушно приподнимает бёдра, разрешая стянуть с себя брюки. Он устраивает ноги по бокам от Кромешника и поднимает его черный балахон, помогая стянуть через голову. И Джек теперь знает, что он тоже желанен, и ведь именно этого ему не хватало – что бы кому-то он был так нужен. Джек подаётся к смоченным слюной пальцам, и мысли вылетают из головы, и мир вспыхивает яркими красками. Он подаётся вперёд, трётся о любовника, пытаясь доставить ему хоть каплю такого же удовольствия. А потом просто толкает его на снег и садится сверху, закусывая нижнюю губу. - Питч... – он тянет это имя, выгибаясь и насаживаясь, наслаждаясь. Он опускает наконец взгляд, и любовник его поражён, о, он точно не ожидал такого от невинного мальчишки-разгильдяя. Но он успеет ещё удивиться, потом, после, а сейчас так хочется двигаться... Вверх-вниз, прикрывая глаза, и чувствуя как плоть трётся о поджарый живот,и как плоть накрывает заботливая ладонь. Джек двигается медленно, надеется растянуть мгновения, когда не нужно ни о чём думать, и Кромешник потакает Джеку, держит этот медленный ритм, положив одну ладонь на его бледные бёдра. Но когда Фрост откидывает голову назад, когда громко стонет, прогибаясь, он не выдерживает. Рычит, хватает его обеими руками и переворачивает на спину. Подхватывает одну ногу и впивается в эти дразнящие его всё это время невозможностью прикоснуться губы. Они двигаются всё быстрее, Джек всё так же развратно стонет, а Питч дышит тяжело и сквозь зубы, и кусает белую шею, вбиваясь в него со всей силы. Фрост тихо стонет от ощущения растекающегося внутри тепла, недовольно толкается бедрами вперёд. Кромешник целует, обхватывая горячую плоть, и глотает с довольным рыком его финальный стон. Джек думает, в послеоргазмовой неге, что губы Кромешника, покрытые инием, и это очень и очень красиво. Он думает, что увидь их сейчас хранители – и весь план Кромешника можно было бы забыть из-за дружного сердечного приступа. Он льнёт к перебирающим его пряди пальцам, и верит что ему не нужны никакие дети и никакие хранители. - Вот видишь Джек, – хрипло шепчет Кромешник, – нам необязательно быть одинокими.