Опека

С недавних пор Шори и Конрад начали прекрасно ладить. Первый больше не жаловался на то, что последний имеет наглость время от времени одалживать его одежду. Конрад же, в свою очередь, не прочищал Шори мозги относительно того, что тот защищает Юури «неправильно». От насмешек по поводу ПК-игр, в которые Конрад всякий раз норовил сунуть нос, Шори никто, однако, не избавил. Так или иначе, в главном вопросе, сиречь защите Юури, Конрад и Шори достигли соглашения. После чего жизнь Шибуи-младшего стала регулярно превращаться непонятно во что. Стоило Шори и Конраду оказаться рядом с Юури одновременно, как от их опеки становилось совершенно некуда деться. Опекали они его по-разному: если Шори пытался указывать и действовал похоже на Вольфрама с той поправкой, что не кричал о женитьбе каждый день, то Конрад старательно предугадывал желания Юури, в чем-то здорово смахивая на всезнающего Мурату. Когда на горизонте появлялась очередная опасность, Мурата и Конрад всегда находили общий язык: Юури оставалось только хлопать глазами — постичь глубину их замыслов он не мог. И это иногда раздражало. Не то, чтобы Юури не ценил участие того же Конрада, да и достать Конрад его успел гораздо меньше, чем Шори, но Юури все-таки считал себя взрослым. Все попытки постороннего вмешательства в его личные проблемы воспринимались им в штыки. Создавалось впечатление, что Конрад не верит в его, Юури, силы — так же, как и Шори. Вдобавок и Конрад, и Шори были значительно умнее и одареннее самого Юури. Поэтому их опека, в конечном итоге, влияла на Юури не самым положительным образом, укрепляя его комплекс неполноценности. Недаром самые ярые потасовки на Земле у него случались с Шори, а в Шин-Макоку — с Конрадом (редко, зато метко — куда там Вольфраму, у которого истерики скорее своеобразный способ общения). По отдельности и Шори, и Конрада можно было вытерпеть. Но вот когда они собирались вместе и, скооперировавшись, начинали давить на Юури с двух сторон… Как, например, сегодня, когда Конраду и Вольфраму вздумалось направиться с Юури на Землю. Компанию им составил Гюнтер, разумеется, совершенно случайно — в силу собственной неуклюжести. — Как всегда, — себе под нос пробормотал Юури, когда они возникли в ванной — и заметно потеснили Шори, как раз принимавшего душ. Определенно, Шори и Конрада одновременно было слишком много для мирного с ними сосуществования. Уже не говоря о Вольфраме, вечно подливающем масло в огонь комплексов Юури (еще бы — красавец такой, что при виде его даже неизлечимо больные исцеляются), и особенно жизнерадостном Мурате. — Здравствуй, брат моего друга, — поприветствовал Мурата, которого угораздило при возникновении в ванне сбить Шори с ног. Шори прохрипел что-то неразборчивое и явно ругательное. Секунду спустя, когда Конрад со всем почтением взял Мурату за шкирку и переместил его на безнадежно промокший коврик ванной, в хрипении Шори послышались благодарные нотки. «Они точно спелись», — отметил Юури, самостоятельно выбираясь из ванны. Гюнтер, на которого случайно упал взгляд двадцать седьмого мао Шин-Макоку, болезненно морщился и держался за висок. — Что случилось, Гюнтер? — встревожился Юури, начисто игнорируя возмущенные вопли Вольфрама, которому, кажется, тоже что-то отдавили. Верный знак — если Вольфрам орет, значит, с ним все в порядке. Вот когда молчит — тогда следует спешить на помощь. — Ах, ваше величество, не стоит беспокоиться обо мне, — Гюнтер опасно покачнулся, так что Юури тут же его поддержал. — Юури! — Шори, которому не без помощи Конрада удалось подняться, выглядел крайне возмущенным. — А ну, немедленно отойди от этого извращенца! По непонятной Юури причине Гюнтера Шори терпеть не мог. Может, из-за того, что тот как-то по случайности облил Шори апельсиновым соком… а потом мультивитаминным… а потом и вовсе колой… Но Гюнтер же не специально! Он вовсе не виноват в том, что во время чуть ли не каждого визита на Землю Шори подворачивается ему под руку! — Без помощи вашего величества Гюнтеру и впрямь тяжело придется, — поддакнул Конрад. Ирония, которая слышалась в его голосе, была настолько концентрированной, что так и отравиться недолго. Даже Вольфрам притих, а Юури, смутившись, отстранился. И правда, чего это он, Гюнтер всегда был достаточно неуклюж, но при этом дожил до своих лет. Значит, и сейчас справится. О том, какой приятный запах он ощутил, когда оказался рядом с Гюнтером, Юури предпочел не думать. Ему и раньше случалось вдыхать этот запах — например, когда Гюнтер объяснял новый материал, и они вместе склонялись над одной книгой, так, что едва лбами не сталкивались, или когда Гюнтер обнимал Юури. В последнее время Юури даже вырваться не особенно пытался, чем вызывал вспышки ревности со стороны Вольфрама. Впрочем, вспышки Вольфрама вызывало абсолютно все. О таких недаром говорят — к столбу приревнует. Трудно иметь друга, в присутствии которого даже столбам внимание уделять нельзя… Впрочем, столбы Юури не интересовали. В отличие от Гюнтера. Чем же это от него пахнет? На парфюмерию не похоже, да и не пользуется Гюнтер косметическими средствами — и без того красивый. Невероятно, неописуемо, не от мира сего. Вольфраму и не снилось — его привлекательность слишком агрессивна, им нельзя любоваться часами, как произведением искусства. — Юу-тян! — Размышления, которые Юури в последнее время все чаще пытался изгнать из своей головы, но которые лезли в нее все настойчивее, были прерваны самым бесцеремонным образом. В ванную на всех парах влетела мама, такая же опасно энергичная, как всегда. Наверняка услышала шум, который они тут подняли. Его, по правде, даже глухой бы услышал. — Добро пожа… О, вы с Кен-тяном сегодня не одни! — взгляд мамы безошибочно остановился на Конраде, после чего в ее глазах только что звездочки не зажглись. — Это вы! Как же давно я вас не видела! — Всего-то неделю, — почти про себя заметил Юури — все равно его тут никто не слушал. Вид Конрада всякий раз повергал Шибую Мико в чрезвычайно возбужденное состояние. Она разве что на месте не прыгала; Юури всякий раз ждал, что мама попросит у Конрада автограф. Все же «только мечник способен понять душу мечника», как вдохновенно вещала Мико, когда принималась рассуждать о своих успехах в фехтовании. А Конраду как раз не повезло быть мечником. Или повезло? Он всегда на редкость любезно улыбался маме Юури и без колебаний брался за все задания, которые она спешила взвалить на его плечи, начиная с прочистки ванной и заканчивая честными попытками вбить в необучаемого кем-либо кроме себя самого Шори основы фехтования. «Если так пойдет дальше, мама скоро создаст фанклуб, — уныло подумал Юури. — Имени Конрада, как же иначе. Наделает его тайных фото и пойдет делиться с подругами, после чего они все дружно… брр». — Госпожа Дженнифер, — Вольфрам тоже предпринял попытку напомнить о себе. Мама покосилась на него, рассеянно улыбнулась и вернулась взглядом к Конраду. Попутно ее взгляд скользнул по Шори, заставив того кое о чем вспомнить. — Мама! — Голос Шори едва ли не сорвался — дело почти неслыханное, но не тогда, когда речь идет о маме. — Сколько раз я просил тебя — не заходи в ванную, когда я принимаю душ! — Шори, — рука Конрада легла на плечо Шори в успокаивающем жесте, — все в порядке, тебе совершенно нечего стыдиться. Услышав такие знакомые интонации, Юури внутренне содрогнулся. — Шо-тян! Называй меня «мамочка»! — Мама надулась, но перевела взгляд на Конрада — и тут же расплылась в блаженной улыбке. — Ах, вы так промокли… Сейчас принесу полотенца и смену одежды. — Мою одежду не неси! — воспротивился Шори. — Я же говорил тебе — не заходи без спросу в мою комнату! — Но нашим гостям надо во что-то переодеться, — судя по тому, что взгляд мамы по-прежнему не отрывался от Конрада, под «гостями» она имела в виду одного-единственного гостя. — Я сам дам ему, во что переодеться, — проворчал Шори. — Какая обходительность, брат моего друга, — поддел молчавший дотоле Мурата. — Помолчи, друг моего брата! — В таком случае, Юури даст мне смену одежды! — вклинился Вольфрам. — Не стоит так переживать, — сказал Мурата, — я знаю, где у Шибуи что лежит, так что в мокром виде вам, господин Бильфельд, ходить не придется… Судя по тому, как живо шло их перекрестное общение, в Юури тут нужды не было никакой. Поэтому он счел за лучшее все же подать руку опасно покачивающемуся Гюнтеру… чтобы секунду спустя распластаться на полу, Гюнтером к этому самому полу прижатым. — Юу-тян! — Шори отреагировал первым. К сожалению, под ноги ему, как выяснилось позднее, подвернулся тот же кусок мыла, на котором поскользнулся Гюнтер, так что Шори полетел носом вперед и наверняка бы этот самый нос расшиб, кабы не Конрад, крайне вовремя ухвативший брата Юури под мышки. При этом по пути Конрад толкнул Вольфрама, а Вольфрам потерял равновесие, а Мико, бросившаяся Шори не помощь, наткнулась на Конрада… В общем, о том, что Гюнтеру тоже неплохо бы переодеться, и что ему лучше всего подойдут вещи Шори (предложение мамы выдать Гюнтеру одно из ее платьев Юури всерьез рассматривать не стал), Юури вспомнил только минут через десять, когда Мурата давно утащил шипящего от боли в ушибленных местах Вольфрама в его, Юури, комнату, а не шипящий, но очень красноречиво морщащийся Конрад в компании по-прежнему раздетого Шори прошествовал наверх. В комнату самого Шори, естественно. — Я не стою такого внимания с вашей стороны, — Гюнтер растерянно моргал. Он все еще чувствовал себя виноватым за то, что так неловко повалился на Юури и послужил причиной переполоха в ванной. Юури активно замотал головой. Если тут и была чья-то вина, так только его. Он наверняка мог встать из-под Гюнтера быстрее — упал удачно, как раз на вымокший коврик. Словом, ничто не мешало Юури вовремя подняться и уберечь Шори от ненужного рывка. Но, вот беда, от Гюнтера приятно пахло. И Юури не смог сдержаться — остался лежать, вдыхая этот запах. — Не плачьте, Гюнтер, — вздохнул Юури. Предупреждение прозвучало очень кстати — обычно сдержанный, уверенный и хладнокровный, в обществе Юури Гюнтер зачастую проявлял себя как нежная ранимая душа. Ну чисто древнегреческий поэт — те, судя по обрывочным знаниям Юури, тоже могли заплакать в любой момент и своих слез не стыдились. — Больно видеть слезы на вашем прекрасном лице. Заплакать Гюнтер не заплакал, зато с криком: «Ваше величество! Я так тронут» повис у Юури на шее. Отстранять его не хотелось совершенно. Стараясь, чтобы его не раскусили, Юури осторожно принюхался. Запах был слишком приятным. Прямо голову кружил. — Юу-тян, ты до сих пор не переоделся? — Голос мамы заставил Юури кое-как высвободиться из объятий Гюнтера, извиниться за то, что даже гостю смену одежды не предоставил, и в спешном порядке ретироваться. А именно — двинуться в комнату Шори, за той самой вожделенной сменой. Поднявшись по лестнице, Юури решительно потряс головой, тщетно пытаясь избавиться от мыслей о чересчур приятном запахе, и, забыв постучать, потянул за ручку двери. Секундой позже его взору предстала немая сцена. Конрад, чью одежду составляли только мокрые стринги, прижимал Шори к стенке. На Шори, в свою очередь, были штаны… с расстегнутой молнией. А еще Конрад и Шори целовались. По-взрослому. Так, как сам Юури… как… — Кхм, — Юури попробовал откашляться, но не был услышан. Конрад прервал поцелуй, прижал губы к уху Шори, что-то шепча; тот издал странный звук и дернулся, но не так, чтобы вырваться. Да, вырываться он явно не собирался. «Мой брат — гей, — в абсолютном шоке подумал Юури. — Погодите-погодите… Значит, Конрад тоже?! Так вот почему они такие… дружные в последнее время». Дверь закрылась, не скрипнув. Юури решил, что, раз на него все равно не обратили внимания, за одеждой для Гюнтера можно будет зайти позднее. А пока… папин халат ему сосватать, что ли, тот, который мама купила за границей… *** Увиденное в комнате Шори не шло у Юури из головы даже ночью. Поняв, что заснуть ему не суждено (тем более что припершийся в комнату Юури Вольфрам немедленно завалился на его постель и вытянулся на ней по диагонали, напрочь спихивая законного владельца), Юури решил прогуляться. Вольфрам, который недовольно захрапел, когда Юури поднялся, успокоился, стоило подсунуть ему под бок освободившуюся подушку. Судя по наблюдениям двадцать седьмого мао Шин-Макоку, Вольфрам терпеть не мог спать в одиночестве. Наверное, раньше он засыпал в одной кровати с матерью. Теперь, когда «вырос», делать так не мог. Вот и приходил к своему первому настоящему другу под бок. Так что Гюнтер возмущался совершенно зря, Вольфрам ни в коем разе не мог развратить Юури… Хотя кто его знает, с такими-то родственничками. Одна госпожа Шери чего стоит… Или Конрад, кто бы мог подумать. Печально покачав головой, Юури выскользнул из своей комнаты. По пути к входной двери он честно старался не прислушиваться, что сейчас происходит в комнате Шори. Снаружи было на удивление светло. Давно Юури не видел такого ясного неба. Столько звезд… в Шин-Макоку они совсем другие. И созвездия не такие. — Ваше величество? — Голос Гюнтера заставил Юури подпрыгнуть на месте. — Что вы делаете здесь в столь поздний час? — А вы? — нашелся с ответом Юури. — Не могу уснуть, — пожаловался Гюнтер. — В такие прекрасные ночи мне всегда не спится… Кажется, что если я засну, то пропущу нечто чрезвычайно важное. Возможность стать ближе к первоначальному замыслу Создателя… Или возможность почувствовать себя частью нашей бескрайней Вселенной. — А-а, — с уважением протянул Юури. — Ваш мир прекрасен, ваше величество. — Гюнтер мечтательно смотрел в звездное небо. — Не менее, чем наш, хотя и по-другому… Неудивительно — это ведь ваш мир. Ему полагается быть совершенно особенным. — Вы… считаете меня особенным? — От волнения слова застревали у Юури в горле. Вдохновенное лицо Гюнтера было прекрасно до такой степени, что Юури, которого никогда не восхищала красота других парней (обычно вместо этого она задевала его за живое), невольно залюбовался. Существует тип внешней привлекательности, заставляющий всех, как мужчин, так и женщин, задержать дыхание; именно такой была красота Гюнтера. — Вы — совершенно особенный, — вопреки обыкновенным восторженным крикам, на этот раз Гюнтер говорил очень спокойно, убежденно. Будто в звездном сиянии объединились, наконец, две половинки его противоречивого «я». — Таких, как вы, никогда не было и не будет. Прекрасный сококу; лучший мао в истории, правящий честно и справедливо… Добрый ко всем в одинаковой мере: к врагам и друзьям, людям и мазоку, убийцам и лекарям, мужчинам и женщинам, своим и чужим, близким и далеким… советникам и политическим противникам. Вы не знаете разделения на правых и виноватых, ваше величество, вы готовы понять каждого, но не каждого можете принять. Вы холодный и теплый, твердый и мягкий одновременно… Я с радостью отдам за вас жизнь, — кажется, Гюнтер понял, что сказал слишком многое. Он говорил искренне. Он восхищался. Нет, даже не так. Он… — Я не думал, что ты… настолько серьезен, Гюнтер, — признался Юури. На «ты» он перешел, по-видимому, от волнения. Спохватился — но было поздно. — Знаешь, когда я увидел, как ты восхищаешься Муратой… Который такой же сококу, как и я… Я подумал… Мне было неприятно, — сумбурно выдал Юури. Он подозревал, что несет страшную околесицу, но поворачивать назад было поздно. Гюнтер стоял рядом, и они смотрели на звезды, и дразнил ноздри тот самый дивный запах. Наверное, так пахнут волосы Гюнтера, подумал Юури и сам себе ужаснулся. — Кем бы я ни восхищался, мое сердце всегда будет принадлежать только вам, ваше величество, — прочувствованно изрек Гюнтер. И, чтобы не затягивать воцарившуюся паузу, развернулся, намереваясь вернуться в дом. Юури сам не понял, как так получилось. Он хотел просто остановить Гюнтера, сказать, что… сказать… Да, за руку его взять Юури намеревался. Но вот прижимать к стенке и целовать — нет, конечно же, это все дурное влияние Конрада и Шори, достали, со своей опекой достали, все за него решили, не могут понять, что он хочет решать сам, что он всегда… Потом Юури подумал, что на вкус Гюнтер еще лучше, чем можно было предположить, вдыхая его запах, после — что из Конрада учитель ничуть не худший, чем из самого Гюнтера, хотя учит он скорее своим личным примером, и что надо бы поблагодарить его при оказии. А потом нужды в том, чтобы думать, не осталось. Важнее было чувствовать, целовать, прикасаться, и, хотя получалось у Юури наверняка неумело, Гюнтер отстранил его далеко не сразу. Что, по крайней мере, свидетельствовало о том, что Юури не был ему неприятен. *** — Юу-тян, да ты прямо сияешь, — сообщила мама на следующий день. — Влюбился небось. Юури вспыхнул: — Мама! Украдкой покосился на Гюнтера, который сиял не в пример ярче и уже несколько раз напрочь игнорировал обращенные к нему вопросы. Время от времени Гюнтер и Юури обменивались улыбками, настолько пугающе искренними, что удивительно, как остальные не начали спрашивать что-то вроде: «А мы вам не мешаем?». Впрочем, остальным было не до того. Шори с мрачным видом жевал тост. Выглядел он так, будто не спал всю ночь, и Юури даже боялся предполагать, по каким именно причинам. Мысль «мой брат — гей» по непостижимым причинам оставалась более пугающей, чем «я — гей». Вольфрам выглядел еще мрачнее. В ответ на вопрос Конрада он поведал всем о своих страшных снах, в которых спящий рядом Юури превращался в гигантскую подушку, наваливавшуюся на Вольфрама сверху и грозящую его придушить. Юури почувствовал неясные угрызения совести. Бедняга Вольфрам так и спал с подушкой под боком всю ночь — Юури и Гюнтер торчали снаружи до утра, любуясь на звезды, целуясь и болтая о высоком попеременно. Как ни странно, не выспавшимся после этого Юури себя не чувствовал. Конрад казался очень бодрым, непринужденно вставлял реплики в веселую болтовню мамы — с большим успехом, чем сидевший рядом с ней сонно моргающий папа, — и будто не замечал, что Юури избегает встречаться с ним взглядом. Однако чему быть, того не миновать — в конце концов их взгляды все-таки пересеклись. Конрад слегка улыбнулся Юури… и заговорщицки подмигнул. Тот немедленно уткнулся взглядом в тарелку, покраснев до кончиков ушей. Нет, Шори, конечно, не знал, что Юури видел его и Конрада. Но вот Конрад — несомненно. Юури ничуть не удивился бы, узнав, что Конрад все это и подстроил. А значит, они с Гюнтером тоже… Переведя взгляд на пребывающего в нирване Гюнтера и не сумев сдержать глупейшую улыбку, Юури подумал: все-таки иногда опека приходится кстати. И думал так ровно до того, как Шори выудил у него из тарелки «чрезвычайно вредную для Юу-тяна» колбаску.