A deeply moral question

Пожалуй, лучше всего Тейт умеет ждать – как-никак большую часть жизни проработал в области, где спешка просто физически невозможна. Эта его способность не всегда приводит к положительным результатам, но факта это не меняет: Тейт умеет выжидать, готовый мгновенно мобилизовать все силы, свои и чужие. Тейт ждал, когда корабль доставит на Карпатию Джулиуса. Нет, конечно, он не сидел у окна и не смотрел в небо с тоской. Шея еще ныла, фортхейвенцы волновались, Митчелл лежал мертвый где-то далеко и надо было думать, что делать с его наследником и наследием (Тейт не слишком верил в то, что как минимум Джек ничего не знал), Флер не находила себе места из-за семьи Хобанов, Касс не находил себе места из-за Флер, сгорали в атмосфере тонкие ниточки приязни между Тейтом и капитаном СТ9, которые со временем обещали перерасти в крепкие дружеские узы – если бы капитан долетел. Но не меньше всего этого Тейта беспокоило то, что на Карпатии окажется еще один человек, знающий про Программу ПВ и от которого непонятно, чего ждать в этом плане, и то, что он когда-то состоял в странных отношениях с этим человеком, не очень облегчало дело. Так получилось, что с момента отлета они с Джулиусом ни разу не контактировали: сначала связь с Землей держал капитан их транспорта, а когда он стал одной из первых жертв Белой Мглы и карпатиане выбрали Тейта своим правителем, Тейт ни разу не имел дела напрямую с верхушкой Комитета по эвакуации. Благодаря Флер самый осведомленный и нестабильный свидетель был устранен, но скоро на его месте возникнет источник информации, может быть, куда более опасный, чем Митчелл. Митчелл все-таки был свой – до определенной степени, большую часть времени, проведенного вне Земли, пребывал на виду у Тейта и более-менее оправдывал ожидания, хотя бы в мелочах. Джулиус и на Земле не слишком баловал Тейта предсказуемостью; что с ним стало за эти пятнадцать лет, какие изменения произошли в нем, Тейт мог только гадать, но особого желания делать это не имел. Болезненность личных отношений с Джулиусом с годами становилась все менее жгучей; Тейт много пережил, пятнадцать лет вдали от дома оставили на всех них заметный отпечаток, и Тейту, когда он думал об этом, казалось, что Джулиус одобрил бы его нынешние взгляды на жизнь. Впрочем, он редко думал об этом, а думать о Джулиусе вне этой темы особенно не было ни времени, ни желания. Вернее, желание было, но Тейт подозревал, что от этих мыслей расклеится, чего позволить себе не мог. Семидесятитысячная семья не простит того, что могли бы простить трое. Тейт выжидает и теперь, ждет, пока Бергер подтачивает столпы его лидерства, умело действуя через дочь Стеллы, смело играя на честолюбии и жажде наживы Джека. Тейт до сих пор не может справиться с изумлением, глядя на него. Джулиус, сидящий у него кабинете, смотрится так странно, что Тейт на несколько мгновений замирает в дверях, глядя на свое прошлое, так неожиданно и непрошенно вторгшееся в его настоящее и, скорее всего, будущее. Он сразу, даже сквозь толстое стекло стены, чувствует, что что-то изменилось в Джулиусе, которого теперь даже в мыслях как-то неловко называть по имени. Сам Джулиус тоже не спешит вспоминать свою любовь к коротким именам. Какой Дик, помилуйте: здесь пахнет деловито-напыщенным «господин Президент», и Тейта удивляет теплый прием. Тейт украдкой, но внимательно рассматривает Джулиуса... Бергера – Тейт осторожно примеряет на сидящего перед ним человека новый ярлычок: да, так лучше. У Бергера губы не такие пухлые, морщинки на лбу и возле глаз, он больше не зализывает волосы на косой пробор, набрал немного мышечной массы... Пожалуй, действительно изменились только глаза: вместо широко распахнутых окон в душу – насмешливый опасный прищур, напоминающий Тейту о дне, когда Бергер в первый и последний раз навязал ему свое решение. У Тейта мелькает мысль, что, может быть, зря он тогда согласился. Остались бы на Земле, все потихоньку перемерли, если бы не нашли новую защиту, или со временем мутировали, научились усваивать радиацию. И не было бы никакого С-23, ни ПВ, ни этого прищура. Президенту думать такое совершенно нельзя, и Тейт одергивает себя. Мальчишка, может, и вырос, но продолжает влиять на Тейта не лучшим образом. Их беседа то и дело озаряет Тейта вспышками воспоминаний: у Бергера такие же сильные руки, как у Джулиуса, такая же теплая щека, такая же обаятельная улыбка. Это как будто идентичный близнец Джулиуса, в котором просто больше от отца. Когда Бергер уходит, Тейт долго думает, как вести себя с ним: попытаться расковырять наросшее или принять все как неизменную данность. В конечном итоге он решает в пользу последнего, как в старые добрые времена на Земле, но изумление все равно остается, изумление и немножко неверия в то, что мальчишки больше нет. Неверие – и недоверие, конечно, тоже, разве можно доверять такому взгляду? – заставляет его смотреть на Бергера, присматриваться к нему, наблюдать за ним. Тейт наблюдает, как Бергер ходит по городу, внешне легко, как бабочка, порхающая с цветка на цветок, но Тейт видит больше. Он видит, с какой жадностью Бергер всматривается в быт карпатиан, как старается быть в гуще толпы, везде побывать, как гладит по стволу дерево – свою Расписную Стою. Горожане наверняка видят в этом желание подобраться поближе к ним, стать своим, чтобы нести свое слово в мир; Тейт – жажду жизни. Бергер отвык от нормально живущих людей и теперь словно не может поверить, что все это настоящее, и стремится почувствовать как можно больше. Когда Тейт смотрит на него такого, у него сдают щиты и он начинает нервничать, как будто виноват в том, что у Бергера не было жизни. Возможно, отчасти этим продиктовано его решение предложить Бергеру место в Совете. Все равно его голос вряд ли что-то когда-то решит, но видимость участия в делах Фортхейвена будет создана – и Бергеру приятно, и Тейт, может быть, успокоится, да и права вето никто не отменял. К тому же это отвлечет Бергера от его проповедей, сбивающих людей с толку. Не то чтобы Тейт осуждал убеждения Бергера или уж совсем открыто не доверял ему, просто немного осторожности не повредит, учитывая изменения, произошедшие с Бергером, о которых Тейт пока не может судить уверенно. Вот, кстати, и представится возможность посмотреть на него повнимательнее. Время ничего не проясняет. С точки зрения рядового фортхейвенца, мало знающего и мало что замечающего, ничего особенного не происходит, все идет, как шло до прилета СТ9, только народу стало чуть больше, соответственно, голос города стал чуть громче. Людей, спасшихся с корабля, вообще ничего не заботит, кроме самих себя; в принципе это справедливо и по отношению к Бергеру, но не совсем. Казалось бы, ты только что выбрался живым из такого дерьма, живи и радуйся, что жив, трудись на благо свое и общества, бери от жизни все, что она так щедро тебе дает. Может быть, Бергер так и делает, но Тейт чувствует, что все не так просто, и не понимает, чего Бергер хочет и добивается. Его многоликость почти обманывает даже Тейта, даже теперь, когда он сразу читает любого человека. Это очень неприятно: не знаешь, чему хоть сколько-нибудь верить. Впрочем, бывают моменты, когда сомнения исчезают: например, когда Бергер стоит рядом с Тейтом, смотрит в большое окно и говорит, что Фортхейвен прекрасен, Тейт безоговорочно верит, что он говорит искренне. Утопленный в пыли Белой Мглы, с провалившимися крышами и обрушившимися стенами, Фортхейвен действительно прекрасен, потому что он живой, потому что жители не впадут в истерику, не начнут строить корабли, чтобы сбежать с очередного пепелища, а отстроят все заново, терпеливо и спокойно. По сравнению с Землей, с которой улетал Бергер, даже руины Фортхейвена будут прекрасны. А потом Бергер смотрит на него так, как смотрел на Земле, и Тейт совсем теряется, потому что почти больно видеть, что мальчик с ровным пробором еще жив, но неясно, насколько здоров. А потом Тейт видит, как меняется лицо Бергера, и все начинается сначала. Теперь Тейт еще и не понимает, почему Бергер совсем не скрывает хищного прищура. Слишком много лиц, чтобы уследить за всеми разом и понять, откуда взялось каждое из них. И еще Тейт не понимает, как может Бергер всерьез рассчитывать расколоть карпатианское общество. Тейт действительно верит, нет, он точно знает, что земляне повзрослели и взрыва изнутри можно не бояться, каких бы волнующих душу проповедей ни напридумывал Бергер. Флер может сколько угодно смотреть на Тейта полными слез глазами или вовсе не смотреть на него. Касс может сколько угодно совать ему под нос руки по локоть в крови. Весь эффект проповедей Бергера запросто ликвидируется парой слов и взглядом привычно прищуренных глаз. У Тейта нет иллюзий на свой счет, но и недооценивать себя он не станет, а ведь есть еще Стелла, в ласковые руки которой в конце концов сдаются даже самые независимые бунтари. Время от времени Тейту нестерпимо хочется прямо сказать Бергеру, чтобы он прекратил бездарно тратить время и занялся чем-нибудь плодотворным: для такого, как он, в Фортхейвене найдется добрый десяток интересных и полезных дел. Однажды он почти говорит это, но сила, делавшая таким неуютным пребывание наедине с Бергером на Земле, останавливает его и сейчас. Такого Бергера ему еще меньше хочется подпускать к себе. Постепенно Тейт понимает, что настороженность, с которой он еще на Земле привык относиться к Бергеру, несколько изменила характер. Теперь Тейт ждет от Бергера не чего-то неопределенного, обжигающе стыдного, а вполне понятного удара – пока неясно, откуда, когда, как, в лицо или в спину, но Тейт чувствует, что Бергер напряжен, как пружина, готовая в любую минуту распрямиться и проткнуть цель острием. Мальчик определенно очень возмужал, невольно думает Тейт, глядя, как Бергер даже не вздрагивает, когда Тейт лишает его одного ядовитого шипа за другим. В корне неправильное направление мышления: если Тейт хочет эффективно нейтрализовать противника, о мальчике, которым тот когда-то был, надо забыть напрочь. Тейт продолжает наблюдать, старается мыслить холодно и отстраненно, ждет, но чем дальше, тем хуже. Тейт знает, что людям в первую очередь нужна стабильность. Если они не взбунтовались сразу после объявления о Программе ПВ, значит, предел прочности был рассчитан Тейтом верно, и все-таки это идеальный момент для Бергера, чтобы начать подрывную деятельность, и Тейт не понимает, почему Бергер не воспользовался случаем. И еще, интересно, почему Бергер не давит на самое чувствительное место? Глядя, как Бергер режет по живому Стеллу, Тейт начинает уставать ждать, когда же Бергер возьмется за него. А если уж Тейт устал ждать – это что-то значит. Но и это еще ничего. Тейт основательно готовится к восстанию после того, как подрезает проповеднические крылья Бергера, ждет неконтролируемой цепной реакции, ждет, что Бергер будет бегать по Фортхейвену и горестно жаловаться каждому встречному на тейтовский авторитаризм. Ничего не происходит, и Тейт вообще не знает, что думать. То ли какая-то часть Бергера все еще невольно уважительно склоняется перед Тейтом, то ли он готовит уж совсем зубодробительную диверсию. Тейт не уверен, чего ему хочется меньше. Иногда Тейту хочется, чтобы голос Бергера имел вес в Совете и звучал в его, Тейта, поддержку. Все, кто имеет право голоса, хотят покорить Карпатию; Тейт хочет понять ее и найти способ сосуществовать, потому что им некуда отступать, у них нет даже достаточно высоких и крепких стен, чтобы играть настолько по-крупному. Если они в открытую бросят планете вызов и проиграют, они обречены; если они хотя бы попытаются найти обходной путь, у них еще есть шанс. Эта планета не будет терпеть издевательства так долго, как Земля, она вообще не станет их терпеть и просто сотрет нежеланных гостей, как фортхейвенцы смахивают с лиц пепел Белой Мглы. Принимая все это во внимание, возможно, стоило бы начать склонять Бергера на свою сторону, пока мания величия не вытеснила старую привязанность окончательно: например, заставить его поддержать решение исследовать внезапно ожившую репродуктивную систему ПВ, убив таким образом двух жирных зайцев. Возможно, стоит вообще осторожно начать операцию по возвращению Бергера в состояние преданной болонки, но Тейт не может сообразить, как к этому подступиться, чтобы не вызвать отторжения у членов Совета, не насторожить Бергера и не слишком жестоко потоптаться на том, что осталось от его собственных моральных принципов. Посулы постов в Совете и общественного признания тут не помогут – единственное, что инстинктивно знает Тейт. Глядя, как Бергер старательно натягивает новые нити своей паутины там, где ее прорвал Тейт, Стелла или кто-то еще, Тейт все чаще задумывается над тем, что неприятные странности начались, когда прибыли новые поселенцы. Он пока не видит сколько-нибудь внятного обоснования смутному чувству, у него есть только некоторые факты: например, что девять лет все было нормально, а теперь ни с того, ни с сего он видит своих мертвых детей. Еще ему немного неуютно оттого, что это его совсем не пугает и в целом даже не слишком беспокоит, но ему есть, над чем подумать, кроме анализа своей реакции на выкрутасы Карпатии. Скорее всего, думает Тейт, она просто выбрала правильный момент для удара – самый подходящий для нее, самый несчастливый для Тейта. Ясно только одно: нельзя дать Бергеру понять это и извлечь из этого выгоду, он и так отлично пользуется загруженностью Тейта, чтобы успешно гнуть свою линию с Джеком – и это только то, что уже видно невооруженным глазом. Скрывать замешательство трудно: ловкий проныра с бархатным голосом и проникновенный взглядом все сильнее раздражает Тейта, все сильнее мешает ему, все чаще вызывает желание просто насильно убрать его с глаз долой, пока все хоть чуть-чуть не успокоится. После публичной проповеди Бергера Тейт сидит у себя в кабинете и впервые за все пребывание на Карпатии жалеет, что его кабинет отлично просматривается из коридора – закрываться от людей сейчас нельзя. Проходящие мимо ничего не заметили бы, даже если бы посмотрели на своего Президента, но силы, убитые на непроницаемое лицо, Тейт с большим удовольствием использовал бы в других целях. Ощущение, что кто-то на твоей территории отбивается от рук – совершенно отвратительное, а Тейт вдобавок еще и отвык от него и теперь переживает не самые лучшие минуты. Желание объявить открытую войну становится почти невыносимым, Тейт долго и изнуряюще борется с ним, и даже шок на лице Бергера, когда Тейт передает бразды правления Джеку, не успокаивает раздражение. А потом оказывается, что это еще далеко не все сюрпризы, которые Бергер приготовил Тейту. То, что Бергер пошел не только против него, но и против всех фортхейвенцев, фактически против всего человечества – полная и весьма болезненная неожиданность для Тейта. После такого ему даже приходится некоторое время убеждать себя, что Бергер нужен ему, нельзя обижаться и навечно заточать его в самый сырой подвал или изгонять из города. Впрочем, в Джеке Тейт не сомневается ни секунды, лидер разведчиков не подводит его, и это самое главное. Он срывается на крик, вкладывает в жесткое слово все напряжение и боль последних дней – и вдруг успокаивается. Его трясет, ему все еще хочется врезать Бергеру, но он видит, что в паутине проделана такая дыра, какую Бергеру не залатать – только не сидя в камере, – и Тейт наконец может думать так же спокойно и быстро, как до прилета СТ9. У Тейта уходит почти час, чтобы остыть. За этот час он успевает прямо в контрольном зале провести коротенькое, но плодотворное совещание со Стеллой и Джеком – собирать весь Совет нет времени, – сделать коротенькое, но емкое сообщение для всех фортхейвенцев – судя по тому, что паники нет, Тейт опять все верно рассчитал, вверив судьбу правительства рядовым гражданам – и коротко, но зло пообщаться со своим двойником. Техники сообщают, что радары засекли приземлившийся недалеко от города шаттл, как раз когда Тейт распускает свой маленький совет, и вдогонку Джеку и Стелле летит приказ о мобилизации СБ и разведчиков. Возвращается балансирующий на грани истерики Касс, но его Тейт сразу сдает Стелле: теперь, когда Лили (и, как подозревает Тейт, кое-кто еще) здорова, она полна такой жажды деятельности, какой Тейт давно не видел, и без лишних слов уводит своего офицера с собой. Касс так обескуражен рассказанной вкратце новостью, что послушно тащится за Стеллой. Тейт понимает, что времени катастрофически нет, но чтобы начать обрабатывать Бергера, ему нужно успокоиться полностью, иначе можно и не начинать. Пожалуй, за все десять лет, что они живут на Карпатии, он не повышал голос так часто, как в эту сумасшедшую неделю; таких сильных эмоций он точно не испытывал со дня смерти Мелиссы. К тому же он все еще не слишком уверен в том, что правильно предвидит реакцию карпатиан на то, что он собирается сделать. Бергер слишком часто срывается, его поведение слишком неустойчиво, чтобы не было надежды перевоспитать его так, как нужно Тейту. Бергер сидит на скамье, прислонившись к стене и упершись ладонями в твердое сиденье по обе стороны от себя. Такое ощущение, что повышенная охрана не производит на него ни малейшего впечатления. Он мягко улыбается Тейту, когда тот, перекинувшись парой фраз с эсбэшниками, входит в камеру. - Слышал твою речь, - светски роняет Бергер. - Хорошо, но суховато, на мой вкус. Тейт покачивает стул, стоящий у двери, и осторожно подтаскивает его поближе к скамье. - У меня другие методы. Я взываю к разуму, а не к инстинктам. Бергер смотрит на него, поставив брови домиком. - Я тебя умоляю, Ричард, - говорит он, - такого манипулятора, как ты, еще поискать. Помнишь, была такая книга про школу для волшебников где-то у вас на Островах? Так вот тамошний директор тебе в подметки не годится. Тейт поджимает губы, чтобы не съязвить в ответ. - Шаттл сел в двух километрах от города, - спокойно говорит он, садится верхом на стул и складывает руки на спинке, всем своим видом выражая готовность слушать. - Сколько их и как они вооружены? Чего нам ждать? Стул стоит так близко к скамье, что Тейт может без труда дотянуться до Бергера. Нарочно ли он так поставил его или это получилось случайно – в любом случае получилось удачно: присутствие охраны совсем не ощущается, и Тейту это нравится. Бергер облизывает губы и безмятежно улыбается. - Ты ведь не всерьез рассчитываешь на блюдечко с голубой каемочкой? - Всерьез. Бергер слегка теряется, но потом улыбается – теперь восторженно. - Ты великолепен, - с чувством говорит он. - Прости, ничем не могу помочь: я много чем в своей жизни успел позаниматься, но с посудой никогда дела не имел. Сейчас Бергер вызывает у Тейта только восхищение, потому что он, черт возьми, так уверен в себе, в своей моральной и физической незыблемости, что это не может не восхищать – даже человека, цель которого – эту незыблемость попрать как можно быстрее и эффективнее. Наверно, Тейт мог бы взять Бергера с разбега, заговорив об их общем прошлом, медленно, неохотно, делая вид, что ему неловко и он мучительно ищет слова, которые хоть чуть-чуть пощадят его достоинство. Он знает, что это сработает, он прямо видит, как под его взглядом исподлобья Бергера словно кто-то берет за плечи и нажимает коленом на позвоночник, как дергается его кадык; немного тепла в голос – и Бергер его с потрохами... Тейт физически не может сделать это. Он чуть поворачивает голову к эсбэшникам и кивает, отпуская их. Они неуверенно переглядываются, переступают с ноги на ногу, но ничего не говорят и все-таки выходят из камеры. Бергер немного удивленно смотрит им вслед, потом на Тейта – насмешливо, как будто говоря: ну давай, свидетели ушли, никто не увидит, как их Президент выбивает информацию. - Что такого хорошего везет этот корабль? - спрашивает Тейт, давая себе время собраться с мыслями и нащупать путь. - В нашей библиотеке есть все, что когда-либо было написано, наше пиво вполне неплохое. Что они могут предложить нам, чтобы мы приняли их с распростертыми объятиями? - Мне нравится, как ты причисляешь себя ко всем остальным, - дружелюбно говорит Бергер, - как будто и тебе, и им нужно одно и то же. - Он складывает руки на коленях. - Тебе им нечего предложить. Твоим подданным они несут альтернативу. - Которой сейчас у них нет? - Нет. Тейт покусывает губу, размышляя. Самое главное и трудное – сделать так, чтобы Бергер понял, что это не задушевный разговор двух старых знакомых и не соревнование по выдержке и коварству, а переговоры победителя, давно отвыкшего рубить сплеча, и побежденного, которому все-таки лучше не злить победителя. Проблема в том, что Бергер неправильно смотрит на распределение ролей. - То есть ты думаешь, что среди фортхейвенцев есть недовольные мной? - Я знаю. - Откуда? - Всегда есть недовольные. - Но ты не исключаешь возможности того, что кое-кто встанет на мою сторону? Бергер вздыхает, почти с нежностью глядя на Тейта. - Не исключаю. Но совершенно не представляю себе, как много этих кое-кого. Боюсь, что ты огорчишься, когда они встанут перед выбором. Тейт внимательно перебирает в памяти потенциально несущие в себе революционную опасность моменты истории землян на Карпатии. Альтернатива была в каждом, начиная с того дня, когда Тейту предложили возглавить колонию, и кончая сегодняшним отказом Джека идти за Бергером до конца. - А я боюсь, что огорчишься ты, - говорит Тейт и не может не улыбнуться. Некоторое время они играют в гляделки, и Тейт выигрывает, судя по легкой тени, залегшей над бровями Бергера. - И мы не такие беззубые, как ты думаешь. - Тейт прищуривается, и Бергер, как ему кажется, немного зябко поводит плечами. - Я не такой беззубый. Ты умный мальчик, Джулиус. Я верю в твою способность делать правильный выбор. Бергер широко раскрывает глаза. - О, извини, ты, кажется, забыл рассказать, какой выбор мне предлагаешь. - А мне кажется, что ты сам его прекрасно видишь. - Оммаж или плаха? Голос Бергера опасно звенит, но он сам, похоже, не замечает этого. Неужели начинает понимать? - Да нет. Нормальная жизнь карпатианина или долгий процесс перевоспитания. Бергер чуть заметно вздрагивает – ясно, ключевое слово «нормальная жизнь». - Значит, ты исключаешь возможность того, что от тебя отвернутся? - Исключаю. - А того, что у нас разные представления о нормальной жизни? - Тоже. - Зря. Тейт подавляет раздраженный вздох. На что он рассчитывает, сидя в камере? Пусть он знает про корабль что-то, чего не знает Тейт, но и у фортхейвенцев есть пара козырей, и крупных: они знают особенности Карпатии, у них есть разведчики, которые везде проведут, помогут надежно спрятаться, в конце концов, они могут дать вооруженный отпор в случае необходимости. Непонятно, почему Бергер так упрямится. Внутренний голос упорно нашептывает, что он упрямится, просто чтобы досадить Тейту, раз все равно уже не выиграть по-крупному, но это ведь смешно, думает Тейт, они ведь взрослые люди, а это так по-детски. Тейт смотрит в безмятежные голубые глаза и вдруг спрашивает: - Зачем ты ввязался в это? Бергер застывает, как будто кто-то нажал на паузу на пульте управления им. Его улыбка становится злой, и Тейт понимает, что для Бергера не существует различий между детскими и взрослыми категориями, он одинаково хорошо играет на обоих полях, и в этом его преимущество. - Даже самые правильные мальчики могут сбиться с пути, если их загоняют в угол. Он винит тебя, что ты его бросил, теперь уже громко и отчетливо говорит внутренний голос, словно переводчик с бергеровского на тейтовский. Тейта вдруг охватывает злость. Он ни в чем не виноват, он не просил Бергера отправлять его с первым транспортом, не просил Бергера быть великодушным, не просил отпустить его, Бергер все решил сам, все сделал сам. Тейт ненавидит, когда идут на попятный, в его жизни было достаточно катастроф, которые он пережил, он может позволить себе ненавидеть слабость. Манипулятор, значит, думает он, не отрывая взгляда от Бергера; что ж, не я это сказал. Иногда ребенка просто надо выпороть. Когда Тейт начинает говорить, он знает, что делает это на благо Фортхейвена и ему в любом случае будет больнее, чем Бергеру. Если бы не это понимание, слова ни за что не дались бы ему. - Знаешь, что такое С-23, Джулиус? - Бергер, явно встревоженный спокойным вкрадчивым голосом Тейта, невольно ерзает на скамье и кивает. Он уже не улыбается. - Чарли было девять, Джо – шесть. Большую часть своих жизней они провели на корабле. Карпатия – настоящий рай для детей, правда ведь? Белая Мгла, конечно, неприятная штука, но здесь так много интересного для любого ребенка. Они очень любили лазать по окрестностям. Я был не слишком этим доволен, да и Мелисса тоже, но я не мог им запретить, им слишком нравилось. Они делали уроки спустя рукава, лишь бы отвязаться и убежать за ворота поскорее, возвращались грязные, с продранными штанами и ссаженными локтями, но мы не могли даже ругать их – они возвращались слишком счастливыми. Самым страшным наказанием был запрет на выход из города. Они толкались у ворот с несчастными лицами, пытались подольститься к часовым, но часовые были заодно с их жестокими родителями. - Тейт смотрит Бергеру прямо в глаза и видит, как они медленно темнеют, как в их глубине начинает ворочаться что-то, что-то такое же болезненное, как узел под солнечным сплетением Тейта. - Когда они заболели – оба, сразу, – я пообещал им, что если они поправятся, ворота будут всегда открыты для них. Тогда у нас еще была надежда, и у них была только начальная стадия, и они так посмотрели друг на друга, с таким торжеством, что на секунду я поверил, что все обойдется, хотя не было еще ни одного выздоровевшего, даже улучшений ни у кого не наблюдалось. - Тейт улыбается, и Бергер явственно вздрагивает. - Как они, наверно, смеялись надо мной, может быть, даже немного жалели своего недалекого отца. Всего-то надо было выздороветь, и больше никаких запретов, никаких препятствий на пути великих покорителей Карпатии. Они ни разу не болели серьезно и не видели серьезно больных людей, мы с Мелиссой позаботились об этом. Они даже подумать не могли, что все может кончиться плохо. Тейту хочется напрямую спросить Бергера: «Ну что, сравним, кому было тяжелее?», но он еще не закончил, узел в груди еще не слишком тугой, Тейт еще может говорить спокойно. Бергеру явно намного хуже. - Мелисса ушла от меня через два дня после похорон, - продолжает Тейт, не отрывая взгляда от белого, как будто присыпанного мукой лица Бергера. - Сказала, что не может видеть меня, что если бы не мое желание пересилить человеческую природу, ничего бы не случилось. Через месяц она покончила с собой, и с тех пор у меня появился еще один любимый кошмар. Первый – про детей – я только что тебе пересказал. Однажды подруга Мелиссы, одна из немногих, кто считал, что она должна была попытаться простить меня и остаться, сообщила мне, что от Мелиссы уже два дня ничего не слышно и она беспокоится. Так вот, второй кошмар – то, что я увидел, когда мы вломились в ее квартиру. - Он переносит вес тела на руки, наклоняясь к Бергеру. - Знаешь, в фильмах ужасов очень правдоподобно изображают ванну, полную крови. - Хватит, - Бергер выбрасывает руку вперед так резко, что Тейт рад, что отослал охрану: такие выпады со стороны заключенных чрезвычайно нервируют эсбэшников. Бергер бессознательно, больно сжимает пальцы Тейта, подавшись к нему, и тяжело дышит. - Ричард, хватит. Я не могу... Ты... Так не должно было быть... Тейт заставляет себя дышать ровно; хорошо, что Бергер не дотянулся до запястья, где с бешеной скоростью несущаяся по венам кровь выдает лихорадочно стучащее сердце. Бергер смотрит на него с ужасом и мольбой: такой Тейт пугает его, с таким Тейтом не работают вызубренные наизусть хищнические приемы, такой Тейт сам проглотит его и не подавится. Этот Тейт не боится подпустить Бергера совсем близко, он даже стремится к этому, он не отнимает руки и смотрит Бергеру в глаза, и ясно видит, что Бергер сбит с толку и жалеет обо всем, что сделал за несколько дней в Фортхейвене и за пятнадцать лет на Земле и на пути к Карпатии. Тейту кажется, что вся его кожа воспалилась; даже воздух льнет к ней раздражающе, не говоря уже о железных пальцах Бергера. Больше всего Тейту сейчас хочется просто попросить Бергера пойти с ним и помочь ему и городу, исправить все свои ошибки, но он не уверен, что этой демонстрации слабости не хватит, чтобы свести на нет все кропотливо созидаемое воздействие. Поэтому Тейт осторожно, без всякой нежности или хотя бы мягкости стряхивает руку Бергера, встает и несколько секунд смотрит на своего пленника, съежившегося на скамье, переплетя побелевшие пальцы. Я не хочу с тобой враждовать, устало и немного раздраженно думает Тейт, разворачиваясь к двери, твою мать, я не хочу ни с кем враждовать, а с тобой – особенно. Ну дай же мне помочь тебе, дай, пошевели же сам мозгами, ты же понимаешь, что я не могу все это сказать вслух, иначе ты не позволишь себе обмануться насчет меня, иначе уже нельзя будет делать вид, что ты знаешь, что мне плевать на тебя и проигравший тут может быть только один. В твоих силах сделать так, чтобы проигравших не было вовсе. - Если от шаттла не будет добрых вестей три дня, они сядут на плато в десяти километрах к северу от Фортхейвена. Тейт останавливается на полпути к выходу и медленно оборачивается. Слава Богу, думает он, и все внутри у него мелко дрожит, Господи, спасибо. - Каких именно вестей? Бергер очень бледен и очень спокоен. - Об успешном переходе власти в их руки. - Сколько их? - Десять тысяч на корабле. На шаттле около тысячи специально обученных штурмовиков. Тейт удивленно поднимает брови. Бергер понимает, улыбается – бледная тень его обычной жизнерадостной улыбки. - Не так мало, если бы червяк выел яблоко изнутри и начал размножаться. Ваша действующая армия – тридцать тысяч, если бы мне удалось подмять под себя Джека – минус пятнадцать тысяч. Считай сам. - Когда ты должен выйти на связь с шаттлом? - С учетом технических трудностей они будут ждать не больше трех часов. Тейт бросает взгляд на запястье. У них есть еще около полутора часов. Он вопросительно смотрит на Бергера. Бергер сглатывает, быстро моргает и кивает, стиснув зубы. - Я сделаю, что нужно. Тейт позволяет себе самую легкую и сдержанную улыбку и идет к двери. Не слыша шагов за спиной, он оборачивается: Бергер сидит все в той же позе. - Если останешься здесь, не гарантирую, что смогу выкроить время на визиты к тебе. Бергер вздрагивает, словно проснувшись, неуверенно встает и медленно, настороженно, как будто ему хочется прикрыть руками пах и солнечное сплетение, подходит к Тейту. Такое ощущение, думает Тейт, глядя в широко распахнутые глаза, что золотой середины для Бергера не существует – либо трепетная лань, либо самодовольный ублюдок. - Ты ведь понимаешь, что веры тебе пока нет никакой и притираться друг к другу мы будем долго? - серьезно спрашивает Тейт, и это последнее испытание на сегодня. Бергер смотрит на него неверяще, как когда Тейт предложил ему место в Совете, только теперь Тейт знает, что сквозь изумление не прорвется злобное торжество от осознания своего достижения, потому что никакого достижения нет: все, что может быть у Бергера, в эту самую минуту предлагает ему Тейт. По потемневшим глазам Бергера Тейт понимает, что он примет подачку, но до удачного завершения всей этой истории еще очень далеко. Тейт знает, что вытравить из головы Бергера жгуче-стыдную мысль о долговом рабстве будет очень трудно, но он готов попытаться. Выйдя из своей клетки, Бергер не вздыхает полной грудью, не осматривается, как в незнакомом месте, идет рядом с Тейтом, опустив голову и плечи. Теперь он видит ситуацию в правильном свете, но это ничего не упрощает: теперь и Тейт немного по-другому смотрит на Бергера.