Серое небо (с)

- Знаешь, Кость, да ты прав, я должен был рассказать тебе о Вадике, - Самойлов жадно затянулся и посмотрел на заинтересованного Бекрева. - Хотя в этой истории нет ничего интересного, честно говоря. Тяжелый вздох, новая затяжка, и очередной большой глоток коньяка ещё раз подтвердили предположение Кости, что Глебу тяжело об этом говорить. - Вадик умер уже… ой, да дохрена лет назад, - Глеб скрыл то, что знал даже, сколько дней прошло с его смерти. 14 лет. Ровно. Можно даже назвать часы, но это уже тяжело. - Глеб, если тебе тяжело, то не рассказывай, - обеспокоенно произнес Костя, сжав в ладони руку мужчины, но тот скривился и убрал её из хватки парня. - Мы узнали, что Вадик болен после того, как мама заставила его сходить в больницу… *** 1998 год, один из промозглых дней осени. «Сезон дождей», как писал Глеб. - Вадик, немедленно сходи в больницу, - настаивала Ирина Владимировна, заметив в очередной из приездов к сыну, что он сильно осунулся. - Мам, да все нормально, я просто устаю. Гастроли, графики, да и надоело быть увальнем, - отмахивался Вадим, не обращая внимания на слова мамы. Глеб сидел в стороне и следил за их перепалкой. Он не любил влезать в их ссоры, все равно, как маленького заткнут и попросят не мешать. Он и сам замечал, что брат слишком быстро худеет. Но списывал это на нервы, связанные с популярностью. Не хотелось и думать о том, что с Вадимом может что-то быть не так. Он обсудит это с ним потом, наедине. А сейчас лучше не мешаться. Когда мама, наконец, ушла спать, а Глеб был прижат к крепкой груди Вадика, младший тоже решил завести этот разговор. - Вадь, мама права, сходи в больницу. - Ой, малыш, не начинай хоть ты. - Ваденька, ну пожалуйста. Я не хочу, чтобы мама была права. Пожалуйста, Вадик. Выдержав долгий взгляд старшего, Глеб чуть улыбнулся, заметив, что он кивает, и вскоре уже висел на шее старшего, покрывая его лицо поцелуями. *** - Как видишь, нас не просто братские отношения связывали. Но нам было похеру. Мы любили друг друга, - скривился Глеб, приканчивая в пепельнице очередную сигарету. Посмотрев в окно, рокер тяжело вздохнул и потупил взгляд, возвращаясь в то далекое время. - Вадик же тянул до последнего. Будто знал. - А что дальше было? Он пошел в больницу? – подал голос Костя, перебивая Глеба. Снова вздох, коньяк, и новая сигарета. Бекрев уже и сам не рад был, что заставляет друга вспоминать это. Не хотелось видеть Глеба таким… Хотя каким, он затруднялся сказать. Казалось, что Самойлову все равно. Любому могло показаться, но только не Косте. По отсутствующему взгляду и скорбно поджатым губам, было видно, что он снова это все переживает. - Мы вместе в больницу пошли… *** 1998-1999 год. Зима. - Глеб, шевелись, не дай Бог увидят, сбежится вся эта оруще-визжащяя толпа, - Вадим бурчал, что было в его манере, стоя рядом с машиной и дожидаясь, пока брат расплатится, ведь старший умудрился забыть бумажник. Наконец они оба остановились перед многоэтажной больницей города Москвы. Глеб нервничал, безумно нервничал, по своей природе он не мог верить, что все хорошо. Но всё же ободряюще улыбнувшись брату, он крепко сжал ладонью его плечо. - Все будет хорошо, Вадь. - А не надо меня успокаивать, малыш. Все со мной нормально. А это идиотизм. Боясь, что Вадик передумает, Глеб затащил его в холл больницы и сразу протопал к регистратуре, оставляя за собой мокрые грязные следы от гриндеров. Назвав имя брата и врача, он посмотрел на старшего и только тогда увидел, что Вадик нервничает. Он ходил от стенда к стенду с этими старыми, выцветшими санбюллетнями, но было заметно, что он хмурится, что он не читает. Вадик кусал губы, задумчиво уставившись перед собой. Из-за этого Глеб разнервничался еще сильнее. Прием… Как же долго. Невыносимо долго, когда сидишь под дверью и ждешь ответа. И неизвестность. Неизвестно даже, что там с братом делают-то. И хочется постучать и заглянуть, но нет. Ждать. Длина коридора 47 шагов, в коридоре 14 дверей, а секундная стрелка часов заедает между 53 и 54 секундой. Вот что успел узнать Глеб, пока дожидался, видя брата только мельком, когда его переводили из кабинета в кабинет. И ожидающему Глебу ничего так и не говорили, абсолютно ничего. Через какое-то время Вадик вышел, улыбаясь, и Глеб воспрял духом, поднимаясь на ноги. Но как оказалось, что ничего еще не готово было. Снова ждать… *** - И что, вы так и не узнали ничего? – спросил Костя, стараясь скрыть свой интерес. Глеб молчал, разглядывая жидкость в прозрачном бокале. Грустная улыбка растянулась на его губах. Промолчав, он пытался собраться с силами, снова ощущая ноющую тупую боль, которая никогда и не проходила. - Узнали. Глеб снова замолчал и осушил содержимое бокала одним глотком. Налив снова, он отошел к окну и присел на подоконник, разглядывая пейзажи за окном. Дождь, все серое, безрадостное… Осень. Такая же осень, как и тогда, пятнадцать лет назад. Только одно уже не вернётся никогда. - Мы узнали через несколько недель… *** 1999 год. Все также зима. Утром позвонили из больницы и попросили приехать за результатами онкомаркеров. Вадим жаловался, что как раз вовремя. Через пару часов самолет. Пробки. А теперь ещё и в больницу ехать нужно. Глеб нервничал. Неужели просто по телефону нельзя сказать, что все хорошо. - Зачем ехать? Все ведь хорошо, да, Вадь? В то утро Глеб нежился в объятьях Вадика, счастливый и довольный. На мгновение, перестав волноваться. Просто забыв. А теперь быстрые сборы. Побросать в чемоданы какие-то нужные вещи, даже не зная, понадобятся ли они. Лишь бы с больницы успеть на самолет. Снова тур. До больницы добрались довольно быстро. Час пик еще не настал, и пробок, как таковых, не было, а если и были, то Вадик их умело объезжал. Когда только здание больницы показалось вдали, Глеб занервничал сильнее, цепляясь за руку брата изо всех сил, да так, что он шикнул от боли. - Вадь, я с тобой пойду, можно? Молчаливый кивок. А Вадик боялся, что голос дрогнет из-за переживаний. Боялся напугать брата ещё сильнее. Он не должен сейчас бояться. Да и если результаты окажутся отрицательными, то зря только нервничать будет. Больница. Белые, облупившиеся стены со страшными плакатами. Неприятная обстановка. Глеб спешно шел за братом, сунув руки в карманы и хмуро глядя себе под ноги. Забыв очки в машине и, не надев линз, он подслеповато щурился. Вадим сам нашел нужную дверь, пропустил брата вперед и вошел сам. Присев на кушетку, Глеб уставился на врача, дожидаясь от него хоть каких-то слов. И он церемониться не стал. - Рак крови. Третьей степени. Он лечится, но шансы очень не велики, - сухой, скрипучий голос резанул по ушам. А дальше уже Глеб ничего не слышал. Нет, это была неправда, не хотелось верить. Глеб во все глаза смотрел на брата, желая закричать, что нет, все с ним в порядке. Он здоров! Полностью. Но вместо этого из горла вырывались какие-то хрипы. Зрение почему-то стало мутным. Почему? А Вадик просматривал бумаги и до боли сжимал ладонь брата в своей руке. А после они долго курят на улице, прямо у больницы. Глеб не смотрит на брата, он старается украдкой стирать рукавом слезы, которые предательски наворачиваются на глаза и от которых больно жжет кожу. Невозможно, не укладывается в голове. Не может быть правдой. Вадик же перечитывает бумаги. Долго и внимательно. А после Глеб ощущает, что его крепко обнимают и прижимают к себе. Грудь Вадима рвано вздымается. Глеб крепко обнимает его, цепляется за куртку и всхлипывает, всхлипывает… *** Глеб украдкой стирает слезу и слазит с подоконника. Подойдя к столу, он снова наполняет бокал и залпом выпивает, после снова наливая. Закурив, он сел за стол и посмотрел на Костю. - Вот так мы и узнали то, что изменило и перечеркнуло все, что было. Бекрев молчал. Да и не нужно было ничего говорить. Глеб не такой человек, который нуждался бы в утешениях или соболезнованиях. - Знаешь, казалось, что до того момента жизни и не было. Для меня привычная жизнь закончилась именно тогда. Эти ужасные лечения. Вадик перенес столько химий. Ему было так больно, - Глеб зажмурился и прерывисто вздохнул. - Я до сих пор помню последнюю ночь перед первой его химией. *** 1999. Ранняя весна. Только что с трудом, но Глеб смог остановить носовое кровотечение у брата. Он устал, становилось все хуже и сил было не найти, чтобы держаться дальше. Вадик стал на себя не похожим. Бледный, синяки под глазами. Он даже больше не улыбается. Стал будто призрак. Особенно сейчас. Завтра первая химия. Вздохнув и отмыв руки от крови брата, Глеб вышел из ванны и снова пошел в спальню. Неожиданно, Вадик оживился от звука его шагов и даже поднялся с кровати. - Вадь, ты лежи. Нельзя ещё вставать. - Глебка, я жить хочу, понимаешь? – Вадик всхлипнул, прижимая брата к себе, цепляясь за его свитер руками. - Ты будешь жить, Вадь. Конечно будешь, как иначе. Химия поможет и ты выздоровеешь, - Глеб старался держаться, хотя у самого руки опускались. А услышав впервые, как жалуется брат и совсем захотелось разреветься. - Я лысым стану. Глеб коснулся мягких волос брата, перебирая их пальцами и вздохнул. - Вадик, это мелочь. Ты жить будешь. Вадик, наконец, затих, прижимаясь к брату. А Глеб перелег рядом и долго разглядывал его. А после скользил кончиками пальцев по синякам под глазами, очертил каждую черточку лица и все смотрел, смотрел… И всю ночь они проговорили. Вспоминали что-то из детства, строили планы на будущее и оба старались не думать о том, что будущего может и не быть. По крайней мере, для одного. Цеплялись друг за друга, целовались до исступления, до распухших губ. И уснули лишь под утро, так и не успев насладиться друг другом. Курс химии был адом. После первой еще терпимо было. Но чем дальше, тем хуже. Начали выпадать волосы, Вадика рвало, он был слаб и немощен, а улучшения не наступало. Изо дня в день Глеб приходил в больницу, держался молодцом при брате. Но когда он спал, Самойлов-младший нежно гладил его исхудавшую и ослабленную руку, касался губами кончиков пальцев и все ругал себя за то, что не заметил раньше, за то, что ничего не может сделать. Скрывал от брата покрасневшие глаза, улыбался, когда подталкивал к его губам трубочку, чтобы попил. Домой идти не хотелось. Чаще всего Глеб спал в коридоре на стульях. Позже его стали пускать в ординаторскую. А дом встречал тишиной. Дом встречал запахом брата, и везде он присутствовал. Вещи валялись на стуле, стоял так и не разобранный чемодан. И кровать… на ней спать было не выносимо. *** Рассказывая, Глеб все чаще затягивался и все больше пил. Костя понимал, что он, скорее всего, подходит к самой тяжелой части своего рассказа и продолжал молча слушать. - Химия ему так и не помогла. Даже дорогостоящие препараты не помогали. Метастазы разошлись по всем органам. Врачи сказали, что осталось всего месяц или около того. Вадик продержался до осени. Глеб прерывисто вздохнул и снова хотел было налить выпить, но бутылка оказалась пуста. Шаркая ногами по полу, он дошел до шкафа и достал ещё одну бутылку. - А вообще, может в этом и я виноват. После химии Вадику даже шевелиться не разрешали. А ему хотелось быть со мной. Глеб усмехнулся и всё-таки наполнил бокал, сразу отпивая. *** 1999 год. Конец лета. - Вадик тебе ведь нельзя. Ты слаб. - Глебушка, ты ведь прекрасно знаешь, что я скоро умру. Может завтра. - Сплюнь, идиот! Я тебя еще домой заберу! - Разумеется. Приходи ночью. Мне так тоскливо без тебя. Глеб сдался, он и сам ужасно боялся, что утром, в ординаторской, его разбудит врач скажет, что ночью брата не стало. Боялся, что не увидит больше его. А столько всего еще хотелось. Ночью, когда объявили отбой, Глеб тихонько вышел из ординаторской, и войдя в палату, он подошел к кровати и тронул брата за плечо. - Ну наконец-то. Я уже тут извелся. - Опасно это все. Тебе отдыхать нужно. Вадик покачал головой и немного сдвинулся в кровати, пользуясь тем, что сегодня капельниц нет. Пыхтя и все еще не соглашаясь, Глеб забрался на кровать к брату и тесно прижался к его груди. Ощутив такое родное и необходимое тепло, мужчина не сдержал эмоций и начал всхлипывать, цепляясь за его больничную футболку двумя руками. - Глебушка, ну ты чего? Ну все хорошо. Не плачь, пожалуйста. Не надо Глеб, - Вадик и сам редко всхлипывал, изо всех оставшихся в облученном теле сил прижимая брата к себе. После они долго лежали в обнимку, Вадик не выдержал и несколько раз коснулся губами губ брата, позволяя себе еще урвать таких необходимых касаний. Они практически и не разговаривали в эту ночь. Только жались друг другу, даря незабываемые прикосновения, рассматривали друг друга, и каждый старался улыбнуться, поддержать другого. А потом обессиленный Вад всё-таки отключился, а Глеб всю ночь не сомкнул глаз, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. *** - Как ты понимаешь, домой я Вадика больше не забирал, - голос Глеба охрип от сдерживаемых рыданий. – После этой ночи, без капельниц, ему стало чуть хуже. Но врачи смогли стабилизировать его. - А долго он продержался? – подал голос Костя, не имея сил посмотреть на друга. - Долго. Еще полтора месяца. Всего лишь полтора месяца. Из них две недели он провел в медикаментозной коме. Слишком больно было. А я не смог, не дал согласия на отключение аппаратов. - Глеб… - Я знаю. Но я должен был увидеть его ещё раз, перед тем, как его сердце остановилось. *** 1999 год. Сентябрь. - Глеб Рудольфович, к сожалению, я должен сказать, что лечение не помогает, метастазы распространились по всем тканям и органам. Он не выживет на такой стадии. - Сколько? - Максимум месяц. Кивнув, Глеб поднялся с кресла и вышел из кабинета врача, так и не дослушав и не услышав о том, что брату адски больно, и что терпит он только благодаря сильнейшим обезболивающим. Что лучше всего его ввести в медикаментозную кому. Что будет только хуже. Покинув кабинет, Глеб беспомощно огляделся, не зная, что же ему делать дальше. Хотелось бежать к брату, но в таком виде он не мог. Хотелось найти хоть какой-то выход. Хотелось проснуться, хотелось верить, что это только сон. И надо проснуться и все закончится. Вадик будет здоров, будет мирно сопеть рядом и ворчать на рано проснувшегося Глеба. Что было дальше вспоминается с трудом. Глеб очнулся в какой-то палате, лежа на кушетке. Как потом сказала медсестра, он потерял сознание в коридоре больницы. Перепугавшись, Глеб чуть ли не бегом бросился в палату брата, боясь, что могло случиться страшное, пока его не было. Но все было как и раньше. При виде Глеба, Вадик слабо улыбнулся и приподнял опутанную всякими трубочками руку.Глеб выдавил улыбку и присел на стул у его кровати. Взявшись за его ладонь, покрыл её поцелуями. - Привет, Глебка, - едва слышно проговорил старший. - Вадька, - как в детстве передразнил Самойлов-младший, чем вызвал улыбку брата. - Как ты? - А как я могу быть? И молчание. Снова молчание. Говорить было не о чем. Вернее, каждый знал, о чем им нужно поговорить, но оттягивал этот разговор до последнего. - Глебка, я люблю тебя. Помни это, пожалуйста, - прошептал Вадик, скашивая взгляд на него. - Я тебя тоже люблю. И не надо этого, прощаний этих. - Мне очень больно, Глеб. Я же знаю, что можно ввести в кому. - Нет! – вскрикивает Глеб, зло глядя на брата. - Я не разрешу этого. - Глеб, послушай. Пойми меня правильно. Я очень люблю тебя. Очень. Я счастлив, что у меня есть такой брат, такой любимый человек. Спасибо тебе, за все спасибо. Но сейчас ни ты, ни я уже ничего не сможем сделать. Не надо верить в чудеса. Их не бывает. Я скоро умру. А сейчас я прошу только об одном, чтобы прошла боль. И это не только боль из-за… Мне больно тебя видеть, мне больно знать, что я скоро это все потеряю. Мне страшно. Но я не могу больше. - Вадик, не надо. - Глебушка, любимый, Малыш мой... Глеб впервые так быстро вылетел из палаты. *** - Тогда по всему коридору летали стулья, а я разбил костяшки кулаков об стену, - Глеб усмехнулся, отсутствующим взглядом обводя комнату. - Как я понимаю, ты дал разрешение на ввод в кому? Глеб проигнорировал вопрос, снова погружаясь в воспоминания. *** 1999 год. Неделю спустя. - Так будет лучше Глеб. - Я знаю. - Я люблю тебя. - Я знаю. Я жить без тебя не смогу. - Не надо. Ты жить будешь. - Я люблю тебя, Вадь. - Глебушка мой... Глеб склонился к брату и жадно коснулся губами его бледных губ, впитывая в себя эти последние моменты. Потом зашел врач. Все оказалось просто, в капельницу введут какой-то препарат, и Вадик уснет. Глеб все смотрел в такие же красивые пронзительно-темные глаза брата, обливаясь горючими слезами. Он старался не моргать и не жмуриться, чтобы не отводить взгляд. В последний раз Вадик медленно моргнул и, его глаза закрылись. Глеб бесшумно подошел к нему и стер губами слезу, потекшую по виску старшего брата, прошептав, что любит его. *** - Из комы Вадик так и не вышел. Я больше не мог посмотреть ему в глаза, некому стало говорить, что люблю. Некому. Через две недели его похоронили. На похороны я не пошел. Не смог. В моей памяти Вадик навсегда останется живым, - тихо проговорил Глеб. - Мне очень жаль, Глеб, - шепотом произнес Бекрев. - И в этот день, ровно 14 лет назад, сердце Вадика остановилось… В 16.55. О, через пять минут. Глеб замолчал, он даже спустя столько лет не мог смириться с утратой. Через какое-то время после смерти Вадика он написал песню, которую посвятил ему. Стараясь выплеснуть все уныние и боль в ней... ...Улетела сказка вместе с детством. Спрятавшись за чопорной ширмой, Фея поспешила одеться. Я стряхиваю пепел в это небо... ...Нет, теперь не то время, Нет, теперь не то небо, Когда можно было просто улыбаться, А надо и кого-то любить И надо жить после того, И снова, снова, снова убивать. Ведь это раньше... И в эту ночь он снова пойдет спать один. Один. С собой он возьмет только бутылку и фотографию. Долго будет смотреть на брата. А потом он приснится. И во сне все будет как раньше… - Вадь, я скучаю. - Я люблю тебя, Глебушка…