Затянувшаяся игра

— Чего ты от меня хочешь? — Ммм... долгого взаимного сотрудничества и каплю уважения, наверное, — вполне честно ответил Лайхиала, все же поглядывая на пришедшего с долей иронии. Он улыбался одними уголками губ, иронично и слегка насмешливо, так, что Юха-Пекка мог почувствовать его явное превосходство, — Ты слишком хорош для того, чтобы отдавать все силы одной группе. И слишком хорош, чтобы я упустил тебя. — Как мне это понимать? — нервно сглотнув, переспросил Леппялуото, облизнув мигом пересохшие губы. Было жарко, и воротник совершенно неуместной в данных условиях рубашки сжимал горло, как петля — шею потенциального самоубийцы; по лбу медленно стекали соленые капельки пота. Юха-Пекка вздрогнул и расстегнул пару пуговиц воротника, которые особенно пережимали горло, мешая дышать — но легче не стало; напротив, под пристальным наблюдением Вилле музыкант еще больше стушевался и окончательно растерялся, отводя взгляд в сторону. — А как хочешь — так и понимай, — пожал плечами Лайхиала, подойдя ближе к Юхе-Пекке, который не понимал, что с ним творится. Он положил руки на плечи музыканта и начал медленно массировать их, лениво разминая затекшие лопатки, — Ты чего так волнуешься? Я не кусаюсь. Вон, напрягся весь. Леппялуото вздохнул, чувствуя на своих плечах сильные руки Вилле, и впервые за весь вечер позволил себе расслабиться. Хотя разум кричал ему о том, что с Лайхиалой опасно оставаться наедине, музыкант позволил себе пригубить немного вина, заботливо поднесенного хозяином дома. — Значит, мы все решили? — поинтересовался Юха-Пекка, которого не оставляло волнение, нахлынувшее на него в тот самый момент, когда он переступил порог дома Лайхиалы. В душе музыкант понимал, что поступает невежливо, но сложившаяся чересчур интимная обстановка тревожила его, заставляя сердце биться все чаще — от страха ли? Или от чего-либо еще..? — Может... может, я тогда пойду?.. Глаза Вилле сверкнули недобрым пламенем на долю секунды, но Леппялуото этого хватило, чтобы разглядеть всю глубину той гаммы эмоций, что составляла языки этого огня, и осознать всю серьезность данной ситуации. Он торопливо попятился к выходу: — Ну... я... это... пойду, наверное, — быстро выдохнул он, мучительно краснея и сбиваясь, и со всех ног побежал к двери, но Лайхиала схватил его за запястье и с долей грубости притянул к себе, насмешливо глядя в глаза музыканта: — Нехорошо сбегать со званого ужина, Джей Пи, — выдохнул он, с усмешкой цокнув языком в знак неодобрения, а затем, не слишком церемонясь, бросил гостя на диван, тут же вольготно развалившись рядом, — Тем более если я сказал, что не отпущу тебя. О, Вилле Лайхиала всегда держит свои обещания!.. Юха-Пекка лежал в не самой удобной позе, боясь пошевелиться и навлечь на себя гнев своего работодателя. Впрочем, зря — тот и не думал сердиться. Напротив, он пребывал в весьма хорошем расположении духа — повернул Леппялуото на спину, помог ему удобно устроиться на диване и широко улыбнулся, сверкнув безумным взглядом: — Ты же не думаешь, что я, будучи вокалистом одной группы, не могу петь в своей собственной? — насмешливо фыркнул он, нависнув над музыкантом на сильных накачанных руках — Юха-Пекка почему-то совсем некстати вспомнил, как на концертах Вилле держал этими самыми руками топор, — Могу, отчего же нет?.. Просто я не мог упустить тебя. Ты же такой особенный, Джей Пи. Ты — тот единственный, что поймет меня, несмотря ни на что. Все это я понял еще в туре. Где мы так и не сдружились. И не сошлись... уж тем более не сошлись. Я хочу второй шанс. Взгляд Лайхиалы был безумным чуть менее, чем полностью; он, улучив момент, когда Юха-Пекка закрыл глаза, нежно поцеловал музыканта в тонкие, но от этого не менее страстные и чувственные губы. Леппялуото вздрогнул и едва заметно поморщился, пытаясь оттолкнуть Вилле от себя: — Я не интересуюсь парнями, — холодно произнес он, неосознанно пародируя манеру речи Лайхиалы, — Тем более тобой, Вилле. Прости, ты ошибся в своем выборе. — Я уже говорил, что никуда тебя не отпущу?.. — приподняв бровь, насмешливо переспросил Лайхиала. Ему нравилось играть с Юхой-Пеккой в кошки-мышки, будучи опытным, более чем уверенным в своих силах котом. Лайхиала интуитивно чувствовал, что уже загнал фронтмена Charon в угол, из которого нет выхода. Осталось лишь дать ему немного времени на осознание и принятие сего факта, — К тому же, ты теперь вокалист Poisonblack. Не сбежишь. — Я могу расторгнуть контракт! — со страхом и некоторой долей злости во взгляде пригрозил Леппялуото, все еще пытаясь сопротивляться, но уже слабее. Ему был жизненно необходим этот контракт — Charon медленно, но верно сдавали позиции, и лишь верное сотрудничество с кем-либо из знаменитостей могло спасти группу. Sentenced были наилучшим выбором, как казалось... сейчас же Юха-Пекка уже начинал в этом сомневаться. — О да, и утопить свою группу окончательно, — усмехнулся Вилле, который был прекрасно осведомлен о положении Charon. Он знал, что Леппялуото никогда не предаст свое детище, и все козыри были у него на руках. Да, путь, которым Лайхиала добивался своей цели, нельзя было назвать высокоморальным — но кто в любви говорит о морали? На войне все средства хороши, и искушенный Вилле без зазрения совести пользовался этим, — Выбирай, Джей Пи — либо твоя группа канет в Лету, как многие другие — какая жалость, а ведь с вашим потенциалом вы достойны намного большего!.. — либо ты останешься в Poisonblack, и мы совместными усилиями реанимируем вашу популярность. Я ведь могу помочь тебе. Но взамен... — он хищно улыбнулся, — Взамен ты поможешь мне. Все честно, не так ли? Юха-Пекка скривился, чувствуя, что проигрывает эту битву. Вилле был прав — за все нужно платить. Но цена была слишком высокой. Непомерно высокой для него. Лайхиала пытливо взглянул в расширившиеся от удивления глаза музыканта и, подмяв его под себя, поцеловал вновь; губы Юхи-Пекки горели, словно по ним прошлись раскаленным железом. Леппялуото понял, что сопротивление бесполезно — Вилле был объективно сильнее, к тому же, другого выхода не было. Либо убить Charon своими же руками — сделать что он не имел права — либо же отдаться Лайхиале в рабство, став вокалистом Poisonblack, и окончательно растоптать свою гордость. Выбор был очевиден — участники Charon не простили бы ему смерти своего детища. — Я... я согласен, — прерывающимся голосом произнес Леппялуото, наконец, взвесив все "за" и "против". Вилле насмешливо улыбнулся, проводя по его губам пальцем: — Я знал, что ты сделаешь верный выбор. Завтра в четыре сюда же. Едва ли ты сейчас захочешь остаться, поэтому до завтра, Джей Пи. Он отпустил Юху-Пекку, сердце которого билось в ритме, достойном любой хэви-метал группы, и многозначительно приподнял бровь. Мышка попалась в ловушку. И лишь от нее будет зависеть, насколько комфортной будет эта ловушка. Леппялуото торопливо застегивал пуговицы на пальто трясущимися пальцами, безмолвно согласившись с Вилле. Так будет действительно лучше. Ему наверняка потребуется время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что он более-менее добровольно согласился быть любовником Лайхиалы, и Юха-Пекка был благодарен ему уже за то, что тот дал это самое время. Гордость была растоптана, но, как ни странно, ожидаемой брезгливости не было. Была пустота, принятие происходящего как неизбежного с поистине ангельским терпением. — До завтра, — сбивчиво выдохнул он, распахнув дверь и скрывшись в пелене ночи. Вилле проводил его взглядом, в которого явственно угадывалась гордость своей пока еще не слишком значительной победой. *** — Добрый день, — довольно сухо поздоровался Юха-Пекка, проходя мимо Лайхиалы, чтобы попасть в дом. Он не слишком был расположен сейчас выполнять то, что пообещал Вилле в обмен на популярность. Да, Леппялуото дал свое согласие — но это еще не означало, что его действительно все устраивает, — Где все остальные? Мы же должны репетировать, разве нет? — Остальные придут позже, — небрежно усмехнулся Вилле, помогая музыканту снять пальто, как истинный джентльмен. Ему, конечно, не слишком нравилось показное равнодушие Юхи-Пекки — но и заставить его воспылать чувствами вот так сразу Лайхиала тоже не мог и был благодарен за то, что прежде всего его жертва остается самой собой, не пытаясь унижаться и изображать покорность. По-настоящему сильный противник всегда интереснее поддающегося. К тому же, если один поддается — то это уже и не игра вовсе. Нет, Вилле была интересна та самая проверка на прочность. Кто проиграет эту битву, не знал даже он сам, — А я пока ознакомлю тебя с уже написанным материалом. Не успел Леппялуото высказать свое возмущение, как Вилле с силой вжал его в стену и страстно поцеловал, грубо схватив ниже талии. Юха-Пекка, опешив, от злости прикусил губу Лайхиалы; соленый привкус крови заставил его опомниться и попытаться оттолкнуть совершенно обнаглевшего теперь уже коллегу по группе. Но Вилле не желал сдаваться — и стена была в том прекрасным помощником. Фронтмену Charon некуда было бежать — пришлось смириться и отдать свои губы на растерзание хищнику Лайхиале. — Сукин сын! — выругался Юха-Пекка, когда Вилле наконец оторвался от его губ и обескураженно посмотрел на каплю крови, стекающую по подбородку партнера. Губы Лайхиалы были алыми от крови — судя по всему, Леппялуото неплохо так прикусил, не рассчитав силу. Вилле схватил его за руку, дернув на себя: — Не ругайся, тебе не идет, — он призывно взглянул в глаза Юхи-Пекки, указав на кровь, которая начала стекать по подбородку небольшими алыми каплями, — Слизывай. — Какого хрена..? — Леппялуото аж потерял дар речи от подобной наглости и уже хотел было отказаться, но Лайхиала властно схватил его голову, приблизившись к лицу музыканта так близко, что тот мог чувствовать запах его крови. — Лижи давай, — приказал он, наслаждаясь тем, что все еще имеет власть над Юхой-Пеккой. Тот, немного помедлив, нерешительно коснулся кончиком языка прокушенной губы, чувствуя солоноватый вкус крови; Вилле подался вперед, и язык Леппялуото скользнул по ранке, заставляя его содрогнуться от боли, смешанной с удовольствием. Фронтмен Charon, впервые почувствовав себя главенствующим и ответственным за ощущения партнера, уверенно слизнув оставшуюся кровь и, словно дразня, запустил руку в волосы Лайхиалы, приближаясь к нему на пару миллиметров. Игра постепенно затягивала и его; не было того ощущения неправильности, что возникло сначала. Был животный азарт, смешанный с нечеловеческим наслаждением и помноженный на возбуждение от неизвестности. — А ты хорош, — выдохнул ему в губы Вилле, нежно коснувшись все еще слегка окровавленными губами щеки Юхи-Пекки. Тот отвернулся, делая вид, что ему все равно — хотя на самом деле его это весьма порадовало, — Так что, мы идем знакомиться с материалом или нет? — Можно подумать, не ты это начал, — хмыкнул Леппялуото, демонстративно закатив глаза. Он действительно часто не видел логики в действиях и словах фронтмена Sentenced — так повелось еще со времени их совместного тура и, похоже, оставалось неизменным до сих пор. Лайхиала фыркнул и, решив разумно промолчать, повел его за собой в комнату, специально отведенную для репетиций. Материала было много, и работы предстояло не меньше — отобрать лучшее, отрепетировать как следует, а затем записать. А для начала — ознакомить с написанным материалом Юху-Пекку. Не сказав ни слова, он просто протянул стопку листов Леппялуото, который осматривался по сторонам, пытаясь привыкнуть к незнакомой обстановке. Синтезатор — его вторая страсть после пения — стоял у окна, небрежно накрытый каким-то куском черной ткани. Взяв у Вилле листы, Юха-Пекка торопливо направился к одинокому инструменту. Он, как и любой музыкант, верил — у инструмента есть душа. И оставлять его пылиться, пусть даже и накрыв куском ткани — кощунство, не сравнимое ни с чем. Музыкант решительно сдернул кусок ткани с синтезатора, попутно отметив, сколько пыли поднялось в воздух. Он чихнул, не сдержавшись, включил инструмент и, глядя на ноты, робко начал играть, пытаясь прочувствовать мелодию, что он видел перед собой пока еще только в виде символов нотной грамоты. Лайхиала удовлетворенно улыбнулся и, быстро схватив гитару, начал исполнять ту же самую мелодию — уж ему-то, как автору, она была до боли знакома. — Великолепно, — вынес свой вердикт Юха-Пекка, доиграв первую песню, — Черт, это действительно великолепно! Вилле довольно улыбнулся. Что же, он не ошибся в своих выводах относительно этого человека, что не могло не радовать. Оставалось надеяться на то, что и все остальные связанные с ним ожидания окажутся правдой. Подойдя к Леппялуото, Лайхиала грубо обхватил его за талию, отрывисто шепча на ухо: — Я знал, что нашел того, кто поймет меня. — Не обольщайся, это лишь одна песня, — с легким оттенком поддразнивания выдохнул Юха-Пекка, откинувшись на плечи фронтмена Sentenced и наблюдая за его реакцией. Игра затянула — теперь нужно было просчитывать каждый свой шаг, судорожно пытаясь подсчитать в уме вероятность каждого варианта. А это позволяло не расслабляться и держать себя в тонусе, что было приятным дополнением к растущему азарту. Тот грубо поцеловал его, легко прикусив тонкие губы музыканта, и, резко отпустив, пошел открывать окно. Безумно хотелось курить — Лайхиала еще с подросткового возраста баловался сигаретами, и постепенно они стали необходимым элементом жизни, тем кусочком паззла, без которого мысли в голове уже не складывались, да и нервы успокаиваться не желали. А в игре с Юхой-Пеккой расслабляться не стоило — противник достался достойный. Благо, пачка любимых сигарет всегда была на своем привычном месте. А вот зажигалки не было. — Куришь? — слегка хрипло выдохнул Вилле, протягивая Леппялуото пачку сигарет. Юха-Пекка кивнул, поняв его без слов и, взяв предложенную сигарету, достал из кармана зажигалку. Ему хотелось курить едва ли не больше, чем Лайхиале, хотя начал он не так давно. Во время туров жизненно необходимо снять нервное напряжение, и сигареты стали в этом лучшим помощником. Леппялуото понимал, что это лишь пустышка, эффект плацебо — но бросить так и не смог. Музыканты, не сговариваясь, затянулись почти одновременно. Горький дым слегка успокоил нервы, собираясь ядовитым дурманом в голове. Леппялуото невольно поймал себя на мысли о том, что ему нравится происходящее. Если бы не эта игра, он бы никогда даже не задумался о возможности... возможности чего? Отношений? Или же чего-либо еще? Юха-Пекка и сам не знал, как назвать то, что происходит между ними с Вилле. Скорее всего, и сам Лайхиала тоже едва ли знал ответ на этот вопрос. — Почему именно я? — внезапно поинтересовался Леппялуото, спокойно затянувшись и посмотрев в глаза Вилле. Он знал, что этот вопрос неизбежно вызовет растерянность у Лайхиалы, и не преминул этим воспользоваться. Война — так война, пусть даже и направлена она на сближение. Вилле аж закашлялся — судя по всему, он явно недооценивал такого спокойного и невозмутимого Юху-Пекку. Вопрос был закономерным, но более чем неожиданным — не слишком часто его задают напрямую, обычно стараясь выведать ответ окольными путями. — Потому что я посчитал, что ты будешь тем единственным, кто поймет меня. Говорил же, — наконец, пытаясь остаться невозмутимым, произнес Лайхиала. Леппялуото не остался удовлетворенным этим ответом и продолжил расспросы, надеясь поймать Вилле хотя бы на какой-нибудь важной мелочи. — А с чего бы это вдруг ты так считаешь? — с лукавым прищуром осведомился он, наивно полагая, что Лайхиала вот так возьмет и выложит все, как на духу. Но Вилле лишь нахмурился, ударом потушив сигарету об стену, и покачал головой: — Прекращай это. Похоже на дурацкий допрос. А этим грешат только женщины. Юха-Пекка вздрогнул, глядя на мрачного фронтмена Sentenced, и кивнул в знак согласия. Он побаивался этого угрюмого великана, которого видел преимущественно возле гроба и с топором, и действительно зачастую не знал, чего ожидать — за какое-то лишнее слово Лайхиала мог и в гроб уложить. Неизвестно, с какой целью. Вилле все так же мрачно притянул его к себе и далеко не целомудренно поцеловал в губы; горький привкус сигарет заставил Леппялуото поморщиться, оттолкнув его по старой привычке. Впрочем, Юха-Пекка тут же, не позволяя Лайхиале отдалиться даже на мгновение, схватил музыканта за волосы и вновь притянул к своим губам, не позволяя оторваться от них ни на секунду. Вилле обжигал его своим горячим дыханием, позволяя растрепавшимся волосам падать на лицо, в порыве страсти покусывал губы фронтмена Charon, бесстыдно ласкал его тело в тех местах, за одно прикосновение к которым в любое иное время Юха-Пекка бы влепил ему пощечину как минимум. Он чувствовал, как воздух в легких заканчивается, отрывался от желанных губ, чтобы сделать глубокий вдох — и все продолжалось по новой. — Пошли репетировать, — наконец, с долей упрека произнес Леппялуото, понимая, что день проходит впустую, а из материала он пока увидел только одну песню, да и то без вокала. Ему так хотелось добавить "к поцелуям вернемся позже", но он сдержался — давать надежду Вилле было еще слишком рано. Игра этого не предполагала. *** — Давай еще раз! — с милой улыбкой попросил Юха-Пекка, умоляюще глядя на Лайхиалу, — Ну пожалуйста, Вилле, я еще хочу! — Ненасытный какой, — фыркнул тот, вновь взяв гитару в руки, — Не видишь, я привык репетировать со своими ребятами-алкоголиками, которые часа-то не могут без перерывов играть, а меня мучаешь уже пятый час! Пожалел бы! — Ты меня не пожалел, шантажируя своим контрактом, — хмыкнул Леппялуото; из милой его улыбка превратилась в коварную, а глаза загорелись огнем мести, — С чего бы это мне тебя жалеть? — Резонно, — немного подумав, Лайхиала кивнул в знак согласия с его доводами. Взяв гитару, он подошел к Юхе-Пекке — пусть, раз уж работать заставляет, так и сам помучается. Тот, заметив лукавый огонек в глазах Вилле, вздохнул, быстро что-то прикинул и отошел от синтезатора — себе дороже оставаться без обеих рук, стоя спиной к Лайхиале. Мало ли какие мысли ему в голову взбредут... — Ладно уж, по паре раз мы все отрепетировали... на сегодня и правда довольно, — пожав плечами, он улыбнулся и вскоре почувствовал руки Вилле на своей талии; тот прижался к Леппялуото всем телом, шепча ему на ухо что-то весьма пошлое. Юха-Пекка был весьма искушен в данных вопросах, но от пошлостей Лайхиалы даже он зарделся и смутился, отводя взгляд. Вилле насмешливо провел холодным кончиком языка по шее музыканта, заставляя того вздрогнуть; по коже стайкой пробежались мурашки. — Я хочу тебя, — без обиняков произнес Лайхиала, внимательно наблюдая за реакцией и без того смущенного Леппялуото. Играть — так играть, а секса у Вилле уже давно не было по причине отсутствия постоянного партнера и нежелания искать случайных. Юха-Пекка появился со своим контрактом как раз вовремя — вокалист Sentenced и так весь тур сгорал от желания трахнуть этого недоступного, но такого желанного Леппялуото. А уж с момента начала их совместной "игры" он все никак не мог насытиться теми поцелуями, что вначале по принуждению, а затем и по обоюдному согласию дарил ему Юха-Пекка. Хотелось большего. Хотелось связать руки Леппялуото, завязать ему глаза, перегнуть через стол и как следует оттрахать, невзирая на все мольбы и стоны о пощаде. Вилле даже начал возбуждаться от так ярко возникшей в мозгу картины; он терся уже вставшим членом об такую желанную задницу вокалиста Charon, уже не отдавая себе отчета в том, что едва ли тот согласится. Страсть затмила разум, и Лайхиала без лишних слов впился жадным, страстным поцелуем в тонкие губы Юхи-Пекки. Тот, как ни странно, ответил, позволяя Вилле ласкать себя намного откровеннее, чем до этого момента. — Хочешь — бери, черт с тобой, — смилостивился над ним Леппялуото, видя, что пелена вожделения застлала глаза Лайхиалы, и прекрасно понимая, что мучить того не стоит. Зачтется потом, — Только учти, что женщин у меня было много, а вот из мужчин — ты первый. — Учту, не волнуйся, — Вилле, уже еле-еле контролирующий себя и свои инстинкты, властно обхватил его за талию и повел в спальню. Не тут же его, такого неопытного, на синтезатор положить. Мало ли еще все желание отобьет. Вот в будущем — почему бы и нет. Их игра едва ли закончится в скором будущем, а поэтому время разнообразить секс было. Вот торопиться было явно некуда. *** Заведя Юху-Пекку в спальню, Вилле с силой толкнул его на кровать, тут же накинувшись на растерявшегося вокалиста с ласками и поцелуями. Он изголодался по сексу настолько, что уже было неважно — девственник или нет, знакомый — незнакомый, красивый — некрасивый. А тут перед ним лежал Леппялуото собственной персоной, и от одной близости столь желанного фронтмена Charon крышу сносило окончательно. Животная похоть подчиняла себе, заставляя Лайхиалу с шумом целовать худого высокого Юху-Пекку во все доступные места, срывать с него одежду, даже не удосужившись расстегнуть пуговицы и молнии, не отрываясь от процесса, одной рукой шариться по ящику прикроватной тумбочки в поисках столь необходимого сейчас тюбика смазки. — Перевернись на живот, — приказал Вилле, наконец, найдя заветный тюбик и помогая подчинившемуся Леппялуото раздвинуть ноги. Он щедро смазал тугую дырочку, неспешно растягивая ее пальцами. Когда один палец скользнул в тугой вход, Юха-Пекка едва слышно ойкнул, тут же прикусив губу, чтобы не шуметь — было несколько некомфортно и непривычно. Впрочем, это ощущение быстро прошло. Удостоверившись в том, что Леппялуото привык, Вилле разом ввел еще два пальца, решив не растягивать пытку надолго; затем, немного подумав, добавил четвертый. На глазах Юхи-Пекки выступили слезы; он дернулся, показывая, что становится довольно-таки больно. Лайхиала наклонился и осторожно поцеловал его в спину — первое, до чего он вообще дотянулся. — Тихо-тихо, Джей Пи, скоро привыкнешь, — успокаивающе выдохнул он, осторожно вытаскивая пальцы и вводя член во все еще узкий, но уже достаточно растянутый проход. Леппялуото застонал, стиснув зубы — боль была довольно сильной и не слишком-то приятной, но ласки Вилле компенсировали большую часть неприятных ощущений. Лайхиала вошел в него полностью и начал медленно двигаться внутри, стараясь не причинять боли. Поначалу Юха-Пекка был готов всхлипывать от тех болевых ощущений, что возникали при каждой фрикции, но потом... потом каждый толчок, каждое погружение начали отзываться в его теле каким-то сладким эхом, заставляя музыканта стонать еще громче — на сей раз от удовольствия. Леппялуото со стоном впился ногтями в простынь — теперь он понимал своих предыдущих партнерш, которые царапали его спину. Это действительно было восхитительно и заставляло все тело реагировать как-то по-особенному. Все ощущения усилились многократно, и Юха-Пекка явственно чувствовал сладковатый запах тела своего любовника, который, не теряя времени даром, скользил языком по его позвоночнику, тут же целуя музыканта куда-то в районе лопаток. Теперь он мог с уверенностью сказать, что пассивная роль дарит гораздо больше ощущений, нежели активная. Вилле вскоре извергся прям в него и, тяжело дыша, вышел из любовника, который кончил следом за ним, забрызгав простынь. Юха-Пекка попытался было перевернуться на спину, но не смог — боль , возникшая чуть пониже спины, резко распространилась по всему телу. Он ойкнул и поспешил принять прежнее положение. Игра определенно стоила свеч — а ведь она еще даже не подошла к своему логическому завершению. Лайхиала, заметив реакцию своего любовника, в качестве немого извинения помог ему устроиться поудобнее на своей груди и, обняв вокалиста Poisonblack, виноватым тоном прошептал: — Так всегда бывает после первого раза. Потерпи пару дней. Юха-Пекка торопливо кивнул — по сравнению с тем удовольствием, что он только что получил, эта боль была ничтожной. Вилле, удовлетворенно улыбаясь, потянулся губами к лицу Леппялуото; тот ответил на поцелуй, с нежностью захватив губу Лайхиалы своими и посасывая ее, а затем позволил всеведущему языку музыканта проникнуть в свой рот. Вилле, не отрываясь от губ Юхи-Пекки, потянулся за сигаретами и, стоило поцелую разорваться, закурил. Леппялуото схватил его за руку и поднес сигарету к своим губам, затянувшись и вновь страстно целуя фронтмена Sentenced. Забытая обоими сигарета так и тлела в пальцах Лайхиалы, рассыпаясь пеплом по простыням и одеялу. Это было неважно — лидеры обеих групп были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на такие мелочи. *** — Где этого придурка носит, черт его дери?! — нервничал Вилле, ходя туда-сюда по тесной комнатке, граничащей со студией звукозаписи. Леппялуото безбожно опаздывал, а студия была снята лишь до шести, в то время как на часах сейчас было четыре. Но основной причиной беспокойства Лайхиалы было вовсе не это — в конце концов, студию можно было снять в другой день. Вилле никогда не признался бы даже самому себе в том, что он ревнует Юху-Пекку ко всему, что только движется — но это было неизбежным фактом. Лайхиала явно проигрывал в их игре, основанной на страсти — его жизнью с недавних пор правило совершенно иное чувство. Впрочем, в этом он не признавался даже самому себе. Наконец, дверь хлопнула, и в студию влетел запыхавшийся Леппялуото, виновато глядя на Вилле. — Прости, я опоздал, — вздохнул он, на ходу расстегивая пуговицы пальто, которые, как назло, не желали поддаваться тонким озябшим пальцам музыканта, — Не сердишься? Лайхиала подошел к нему и, помогая расстегнуть пуговицы пальто, сердито проворчал: — Где ты был, Джей Пи? Все сроки срываешь! — Я знаю. Прости, — кивнул тот, приняв помощь Вилле. Щеки Юхи-Пекки, только что попавшего в теплое помещение из мороза, были озябшими и покрасневшими; с долей вины в глазах он избегал взгляда Лайхиалы, изредка покусывая губы. Вопрос о том, где он был, музыкант проигнорировал. — Ты был с кем-то, Джей Пи, — заключил Вилле, с горечью во взгляде смотря на Леппялуото. Он интуитивно чувствовал, что повод для ревности есть, причем немаленький, — Причем этот "кто-то" явно не друг. Угадал? Юха-Пекка вздрогнул, словно муж, пойманный на измене и не знающий, куда деться — провалиться сквозь землю от стыда или же остаться на месте преступления. Он стыдливо покраснел, мучительно не желая признавать правоту Лайхиалы, и отступил на шаг назад, вжавшись в стену. На самом деле ничего особенного и не было — всего лишь флирт со случайной девушкой в целях проверить, действует ли его очарование на женщин после встречи с Вилле или же оно исчезло, уступив место другому, близкому его собственному полу; затем они с очаровательной незнакомкой выпили по коктейлю и пару раз поцеловались. Учитывая, что с Лайхиалой они были лишь любовниками — а Юха-Пекка даже не мог сказать, нет ли у Вилле кого-нибудь еще, помимо него — все было честно. По крайней мере, казалось честным там, в баре. Но сейчас музыкант сгорал от нестерпимого стыда. Вилле было больно от одного осознания того, что Леппялуото изменил ему. Никогда в жизни он еще не чувствовал себя настолько оскорбленным и униженным. Внезапно в мозгу пронеслась мысль — а можно ли вообще это считать изменой? У них нет отношений, которые можно было бы назвать постоянными — в общем-то, у них вообще нет никаких отношений. Только дружеский секс и "игра", основанная на шантаже с его стороны. Страсть? Да, есть... вот только страсть можно испытывать ко многим одновременно. А что-то большее Лайхиала едва ли заслужил, что и признал пару секунд спустя скрепя сердце. На душе стало мерзко, будто помоями облили; Вилле почувствовал отвращение к самому себе. — Не молчи, черт возьми, Вилле! — прервал повисшую тишину Юха-Пекка, впервые за весь вечер посмотрев в глаза Лайхиалы; в его взгляде читались вина и искреннее раскаяние, — Фак, Лайхиала, скажи хоть что-нибудь! Только не молчи! Вилле со вздохом подошел к Леппялуото сзади и обхватил руками его талию, тихо вздохнул. Настало время исправлять содеянное — а дров наломали оба. Но преимущественно — Лайхиала. И он, прекрасно понимая это, Юху-Пекку ни капли не винил. — Прости меня, — выдохнул он в ухо Леппялуото, обжигая горячим дыханием мочку и часть щеки, — Черт подери, мне не за что тебя винить. Сам облажался же, вот теперь и расплачиваюсь. — И ты не скажешь, что я виноват? — недоверчиво покосился на него Юха-Пекка — мало ли Вилле просто отвлекает его внимание, а сам уже занес топор? Кроме шуток, Леппялуото действительно не верил, что его вот так вот быстро простили, хотя в душе и понимал, что вины за нем особой нет, — Неужели тебе все равно? — Нет, Джей Пи, мне совершенно не все равно, — покачал головой Лайхиала, нахмурившись; его рука скользнула под свитер музыканта, оставляя пальцами прохладные дорожки на теплом торсе Юхи-Пекки, — Но я сам виноват. Чем я добился нашего нынешнего общения? Шантажом и принуждением. Что из этого могло выйти? Да ничего хорошего. Я просто пожинаю плоды своего отношения к тебе. Ты не моя собственность, не вещь, которой я могу распоряжаться по своему усмотрению. Прости меня. Леппялуото удивленно посмотрел на Вилле, который, кажется, искренне раскаивался в произошедшем — впрочем, он никогда не считал фронтмена Sentenced виноватым. Да, их более близкое знакомство началось весьма странно, и методы сближения у Вилле были более чем необычными — но Юха-Пекка настолько привык к этому обращению с собой, что уже не считал его чем-то из ряда вон выходящим. — И ты меня тоже прости, — выдохнул он, легко улыбнувшись — а ты прощен, мол, что ж с тебя взять. Это было правдой — Леппялуото просто не мог сердиться на музыканта. Он уже не представлял себе, каково это — жить без их с Вилле игры. Впрочем, сейчас им руководил уже явно не азарт — а нечто совершенно иное. Лайхиала кивнул, сомкнув руки на талии Юхи-Пекки и тихо выдохнув ему на ухо: — Кажется, я тебя люблю, — что поделаешь, не мог Вилле обойтись без доли несерьезности даже в таких важных для них обоих словах. Леппялуото, услышав это, лишь усмехнулся — он привык к этому. Его не удивило даже это как бы мимолетное признание — музыкант знал, что на самом деле для Вилле это безумно важно. — Кажется, я тоже, — признал Юха-Пекка, не удержавшись и все же передразнив Лайхиалу, — Еще как. Вилле рассмеялся и весьма целомудренно поцеловал Леппялуото в такие желанные губы. Что же, в их игре победили не они — а вспыхнувшие страсть и всепоглощающая любовь. И это было неплохо. Совершенно неплохо. Теперь для них обоих появилась другая игра — сохранить эту самую любовь и удержать ее, несмотря ни на что. А уж с ней-то они точно справятся вдвоем. Было бы желание.