Висельник, который хотел летать

Я с детства любил птиц, мог целыми днями наблюдать за ними. В нашей рыбацкой Деревушке особенно изобиловали чайки. Эти хитрюги могли, совсем не стесняясь, воровать особо приглянувшуюся добычу у рыбаков, пока лодки тех причаливали к берегу. Дед, улыбаясь всеми своими солнечными морщинками, часто сидел со мной на берегу и рассматривал прекрасных летающих созданий, коих было множество в воздухе, от чего небо, казалось, приходило в движение, мелко рябило бело-черными волнами и пестрило бликами крыльев. Он не часто со мной заговаривал, не давал наставлений, ничего не советовал. Он был молчалив, но весьма улыбчив, глаза его лучились мудростью. От него пахло рыбой и морем, а кожа на вкус наверняка была горько-соленой. Если я хотел постичь какое-либо мастерство, удел мой был наблюдения, а не поучения. Бабушка продавала плоды нашего промысла на рынке в Городе. Когда уезжала, её не было целый день, а когда приезжала, Дед ворчал на неё за новые книги, которые она мне привозила с собой. У нас не было денег, но она каждый раз умудрялась где-то доставать хотя бы пару стареньких измочаленных манускриптов с расплывшимися чернилами, а время от времени даже могла разжиться почти что дорогими мощными фолиантами в красивых тканых переплетах, расшитых цветными нитями, с закладками из покрашенных стеклянных бусин. За это Дед и ворчал на неё, говорил, что она их крадет у кого-то, и забивает вследствие мою голову всякой чепухой. На что она заговорщицки хихикала и потихоньку перепрятывала приобретение из подола юбки мне подмышку. Моя Бабушка была чайкой, наверное. В Деревне я слыл прохвостом, к тому же ужасающе любопытным и востроглазым. Но и таким меня любили. Я совал свой нос везде, где только мог увидеть что-либо дичайшим образом меня заинтересовывающее. А меня интересовало всё, что угодно. День я мог проводить у Дяди в кузнице и помогать подковывать пышногривых лоснящихся лошадок, день мог уходить с Дедом в море, другой уходил к Пекарю постигать тайны самых вкусных в Городе сдобных булочек и пирожных, весь третий торчал в поле и помогал с жатвой. Но и этим я не смел себя ограничивать, мне грезилось, что я уж и самый искусный художник, и самый первоклассный умелец, и самый мудрый аптекарь, и самый удивительный инженер. Однажды прочитав книгу одного великого ума, я загорелся мечтой построить летательный аппарат. Шли месяцы, а я постигал азы данного дела, чертил хитроумные планы и собирал подходящие детали по всей широкой окрестности. Местные дивились моей навязчивой идее и махали рукой на бредни, посещавшие меня сызмальства, как сказывали они. Но нелепейшая случайность разрушила всю мою задумку. Сарай, куда я прятался от мирских забот и втайне собирал чудо-машину, вдруг в один вечер сгорел дотла. Была ли то воля злопыхателей, я не имел никакого представления, но был вне себя от отчаяния и печали. Тогда в моей голове разродилась еще более безумная мысль, точившая мой неуемный разум каждую ночь, просачивающаяся ядом в сердце, не дававшая спокойно существовать под луной. И, конечно, мне сталось непосильно мириться с едким наваждением - я хотел суметь летать без всяких на то приспособлений. Чтобы ничто не отнимало радостный и прерывистый вой из разинутого рта Ветра в моих ушах. Чтобы руками гладить пушистые спины Туч. Однажды ночью в моё окно влетел Ворон и скрипучим голосом поприветствовал меня, я смущенно пригласил его в свой покой, совершенно не понимая, чем удостоился такого внимания со стороны мрачного лесного духа. - Хочешь ли ты овладеть полётом как во сне так и наяву? Я хотел было пылко вскрикнуть, что отдал бы всё, чтобы постичь эту тайну... Но природная предусмотрительность остановила меня на полуслове, в то время как Ворон уже лукаво сощурился и пытливо склонил голову. Я знал, что духи хитроумны и могут навредить и мне и моим близким взамен на сомнительные дары, на которые обычно покупаются люди. - Пока ограничусь только во сне, - только и выдавил я, силясь спрятать дрожь обиды в голосе. - Умный человек, - поразился Ворон, - за твою непогрешимость я покажу тебе, как ты овладеешь полетом во сне. Превращать ли это в явь решать тебе... Блестящим, словно состоящим из тысяч осколков кварца, крылом Ворон осторожно провел по моим векам и подарил сон, как и обещал. Я поначалу не чувствовал некоего облегчения, гнёт дурного наваждения так и давил на меня, но я смог выдумать, как достичь желаемого. И я тайно ловил птиц, обливаясь слезами, отрезал им крылья. Я ловил в свои силки животных, и вшивал им под кожу эти пернатые инструменты полета. Все мои жертвы беспрестанно умирали. Меня придавливала к земле горькая-горькая скорбь, ноги мои уже не парили над землей, а влачились по поверхности. Бабуля испуганно отмечала болезненную худобу и бледность лица моего, качала головой, готовила самые невообразимые кулинарные вкусности, на которые была способна, лишь бы пробудить оставивший меня аппетит не столько к еде, сколько к жизни. Я уходил в паутину туманов хмурого леса, прятал под крепкие узловатые корни гниющего пня украденные книги по алхимии и знахарские советы. В детстве я думал, что птицы, это такие воздушные рыбы. И теперь я должен был самостоятельно создать воздушную рыбу, а после и сам обрести полёт над землей. Они корчились от боли, наверняка хотели быстрого менее болезненного умерщвления, которое я не мог им подарить. Даже мертвых я не оставлял в покое, ведь теперь мое обыденное любопытство гадкой змеёй уползло в сторону оккультных наук и тайн, которые до этого мне и не снились. Я видел в потухающих глазах невыносимые муки и просьбу избавления, я видел последний блеск кристальных слезинок и собирал их во флаконы, пальцы мои врастали под шкуры других существ, вместо рыжих веснушек мой лик покрывала мелкая россыпь багряных брызг, а под ступнями струились теплые живительные ручьи крови. Ветви шептали мне, что я близок к ответу, совы обиженно донимали плохими предвестиями, а мыши, позабыв о своих обыденных разговорах о семечках пшеницы и лакомствах с барского стола, шуршали только о смерти. Я же решился на эксперимент с человеком. И в непроглядной ночи, словно вурдалак, я пробрался прямо в свежую могилу одного недавно почившего господина. Буквально капая слюной на его обточенные смертью бледные скулы, я склонился над ним, а потом потащил прочь, в свой укромный дремучий уголок. Вся ночь прошла мимо моих пальцев хлипкими холодными лоскутами мертвых тканей. И понял я, какой механизм мне следует создать для живого полета. Позже я заманил одного не менее любопытного, чем я сам, мальчишку в свое логово и подарил ему жизнь в воздухе, а потом и сам обрел таковую. Впервые я с таким трепетом подходил к обрыву, становился босыми обмерзлыми грязными ногами на самый край, чувствовал и запоминал каждую неровность камня... Больше я не ступлю на землю. И вот мои уши заполонил долгожданный крик Ветра, моего приятеля, который так долго ждал меня к себе в объятия. Дыхание сперло от переполнившего легкие воздуха. С шумным вздохом я проснулся, всё ещё как будто колыхаясь во встречных, бьющих в лицо потоках. И в опустевшее моё нутро, которое только что покинула мечта, не оставив ничего за собою, теперь тяжким свинцом влилась скорбь. Я понял, что не смогу всего этого сделать даже ради такого страстного желания. Да, Ворон воистину показал мне мою собственную страшную идею, зревшую в голове до сего часа. Но я понял, что лучше буду оплакивать свою голубую мечту, чем омою руки кровью и буду плакать о загубленных земных птахах. И я побежал, что было сил, пока в ранее расставленные силки в лесу не успел никто попасть. Я чуть было не совершил ошибку. Убрав все ужасающие орудия подальше, я вдруг понял, что за мной кто-то наблюдает. - Спасибо тебе, Ворон, ты уберег меня от страшной участи. Но обернувшись, понял я, что не его взор сверлил мою спину. То был тот самый приснившийся мне мальчишка. Он испуганно моргнул и убежал из лесу. Я же улыбнулся тому, что не успел ничего натворить, пришел домой и вновь принялся за чертежи летательного аппарата. Я все равно достигну желаемого, но вовсе не вредным способом. В тот вечер я снова купался в своих прибрежных грёзах, посетив уже подзабытое местечко между серых валунов на песке. Ко мне пришел Дедушка, но он был не один. С ним явился мальчишка и Священник, который когда-то его крестил и с тех самых пор опекал. Я ожидал приятных вестей, но судьба распорядилась по-другому. - Ты нечестивец! - заявил он, - Мы знаем про твои дьявольские механизмы, которые ты вновь затеваешь обустроить в амбаре. Однажды мы все тебя уже уберегли от неверных шагов (и тут я вспомнил про необъяснимый пожар в моём сарае), теперь же ты не сможешь уйти. Этот славный мальчик слышал, как ты разговаривал с Дьяволом, в обличие птицы, который и соблазняет тебя смутными помыслами, теперь ясно, кто тебе нашептывает эти странные задумки. Я начал было спорить, что это вовсе не так и никому вреда от этого не будет. Но Священник заключил, что я встал на кривую дорожку, и теперь, во что бы то ни стало, буду лгать и умасливать всех отпустить себя, чтобы дальше нести смуту в Деревню. Не прошло и дня, как все разговоры были обо мне. В дом к нам стучали возмущенные и напуганные жители и требовали отдать им меня, иначе они сами меня возьмут живым или мертвым. Они грозили поджечь наше жилище вместе с обитателями. Мне стало жаль Бабулю и Дедушку, которые из последних сил боролись с заблуждениями обезумевшего народа. И я вышел к людям, отдав себя на их волю. Теперь передо мной открылся прекрасный пейзаж: чуть отдалённая деревня, дымок нескольких подтопленных печек над ней, невесомые плоские тучки, решетившие небо переходами из ярко розового в глубокий серый, вскружившиеся стаи черных птиц, темные расплывчатые очертания туманного леса. Невероятно красивая картина, дыхнувшая на меня прохладно свежим ветерком с моря. Я закрыл глаза, гвалт кипящих злобой голосов растворялся в моей голове, как только я снова вспоминал о песчаной отмели и птицах. Под ногами я чувствовал холодный рельеф деревянных досок крышки люка. А шею неприятно сдавливала грубая веревка. Вот последнюю мою радость отняли от меня, скрыв от моих глаз спокойные родные виды природы, на голову одели засаленный дурно пахнущий мешок. Задохнуться можно было от одного него. Я, верно, заслужил того, что со мной хотели сотворить. Что ж, мой полёт будет без крыльев. Вниз. Односторонний. Веревка поможет мне просто не улетать далеко. Опора ушла из-под ног, я проглотил от страха вдох и ощутил это несравнимое ни с чем чувство пробегающих сквозь всё моё тело струй воздуха. Снизу вверх он поглощал меня. Шею дёрнуло, я даже не смог понять больно мне, неудобно или душно. Через секунду всё же боль не заставила себя ждать вместе со страстью дышать, но об этом можно и думать забыть. Я, конечно, не мог сдерживать беспорядочные конвульсии, в коих дергались мои руки и ноги на потеху остальных. В ушах звенело и шипело, в глазах нечему было тускнеть, итак темно, напряжение убывало. Хорошо. Но почему я всё еще чувствую, как по ногам струится ветер? Почему вдруг ощущаю себя почти невесомым, исключая тот факт, что шею потягивает. Открыл глаза, отчего яснее не стало, свету всё ещё препятствовал мешок. Неужели я так и болтаюсь тут, в петле?! Что за ересь, хотя бы отойти в мир иной мне можно без приключений?! Вскоре я потерял любое чувство времени и пространства, веревка мешала мне улетать за грани реальности. Единственное, что я чувствовал, так это как колышется моё тело на ветру. Очень смиренно, вокруг прохладно. Я засыпал, убаюканный Ветром, и просыпался от того, что он весело задирал мою одежду и трепал волосы. Дружище, прекрати, я не могу быть жив. Но он утверждал мне обратное. Как-то совсем обезумел, налетел на меня и сорвал мешок с головы. Я почувствовал, что уплываю, ведь тело моё приобрело почти горизонтальное положение. Верёвка совершенно истёрлась. Чувство свободы пропитало каждую мою частичку. Всё вокруг было холодное сырое и сизое. Очень пасмурно. Я парил над опустевшей деревней, замечая рваные шторы в горошек, выпрыснутые из окна моим другом Ветром, светлый пух, парящий повсюду, дыры в крышах, через которые на меня удивленно выглядывала из домов темнота. Мало сказать, что я был изумлен. Я действительно чувствовал себя воздушной рыбой, а деревня моя словно погрузилась в глубокие синие воды моря и замёрзла. Я посмотрел наверх, нет ли надо мною корки белого льда? Но в небе не было никакого льда. Ветер игриво раздувал белые одуванчики по всей поверхности, какую только я мог видеть. Всё плыло как-то заторможено, но не было очередным моим сновидением. Моя кончина оказалась в прямом смысле безвременной. Времени я больше не чувствовал, оно меня покинуло и позабыло об этом. Но сгинул ли я, вот в чем оставался вопрос? Ведь, судя по всему, я вполне себе жив. Я разговаривал с Волками, которые всё время проваливались в лес. Они были такими же серыми, как и всё вокруг, поэтому лес думал, что может поглощать их когда захочется. Так время от времени я терял своих новых собеседников. Мотыльки не хотели мне ничего шептать и улетали на свет, видимо, обиженные, что я не ценю их страстной любви к огню. Люди, приходившие в лес, и разжигавшие те самые огни, почему-то игнорировали меня. Наверное, Священник запретил со мной разговаривать. Они только отворачивались от меня и закрывали глаза. Их лица тоже были почему-то иссиня-серыми, а глаза казались очень уставшими. Казалось, я смотрю на них сквозь толщу льда, поэтому они меня не слышат. На краю утеса я встретил девочку в легком не по погоде платье цвета дождя, которое совсем одичав трепал бриз. Я подлетел к ней неожиданно и случайно напугал, отчего она едва не свалилась в волны. До того она стояла, едва цепляясь пальцами за край камня, и видимо хотела прыгнуть вниз. - Привет, Самоубийца, - поздоровался я, улыбнувшись. Правда, моё лицо так обмерзло на тех беспечных высотах, где я обычно витал, что получилось только неловко растянуть губы и слегка оскалиться. - Я не самоубийца, - сказала она, нахмурившись, - я просто наблюдаю за морем, и иногда оно увлекает меня к себе. - Если ты упадешь с такой высоты, ты... - Не важно, что я тут делаю, - отвернулась она, фыркнув. Но я был рад хотя бы каким-то словам в мой адрес. И, конечно, поведал ей об этом, а также пожаловался, что больше никто не хочет со мной говорить. - А знаешь почему? - бросила она. Самоубийца всё ещё хмурилась, но тем не менее, тоже была не прочь побеседовать. - Нет. - Скажу только после того, как ты скажешь, как меня нашел и зачем. Я пожал плечами, ведь никакой космической тайны за этим не стояло. - Я просто занимался тем же чем и всегда – летал и наслаждался небом, и наткнулся на тебя. Ты стояла тут одна, а я очень скучал по людям и решил, что вдруг у меня получится отговорить тебя прыгнуть. - Я не собиралась, - соврала Самоубийца, - я просто... мечтала. - О чем? - У меня есть мечта путешествовать по морю, но на корабли меня не берут, говорят, я буду только мешаться. Но я так мечтаю избороздить просторы всех океанов! Больше всего на свете! Я столько прочитала книг про пиратов и про дальние странствия! - Зачем же быть такой печальной? Я уверен, твоя мечта притворится в жизнь обязательно! Я всегда мечтал летать и теперь я летаю. Все мы способны осуществить то, чего желаем больше всего на свете, главное верить!!! - Знаешь, почему никто с тобой не разговаривает, Летун? Ты так рад, что обрел способность парить по Ветру. Но ведь теперь ты мёртв. ТЫ - ПРИЗРАК. - Сказала она и ушла. Её серое платье всё так же медленно качалось на воздушных волнах, а всё вокруг было такое же замороженное серо синее. И так же парил почти прозрачный пух.