Полюбить самого себя – вот начало романа, который продлится всю жизнь.
Счастливы актёры! Они по собственному выбору участвуют в трагедии или комедии, страдают или веселятся, смеются или плачут. В действительной жизни не так. Большинство мужчин и женщин принуждено исполнять роли, к которым не имеет призвания. Мир – сцена, но пьеса плохо поставлена.
О. Уайльд
***
Она не помнит, когда это началось. Она не помнит, когда первый раз вскочила в смятой постели, запутавшаяся в мокрых простынях, на грани сна и реальности. Не помнит, когда первый раз ногти до крови впились в разгорячённые ладони. Ей не снятся сны в обычном их понимании. Её сны – это беспрерывная череда чёрных с мельтешащими белыми штрихами кадров заезженной киноплёнки, изредка нарушаемая парящим в собственной невесомости одиноким пёрышком. Сколько их было, она уже сбилась со счёта. Она пытается поймать, но ей ни разу это не удалось. Они каждый раз проскальзывают сквозь пальцы и утопают в черноте, заполняющей всё её существо. Воздуха не хватает. Она чувствует, как чернота становится более осязаемой, как мягким шёлком струится по коже, как тоненькими струйками проникает в ноздри, как наполняет лёгкие, как душит её. Она знает, чьи это перья. Она знает. Когда-то они должны были стать её. Только когда она уже не помнит. Теперь это невозможно. Она просыпается и плачет. Слёзы льются беззвучно. Горло не поддерживает их в этой трагедии. Гортань не выдаёт чужих секретов. Эти сны – единственная память, что у неё осталась. Лана заставляет своё тело пошевелиться, заставляет себя стащить ноги с кровати, срывает прилипшие простыни, скидывает их в угол. Полумрак раннего утра растекается в безликости очередного гостиничного номера. На этот раз в Сан-Диего. Безмолвный и пустой. Здесь нет места душе, здесь нет пристанища мыслям, здесь нет спасения и здесь нет зеркал. Это её условие. Это записано под скабрёзные улыбки агентов в райдере. Ей плевать. Плевать на всех этих людей. Зеркал быть не должно. Приступ тошноты внезапно скручивает внутренности в узел, она устремляется в ванну. Подобные приступы давно уже не новость. Нервное напряжение? Истощение на почве переживаний? Или реакция отторжения? Склонившись над раковиной, она прикладывает смоченные ледяной водой пальцы к вискам, поднимает глаза и встречается… с ними же. Только в отражении крошечного зеркала аптечки, в силу пожарной или какой-то иной безопасности, обошедшей условия листа требований пока ещё мало кому известной, но актрисы. Хочется убежать, хочется скрыться, пока ещё есть возможность, пока её не заметили. Она, не глядя, тянет руку к двери, где висит набор полотенец, чтобы успеть накинуть одно из них на треклятый ящик. Но поздно. Глаза прищуриваются, являя крошечные морщинки в уголках, а губы искривляются в презрительной ухмылке. – Прячешься? – Оставь меня, сейчас не твоё время. – Не моё? – хриплый смешок собственного, но такого чужого голоса. – Ты прекрасна в своей наивности, тебе говорили? Если бы ты только не вела себя как ребёнок! Моё время уже перемешалось с твоим, а ты продолжаешь сопротивляться. Разве этому тебя учили? Разве тебе не говорили, что хороший актёр не играет роль, а роль играет его. Пора бы уже смириться. – Ты не она! Ты не моя роль! Ты украла её у меня, заняла её место! – не выдержав, Лана в ярости швырнула полотенце на шкафчик, накрывая навязчивый образ, чем вызвала лишь очередной смешок у женщины по ту сторону стекла. Тряпица могла скрыть от взгляда, но могла ли она спрятать от мыслей? – Её нет! Мы боролись в честном поединке, и она проиграла. Ты же всё помнишь, Лана. Она хотела забрать то, что принадлежит мне. Она хотела забрать тебя. Зачем вынуждаешь меня каждый раз тебе об этом напоминать? Ты не веришь мне, но тебе нравится об этом вспоминать. Лана зажала уши руками и устремилась в гостиную в надежде скрыться от преследующего её голоса, её же собственного голоса... Но образ скользил за ней, сверкая надменной улыбкой, обнажающей два ряда белоснежных зубов: в глянцевых циферблатах настенных часов, ножках фужеров на полочке перед баром, рамках фоторепродукций на стенах, экране телевизора. Смех волнами то нарастал, то отдалялся, как будто кто-то играл с регулятором громкости. Скорее отсюда, скорее оказаться на людях, скорее… не оставаться с ней наедине. Девушка натягивала на себя джинсы, рубашку, кеды с закрытыми глазами. Она уже не помнила, когда всё это началось. Когда в её жизни появилась Королева. Уже взявшись за ручку двери, она вдруг передумала, метнулась обратно в ванную, сдёргивая полотенце, снова встречаясь с надменным взглядом, с желчью прошептала: – Это не было честно – ты напала на неё сзади. Ты использовала свои фокусы, чтобы нанести удар исподтишка. Ты бы не победила её в честном поединке. Ты… Ты отрезала ей крылья! – Ну, дорогая, ты снова впадаешь в крайности. Это законы природы. Кобра не виновата в том, что умеет только жалить, и яд её смертелен. Так же как и сокол не виноват в том, что его феноменальное зрение направлено только вперёд. Миллионы кобр погибают от когтей соколов. И только одной суждено однажды лишить сокола крыльев. Я не виновата, что я именно такая... – Кобра? Это не мои слова, ты сама это сказала, Регина. Ты – змея. Ты – чудовище. Ты – монстр. Ты – чёртова рептилия, такая же хладнокровная и безжалостная. Регина закатила на мгновение глаза, тряхнула головой. Она ничего не ответила, это был обычный для них разговор с первого дня. И ей уже наскучивало это однообразие. Вдруг её лицо приняло самое серьёзное выражение, насмешливость уступила в невидимой борьбе, отступила, съёжившись, в сторону. Женщина в зеркале склонила голову слегка вбок, как будто прислушивалась к чему-то извне, и после небольшой паузы внимательно вгляделась в глаза Ланы, зрачки вспыхнули ярким огнём цвета бордо, в них замелькали жадные всполохи безумной страсти. – Сценарий одобрен… Одновременно с этими словами раздался телефонный звонок. Лана вздрогнула, вырываясь из плена сжигающего изнутри пламени взгляда Королевы, трясущимися руками схватила трубку, поднесла к уху. В нетерпении Королева прильнула к невидимой преграде, разделяющей их. Уже ни тени от улыбки не осталось на её лице. Она гладила в ожидании прозрачную поверхность зеркала, очерчивая только ей ведомый контур. Она задумчиво скользила взглядом по чертам лица, ставшими уже более чем знакомыми – родными… Очень маленькое. Очень маленькое окошко в другой мир. – Мне нужно больше пространства, Лана. Мне слишком тесно. – Обойдёшься. Ты заперта там, это теперь твоя клетка. То, чего ты заслуживаешь, – Лана, быстрым движением запихнув телефон в задний карман джинсов, дерзко приблизилась к поверхности зеркала, принимая вызов в глазах Королевы, и сложила пальцы в форме рамки, как делают иногда фотографы, примеряясь к натуре, обрамляя лик в зеркале, и тут же начав медленно отдаляться. – Это теперь твой дом, Регина. Твоя обитель. Ты не сможешь никуда отсюда сбежать. Я решаю, какого размера будет твоя тюрьма. Это тебе пора уже смириться, Регина. Ты попала в собственную ловушку. – Стой! Остановись, наглая девчонка! Это ещё не конец, слышишь?! Ты не представляешь, на что я способна! – неслись вслед гневные крики Королевы, когда Лана выскочила из номера и устремилась к лестнице. Никаких лифтов – там зеркала. Руки тряслись, а смелость улетучилась. Они обе знали, что это не более, чем бесполезная бравада. Регина всё равно не отступит и вернётся, как только появится такая возможность, и этот разговор повторится, как повторялся из раза в раз. Лана бежала, но только лишь за тем, чтобы прибежать в точку отправления. Она не помнила, когда это началось, когда впервые она поняла, что уже не принадлежит себе. Но знала, что это продолжается уже достаточно долго, чтобы свести с ума.***
День приближался к концу, когда она, устало передвигая ноги, поднималась по ступеням к себе. Чувство неопределённости всё туже сжимало грудь в своих тисках. На ресепшене попросили подписать бумаги о доставке в номер, но ведь она ничего не заказывала. Она не помнила. Снова не помнила, но уже по-другому. Что-то менялось и вряд ли в лучшую сторону для неё. Это пугало. Испугало бы ещё больше, если бы не то, что она бережно несла в себе, – своё последнее оружие против Королевы, последнее, что могло показать той, что не она правит этим балом, что она тоже просто напросто фигура в этой партии, – то, что она узнала сегодня. Сегодня был назначен день финальных проб перед началом съёмок. Сидя в гримёрке, она отрешённо наблюдала за работой стилистов, визажистов, костюмеров. Она была чистый холст для них – они воплощали свои идеи. Но свои ли? Это было неимоверно сложно делать вид, что ничего не происходит, по мере того как она в их умелых руках постепенно превращалась в ту, что стояла тихо у стены в своей «камере» за стеклом, не мешая, молча, но с интересом рассматривая результат трудов специалистов. Наконец, Регина оторвалась от белой стены и грациозно, неторопливо подошла вплотную к зеркалу, вытесняя собой отражение Ланы, растворяя его в себе. Теперь они и вправду были, словно близнецы. Обе в чёрном, обе с высокими хвостами, лбы обеих обрамляло чёрное, можно сказать, хищное кружевное украшение. Если раньше Лана убеждала себя, что общего с Региной у неё просто нет, то теперь могла только судорожно сглотнуть внезапно ставшую вязкой слюну, заворожённо глядя на свою визави. Люди тактично удалились – надо было дать возможность актрисе для пятиминутного настроя. Королева не двигалась, создавая впечатление, что она и есть отражение, усиливая свою власть над Ланой. Но через мгновение озорно подмигнула и припала губами к прозрачной границе. Это вызвало приступ отторжения в Лане. Она резко отвернулась и закрыла глаза, в надежде разорвать магические путы, связывающие её с женщиной напротив. Хлопок двери заставил её вздрогнуть, буквально подпрыгнуть в кресле, когда в гримёрку ворвалась Джинни. Джиннифер Гудвин. – О, боже, Лана! Это было великолепно! Восхитительно! Боже, у меня сердце перестало биться, когда ты ворвалась, нет, вплыла в зал, – она воодушевлённо прижала руки к груди. – Что? – подавшись вперёд, переспросила Лана. – А это твоё: «Sorry, I’m late», да я, вообще, забыла, что должна делать! Боюсь, завтра меня уволят, так как стояла там и лупала на тебя глазами, слова все из головы повылетали. Кто бы мог подумать, что так можно вжиться в образ? Мне стало по-настоящему страшно от твоих угроз разрушить моё счастье, как будто я не знаю, что будет дальше по сценарию, что я смогу победить Королеву. Ой, прости, – девушка порывисто обняла Лану, в свою очередь та через её плечо подняла глаза, вопрошая, на своё «отражение». Регина же небрежно пожала плечом и отвернулась к стене, прошелестев струящейся в пол накидкой. И только хвост, видимо, замешкавшись, не успел за своей обладательницей, а теперь, извиваясь, стремился догнать её, рассыпаясь по спине гладкой волной. Она всем своим видом показывала своё намерение не давать каких-либо объяснений сему феномену. Лана высвободилась из объятий Гудвин, на ходу извиняясь, выскочила из гримёрки в поисках того, кто мог бы помочь. Она поняла, что пробные съёмки уже прошли. Также она поняла, что не она участвовала в них. Там была Регина. Для неё же самой время словно сложилось, как лист бумаги пополам, и она с одного края перешагнула на другой, минуя всё, что было начертано на этих двух половинах. Это было какое-то безумие. Оно поглощало с каждым днём всё сильнее, засасывая в себя, словно трясина. Так не должно быть. Так не бывает в этом рациональном мире. Каждое утро миллионы людей просыпаются, пьют утренний кофе, едут в такси или общественным транспортом, приходят на работу, выполняют свои служебные обязанности, обедают, заканчивают рабочий день и возвращаются домой, в конце концов, ложатся спать. И на утро тот же цикл, разбавляемый редкими исключениями из въевшихся в подкорку правил, разнящийся лишь количеством времени, проведённым в объятиях Морфея, и временем бодрствования. Её же жизнь в один момент однажды превратилась в ад. Этот ад преследовал её постоянно с того злосчастного утра, когда она впервые узрела Регину Миллс. Королева постоянно твердила, что роль выбирает актёра сама, твердила, что она выбрала её задолго до их встречи. Пыталась убедить Лану поверить ей, но та не могла. Всё было очевидно: Регина знала все рычажки, за которые следует дёргать, чтобы подчинить своей воле, заставить забыться и отдаться на произвол властвования Королевы. Лана не помнила, какой это был день и когда, но помнила, что произошло тогда…***
Тем утром она бежала навстречу с друзьями, чтобы поделиться важной новостью – ей удалось заключить контракт с агентством. Наконец череда бессмысленных собеседований и изучений её портфолио оборвалась. Она им подошла, и теперь у неё будет работа. Будут роли, будут съёмки, будет будущее, которое она так долго ждала. Не то чтобы она была уверена в правильности выбора именно этого агентства, но начало было положено. Она устала просить знака свыше, помощи извне, устала ждать. Теперь она действовала сама. Теперь она снова стала хозяйкой своей жизни, что бы та не преподнесла в дальнейшем. Задержавшись на тротуаре на секунду, чтобы пропустить шумную толпу туристов, которые что-то бурно обсуждали между собой и, естественно, совсем не обратили внимания на невысокую девушку, изо всех сил прижимающую к груди объёмную папку, Лана ступила на полосатую поверхность пешеходного перехода и вдруг словно выпала из реальности. Звуки исчезли, точнее, расплылись каким-то отдалённым фоном, как будто теперь она наблюдала за миром через трубу. Машины объезжали этот перекрёсток, будто его и не существовало, мелькая размывающимися огнями стоп-сигналов. Толпа туристов стремительно удалялась, не оглядываясь, не замечая ничего позади себя. Лана не могла ни шевелиться, ни идти, она только переводила взгляд с одного на другое, замечая при этом, что мир не успевает за ней. Мелькнувшая тень под ногами выбивалась из общей картины – она была быстра, даже молниеносна, на фоне общего торможения изображения. Лана подняла взгляд туда, где, возможно, был обладатель тени, выше, ещё выше. Она не ошиблась. Высоко над головой кружил необычайной красоты силуэт, обрамлённый сонмом солнечных лучей – солнце, казалось, намеренно сияло ярче, чтобы выгоднее подчеркнуть черты неизвестного создания. Ангел? Крылья заслоняли собой почти всё небо, завораживая своим величием. Силуэт приближался, спускаясь всё ниже и ниже. Все звуки отошли ещё дальше на задний план, и только нежный шёпот проникал в сознание, казалось, отовсюду: – Лана? Лана, Лана… – Кто ты? Ангел? – девушка протянула руку, стремясь дотянуться, прикоснуться к волшебной красоте крыла, провести по переливающимся перьям, ещё чуть-чуть… – Ах, ты, никчёмная мразь! Как ты посмела зайти на мою территорию?! – невидимая волна, подхватив крылатое существо, с силой откинула его в сторону от Ланы, роняя на асфальт. На месте прекрасного силуэта осталось лишь одно крошечное невесомое пёрышко. Оно, планируя, опускалось к протянутой руке, но в последний момент, вместо того, чтобы уютно устроиться в распахнутой ладони, скользнуло в сторону и, проскочив сквозь неловко пытающиеся его ухватить пальцы, легло под ноги. – Не смей тянуть свои ручонки, это – моё. В конце «зебры» Лана разглядела женщину, одетую во всё чёрное: высокие сапоги, обтягивающие брюки для верховой езды, платье, скорее, даже удлинённый вариант сюртука, для той же верховой езды. Только лицо… Лана внимательнее вгляделась в него всего на секунду, чтобы понять, что смотрит сейчас в лицо себе, разве что женщина напротив была несколько старше. Девушка, не веря, замотала головой, силясь отогнать образ, но ничего не вышло – женщина так и осталась на прежнем месте, пристально глядя на неё. – Регина, – привлекая внимание к себе, прошелестел голос существа, медленно на руках поднимающегося с асфальта, – тебе ничего не принадлежит уже сотни лет, хватит тешить себя бессмысленными иллюзиями, – усмешка растянула губы, обнажая ряд белоснежных зубов, а зелёные глаза с вызовом впились взглядом в карие. Лана оторопело переводила взгляд с одной женщины на другую, а то, что крылатое существо оказалось тоже женщиной, не вызывало сомнений, и, несмотря на наличие крыльев, цвет глаз и невероятные изогнутые рога, оно было также точной копией самой Ланы. Сейчас они уже не смотрели на испуганную девушку, сейчас она была им неинтересна. Обе медленно по кругу перемещались в ожидании: кто же решиться нанести удар первой. Лана же мечтала исчезнуть, раствориться прямо здесь и сейчас в воздухе, в конце концов, проснуться. Это же не могло быть наяву? Определённо, это был какой-то сумасшедший сон, но выпускать из своих объятий он её не собирался, вынуждая недвижимо стоять на нелепо перемежающихся белых и жёлтых полосках неуместного в данной сцене пешеходного перехода. – Иллюзии – твой удел, Малифисент, – та, которую звали Регина, быстрым движением подалась вперёд, провоцируя противницу действовать первой, подобно матадору. Отметив неловкий отскок, она удовлетворённо кивнула – реакция была предсказуема. – Ты витаешь в своих фантазиях о том, что однажды сможешь занять моё место. Но это будет не здесь и не сейчас, уверяю, дорогая подруга. – Она не принадлежит тебе, что бы ты себе ни надумала! – Малифисент указала на Лану у себя за спиной. – Если бы ты сейчас не вмешалась, уже бы никогда она тебе не принадлежала. Она может выбирать сама. Разве ты не видишь этого? Она не такая, как все. Она сильнее тебя. И ты ей не нужна! Посмотри, ей нужна я. – Ты вмешалась раньше времени. Сценария ещё нет. Ты не можешь ставить её перед этим выбором. Не сейчас. Посмотри лучше, что ты делаешь с ней. – А что я с ней делаю? Ты разрушишь её так же, как разрушала всё в своей жизни. Сама. Я лишь защищаю её от тебя. Этого хватило, чтобы Регина перестала примеряться к сопернице и отчаянно бросилась в наступление. Огненный шар, родившийся в её руках, устремился в сторону Малифисент. Но та, явно ожидая подобного хода, взмыла ввысь, пропуская под собой болид, который, вылетев за пределы находящегося в их власти перекрёстка и там перестав быть видимым и огненным, врезался в радиатор спокойно проезжающей по своим делам машины. Сноп искр вырвался из-под капота, и водитель, потеряв управление, не смог избежать столкновения с встречным автомобилем. Тут же отовсюду даже в это изолированное пространство начали проникать бешеные сигналы нервных клаксонов, перемежаясь с торжествующим где-то вверху смехом Малифисент. – Отойди! – Регина легко толкнула в грудь оторопевшую Лану, на что та только и смогла, что потерять равновесие, опрокинувшись навзничь, приземлившись на ладони и пятую точку. Саднящая боль в руках на какой-то момент отрезвила перепуганную девушку, заставляя прислушаться и, перебирая руками и ногами, отползти немного в сторону. В ту же секунду смех наверху оборвался и «ангел» устремился метеором вниз. Лёгкий взмах руки и на месте Регины остался лишь фиолетовый дымок, куда и пришлось приземление Малифисент. Крылья с ранее незаметными острыми когтями на изгибах были распростёрты, а их обладательница, рассекая ими воздух, нервно озиралась по сторонам в намерении обнаружить Регину как можно раньше. Но она не успела. Королева возникла из ниоткуда аккурат у неё за спиной, и Лана только успела выбросить перед собой руку: «Нет!», когда заметила выскальзывающий из рукава чёрного платья, блеснувший в лучах солнца кинжал. Лишь доля секунды понадобилась неумолимой руке Королевы, чтобы взмыть в резком замахе, опережая любое действие «ангела», и ещё меньше времени, чтобы опуститься, вонзаясь в самое основание крыльев. Крик Малифисент – Лана была уверена, что не забудет его никогда – скорее, даже вой, разорвал пространство вокруг них. Она упала на колени, тут же обессилев. Королева, как ни странно, не смеялась, не торжествовала. С некоторой долей обречённости, может, даже своеобразного сожаления, она молча делала своё дело, а именно вонзала и вонзала кинжал почти в одно и то же место, пачкаясь в чужой крови, не обращая внимания на прилипающие к пальцам перья и ошмётки плоти. Лана же только спустя какое-то время смогла осознать, что Малифисент уже давно не кричит, а кричит она сама. Слёзы застилали её глаза, обжигая щёки, вопреки своей влаге иссушая губы, а ногти, ломаясь, в бессилии скребли асфальт. Она не чувствовала боли, точнее, боль струилась расплавленным оловом по венам, но не её – чужая. Она не слышала, что говорит Регина, но видела, как губы той шевелятся. Последним усилием девушка заставила себя вскочить на ноги и броситься к своим «двойникам». – Прекрати! – она оттолкнула Регину от окровавленной Малифисент. Её даже не посетила мысль, что Королева может быть опасна. Об это она ещё не раз споткнётся в своих воспоминаниях так же, как и о то, что именно Регина оттолкнула её с того места, куда должна была приземлиться Малифисент в бою. Сейчас же её охватила злость, неконтролируемая и застилающая глаза. Она толкала Королеву, трясла за плечи, снова толкала, кричала: – Что ты наделала?! Что ты наделала?! Ты убила её! Напала сзади и убила! Ты! Кто ты такая? Зачем ты пришла сюда, ты никому здесь не нужна! – но Королева не отвечала, теперь она даже не поднимала глаза, а просто поддавалась напору Ланы и отступала, отступала, отступала также молча. Внезапно руки Ланы провалились в пустоту, а звуки нахлынули на неё сбивающей с ног лавиной. Она упала на колени, обхватывая готовую взорваться голову руками, закрывая уши. Вокруг неё были разбросаны фотографии из её портфолио, на каждой она видела весёлые улыбки и озорные глаза женщины, которой никогда уже не будет. Лана это знала. Прежней жизни пришёл конец. Она запихивала, комкая и не щадя, фотографии обратно в папку, ползая по пешеходному переходу. На девушку никто не обращал ровно никакого внимания – всех больше интересовала потасовка водителей неподалёку среди покорёженных кузовов машин, как собственно и пробка, которая образовалась по их вине. Уже когда Лана быстрым шагом стремилась покинуть это место, её взгляд упал на крошечное пёрышко, одиноко лежащее у самого бордюра. Осторожно двумя пальцами она подняла его, словно реликвию и поднесла к лицу. Что это было, если не знак? Скоро она получит ответы на свои вопросы. Как же она была уверена в этом сейчас. Лана не пошла в тот день на встречу с друзьями. Она бездумно бродила по улицам, пока не наткнулась на какой-то затерявшийся в переулках тату-салон. Всё ещё держа в руке одинокое пёрышко, она зашла в помещение, пропахшее спиртом и чернилами. Это был знак. Только потом, придя домой, она поймёт, что ответы она так и не найдёт, а обнаружит лишь ненавистную компанию в лице Королевы, с укоризной глядящей на неё изо всех зеркал в доме. Рукой с покрасневшим,залепленным пластырем запястьем она будет остервенело колотить по этим зеркалам, не опасаясь пораниться, а наоборот надеясь на это, чтобы хоть так заглушить внутреннюю боль. Она будет разбивать каждое зеркало, откуда только попытается заговорить с ней Регина. Ей не нужны бессмысленные оправдания этого исчадия ада. Успокоится она только под утро, когда вся квартира будет напоминать эпицентр бомбёжки, с мыслью: «Странно, что соседи не вызвали полицию». А к обеду ей позвонят из агентства и уведомят, что назначили ей встречу с парой каких-то сценаристов, которые работают сейчас над необычным сценарием и очень хотят её увидеть «вживую», так как планируют выписать по ней образ. Отпираться и прятаться дальше не было смысла. Жернова мельницы Регины Миллс заработали, втягивая в себя сопротивляющуюся изо всех сил Лану Паррия. Регина однажды снова заведёт свою «песню» про роли и актёров, и Лана впервые её выслушает, но не поверит. Так будет бесконечно крутиться эта безумная карусель из снов, пробуждений, номеров без зеркал и бесполезных излияний Королевы из крошечных осколков и случайных окон её темницы. До сегодняшнего дня.***
Лана отворила дверь, с порога чуя неладное. На негнущихся ногах она пересекла коридор и зашла в гостиную. У дальней стены стояло огромное, во весь рост, зеркало, в котором вполоборота на изящном стуле сидела задумчивая Регина. Она ждала и сразу, не глядя, почувствовала присутствие Ланы. – Мне нужно больше пространства, Лана. – Как у тебя это вышло? – внезапная волна ярости нахлынула на девушку, её просто выводила из себя спокойная манера Королевы сохранять отсутствующий вид во всех ситуациях. – Как, чёрт побери, у тебя это вышло, ведьма?! – Я предупреждала, что способна на многое. И у меня заканчивается терпение, – Регина, наконец, встала, оборачиваясь и обращая свой взор на Лану. – Сколько мы будем ходить кругами? Сколько ты будешь ещё не верить мне? – Во что верить, Регина? В то, что ты спасала меня? Не смеши. Я была там, я всё видела собственными глазами. – Ты ничего не видела! – Тряхнув головой, Королева устало провела тыльной стороной ладони по шее и продолжила уже тише: – Ты ничего не видела. Скорее ты видела только то, что она намеревалась показать тебе. – Мне уже не важно. Мне уже ничего не важно, слышишь? – Лана приблизилась к зеркалу почти вплотную. – Сегодня я читала сценарий. Тебя не будет. Они избавятся от тебя в предпоследней серии сезона, – не ухмылка – оскал нарисовался на её лице, она пустила в ход своё последнее оружие. – Тебя скоро не станет, Ваше Величество. Ещё ничего не началось, а тебя скоро не станет. Мне плевать, какие фокусы ты выкинешь в следующий раз, но тебе уже ничего не изменить. Тебя забудут назавтра, ты просто «пшик». Лана сама не верила жестокости своих слов. Она видела, как меняется Регина в лице, видела, как бьют слова больнее, чем удары хлыста. Впервые она смогла стереть это самодовольное выражение с физиономии Королевы, но удовлетворения не чувствовалось. Коварный червяк сомнения продолжал бурить ходы в её душе, словно она была гнилым яблоком. Оружие работало, но не в ту сторону. Не давало того результата, что она смаковала по пути домой. Но она уже играла эту роль и не могла себя остановить, хотя голос и потерял былую уверенность. Глаза Королевы застлала пелена слёз, отчего-то, видимо, из-за игры света, придавая им слегка розовый оттенок. – Этого не может быть… – Ещё как может! А ты на что рассчитывала? Жить вечно? Безжалостно уничтожать всё на своём пути, и после этого жить вечно?! Кого ты пытаешься обмануть? Кому ты можешь быть нужна? Кому ты можешь быть интересна? Отвернувшаяся ото всех, заточившая себя в крепости из собственных низменных страхов, ты всё ещё надеешься, что можешь быть кому-то нужна? – Ты не понимаешь, Лана. Это не я придумала, это предписано и распределено заранее. Мы связаны с тобой уже навсегда. Малифисент вмешалась в этот процесс, желая разорвать эту связь, желая уничтожить меня. Да, у нас с ней долгая история. Но ты здесь ни при чём. Разорвав нашу связь, она избавилась бы от двух проблем сразу, в первую очередь от меня. – Так, слава богу, что разорвала бы! Ты мне не нужна! – кого пыталась убедить актриса, ей самой было уже не ясно. Она запуталась. Запуталась в своём неприятии, растерянности и желании быть как все. Она тонула каждый раз в бездонных глазах Королевы, боясь, что однажды не сможет выбраться. Она боялась не Регины, теперь она боялась себя. – Так и не поймёшь никак – ты мне не нужна! Убирайся… совсем… – Довольно! – громом прогремел где-то над ней и вокруг голос Регины, а грудь обдало жаром. Лана медленно опустила глаза, с опозданием отмечая красоту волн, расходящихся кругами от центра зеркала, где рука Королевы нарушила границу, разделяющую их. Медленно продолжив движение своего взгляда, она дошла до конца рукава, потом до кисти, которая сжимала… сердце? Регина, не мигая, смотрела на сердце в своей руке. В том мире, в мире Ланы, сердца не вмещали в себя магическую энергию, не светились призрачным светом, они просто перекачивали кровь. В этом мире оно было не более чем обычным куском мяса. Кровь, которую сейчас последними толчками исторгало из себя сердце, стекала по её руке, пропитывала чёрную ткань рукава, придавая ей странный оттенок красного передержанного вина. Эта кровь растекалась алым пятном на белой майке девушки напротив. Изумлённый, растерянный взгляд её, не веря, блуждал в поисках какого-либо объяснения, проникая в самую душу Королевы, а руки упирались в холодное стекло. В надежде – нет, не исправить непоправимое – убраться отсюда подальше, Регина втянула руку обратно, не выпуская уже безжизненный орган. И с удивлением обнаружила в своей руке алое спелое яблоко сорта Ред Делишез, её любимого некогда сорта. Она огляделась, обнаружив себя в незнакомой обстановке, точнее, знакомой, но с другого ракурса, снова вернулась к яблоку, затем перевела взгляд на Лану. Та по-прежнему стояла, упираясь в зеркало, только пятна на груди не было, а сама её грудь поднималась и опускалась в тяжёлом дыхании. – Что ты наделала? – Лана подняла голову, встречая глаза Регины. – Регина? Что ты наделала? – Я не делала ничего, – отозвалась в ответ Королева. – Это всё твоё неверие, Лана. Ты должна была поверить, должна была увидеть эту связь. Должна её почувствовать, – с этими словами она медленно поднесла яблоко к губам и осторожно, не отрывая взгляда от широко распахнутых глаз девушки, откусила кусок от сочного плода. – Ответь мне, что ты чувствуешь теперь? – Прекрати это! Остановись! – заколотила в безумном приступе Лана со своей стороны по непробиваемой поверхности зеркала, слёзы хлынули из глаз, сдерживать их уже не было сил. Это было больно, это снедало, растекалось по венам, она чувствовала каждой клеточкой присутствие Королевы и не могла уже обернуть это вспять. – Ответь мне, что ты чувствуешь? – повторила Регина. – Лана? – вмешательство из вне заставило обеих на мгновение оторопеть. Регина обернулась на голос. В дверях стоял высокий мужчина средних лет и с интересом разглядывал её. – Что… Что это такое? Это и есть та самая Злая Королева, которая не сходит у всех с уст? – Фрэд? – чётко очерченная бровь то ли вопросительно, то ли изумлённо взметнулась вверх. Мельком бросив взгляд на Лану, которая сейчас была в состоянии разве что беззвучно шевелить губами: «Нет, нет, нет, нет», Регина медленной плывущей походкой направилась к мужчине. – Я смог улизнуть от них пораньше. А ты, я вижу, не ожидала меня так скоро, – всё ещё находясь в лёгкой прострации, Фред решил, что может уже позволить себе небольшую игривую улыбку. – Поверь, дорогой, не ожидала. – Ты… Ты такая… ммм… непривычная в этом наряде. – Тебе не нравится? Может, я его стащила со съёмок для тебя? – она, наконец, приблизилась к нему, и её пальцы пробежали лёгкими шажками по планке рубашки к расстёгнутой верхней пуговице и мягко коснулись обнажённого участка кожи под воротом. Он нервно сглотнул, загипнотизированный ею, отчего кадык подпрыгнул вверх и смиренно вернулся обратно. – Чувствую, что вечер перестаёт быть томным, – он наклонился к ней – даже сейчас не смотря на то, что на ней были сапоги на высоком каблуке, она была ниже его – и осторожно накрыл её губы своими. Она ждала, мгновенно открывшись навстречу поцелую. Горячий язык скользнул по его зубам, заставляя забыть обо всём на свете, кроме женщины в его руках. На секунду она отстранилась от него: – Чувствуешь, говоришь? – и перевела взгляд почему-то на их отражение в зеркале, рука скользнула по груди, ловко расстёгивая рубашку и проникая под неё. Острые коготки пробежали по волоскам, слегка царапая. – Ответь мне, что ты чувствуешь теперь? Ты чувствуешь меня? Лана смотрела на неё, не отрываясь, услышав в очередной раз один и тот же вопрос, явно адресованный ей. Омуты чёрных глаз манили к себе, не отпускали. Сопротивляться. А был ли смысл сейчас в сопротивлении, если всё существо стремилось отдаться на волю этих утягивающих за собой омутов? Ей оставалось только наблюдать, как её мужчина ласкает её тело, которое не принадлежит ей. Она знала, что должна испытывать что-то другое, но тем не менее продолжала следить за руками мужчины. Руками, которые обнимали, гладили, сжимали податливую плоть, проникали под ткань дорогого платья. Задрав королевскую юбку, он блуждал по стройным ногам Регины, рыча от удовольствия, когда она на очередную ласку, прикусывала его кожу в районе ключицы. Он опустил её на пол здесь посреди гостиной, потому что откладывать момент ещё хоть на пару мгновений было для него равносильно смерти. Он зубами дёргал шнуровку на платье, силясь разорвать её и добраться до заветной цели – груди. Он шептал скабрёзности и нелепые нежности каждой груди, когда смог, наконец, освободить их из плена коварного корсета. Вбирал ртом соски, а рукой проникал туда, где было всё только его. Не замечал он лишь одного, что его женщина до сих пор неотрывно смотрит в зеркало, безмолвно взывая к кому-то по ту сторону, кто метался, как загнанный зверь в клетке, царапая собственные ладони от внутренней борьбы, пытаясь пробить тонкую преграду, накидываясь на неё всем своим весом снова и снова. Регина одним движением опрокинула его на спину, не давая ни секунды ему на размышления, откуда такая сила в хрупкой женщине, и устроилась сверху, направляя его в себя, насаживаясь на него, впуская его как можно глубже, доводя мужчину до исступления. Вонзив ногти в его грудь, она спросила в очередной раз: – Ответь мне, что ты чувствуешь? Просто ответь! – Да, Лана, я скоро взорвусь, – он приоткрыл глаза на мгновение, выгибаясь навстречу всем телом, поддаваясь напору острых коготков, но задержался, продолжая её взгляд и отмечая, наконец, куда она постоянно смотрит. Боковым зрением ему показалось, что он помимо их слившихся в экстазе тел заметил что-то ещё, мелькнувшее и тут же исчезнувшее, – клетчатую рубашку? Такую до боли знакомую клетчатую рубашку… Но для него это было сейчас совсем не важно. Важно было то, что женщина резко остановилась. – Повтори. – Нет, нет, Лана, пожалуйста, не останавливайся, я же просто взорвусь, – но она его не слушала, по крайней мере, так казалось. Она резко поднялась, выталкивая его из себя, неудовлетворённого и жаждущего, и медленно, словно заворожённая, направилась к чертовому зеркалу. – Лана! Эй, детка, вернись. Куда ты? – Уходи, Фрэд, – она даже не обернулась. – Лана, так нельзя. Эй, я тебя чем-то обидел? – не подействовало. «Лана» обернулась и, подняв с пола его рубашку, безапелляционным тоном, чеканя каждое слово, словно забивая гвозди: – Я сказала: убирайся, Фред! Что не ясно? – он медленно поднялся, жалко натягивая брюки, путаясь в них, но спорить с ней сейчас отпало всякое желание, как, впрочем, и вообще всякое желание. – Да, что с тобой, чёрт побери? – взмолился он напоследок, уже понимая всю безнадёжность. – Я не хочу сейчас ничего объяснять, просто уйди, поговорим позже, – она небрежно швырнула в него рубашку, а Фрэд лишь с отсутствующим видом поймал её, в это время ломая голову над тем, когда ей удалось успеть привести свой корсет в надлежащий вид. – Я приду завтра. – Хорошо. Только оставь меня сейчас одну! Он, пятясь, вышел за дверь, по пути зацепив брошенную на пороге дорожную сумку. Возможно, Лана испугалась собственного напора? Раньше такого огня в ней он не замечал. Как только дверной замок щёлкнул, оповещая об уходе мужчины, Регина быстрым движением приблизилась к зеркалу. – Повтори! Повтори, прошу тебя… – ладони прильнули к израненным ладоням Ланы контур в контур. – Ты нужна мне, – еле слышно прошептали искусанные губы в ответ. – Ты моя, Регина… Девушка осеклась, когда почувствовала, что границы между ними уже нет, что держит в руках горячие трепещущие пальцы. Она сделала шаг навстречу, принимая склонённую голову на плечо с тихим выдохом. – Ты моя. Слышишь? Ты моя. Теперь ты моя, и не смей больше проводить подобные эксперименты. – Прости. Лана осторожно провела большим пальцем по влажной щеке Королевы. Своей Королевы. Осторожно приподняла за подбородок лицо ближе к своему, заглядывая в глаза. Она какое-то время изучала такие знакомые, но совсем иные черты. Это не была Лана, это была Регина, её Регина. Когда она прикоснулась губами к губам Королевы, словно что-то лопнуло в той. От прежней силы и уверенности не осталось и следа. Регина доверчиво прижималась к ней всем телом, стремясь сократить и без того микроны пространства между ними. Она зарылась руками в волосы, притягивая Лану ближе. Ничего не осталось. Только натянутая струна где-то внутри, вибрирующая и готовая разорваться в один момент. Их губы порхали, боролись друг с другом, то сливаясь, то со стоном отрываясь, только лишь для того, чтобы снова встретиться. Лана вела. Она вела, не выпуская из рук, каждой своей клеточкой давая понять Регине, насколько она не хочет её отпустить. Если раньше она думала, что знает, что такое ад, то теперь знала наверняка. То время, проведённое за стеклом, превратилось в целую жизнь, где она успела несколько раз родиться и умереть. Теперь она хотела только жить, дышать этим одним на двоих воздухом, чувствовать мурашки под своими прикосновениями, чувствовать ответную дрожь, слышать стоны, которые срывала своими движениями, своими поцелуями. Они добрались до спальни. От платья Регины не осталось и следа. Теперь она полностью была во власти другого человека, возможно, впервые. Лана наслаждалась своей властью: скользила губами от кончиков пальцев до кончиков волос, оставляла свои метки, покусывала и играла, питаясь стонами Королевы. Она играла на той, словно на диковинном музыкальном инструменте, только ей одной были знакомы ноты этой мелодии на двоих. Регина извивалась и царапалась в её руках, кричала её имя, молила и снова звала по имени. Этой ночью они стали одним целым. – Ответь мне, что ты чувствуешь, Регина? – Я… Я люблю тебя… И уже много позже, когда липкие путы сна обволакивали утомлённое сознание, тихий шёпот прошелестел в ночной тишине: – Я знаю, что имели в виду все, когда говорили мне, что ты особенная. – И что же? – Ты – особенная, Лана.***
Она не помнит, когда это началось. Она не помнит, когда первый раз вскочила в смятой постели, запутавшаяся в мокрых простынях, на грани сна и реальности. Не помнит, когда первый раз ногти до крови впились в разгорячённые ладони. Но запомнит навсегда, как металась в отчаянии по пустой квартире, как рыдала над заветренным надкусанным яблоком сорта Ред Делишэз, как гладила зеркало, вглядываясь в его холодную пустоту и повторяла только лишь одно имя. Она не нашла Регину ни этим утром, ни следующим, ни следующим за следующим. Зато она вычеркнула из дурацкого райдера пункт «никаких зеркал». Прошло много времени, но оно слилось в один бесконечный тяжёлый день. Безвкусный и долгий. Словно очнувшись от небытия, Лана сквозь толстый слой тягучего тумана расслышала: «Мотор!» Сегодня она должна официально стать Региной Миллс, мэром крошечного городка под названием Сторибрук, где каждый новый день похож на предыдущий. Стать приёмной матерью мальчику, считающему её Злой Королевой из сказки. Должна будет улыбаться на вспышки и отвечать в твиттере фанатам что-то наподобие «Mwah! I luv u! Thnk u!». Играть холодную лживую стерву, которую обязательно победят силы добра в итоге. Но она не позволит. Она не допустит. Она, мало ещё кому известная актриса, Лана Паррия не допустит, чтобы они однажды убили Регину Миллс, ту, что связана с ней навечно кровью…