***
Мое решение было принято со свойственным Мироновой энтузиазмом и неисчерпаемой радостью. Оптимизм, которым она задавливала любой мой подкол или саркастический комментарий, сглаживал большинство шероховатостей нашего общения, вызванных моей упрямостью и любовью к черному юмору. В целом, Настя была приятным в общении человеком и большую часть времени я старалась отвечать ей тем же. Так что за день до вылета поддалась уговорам и устроила прощальную «вечеринку». Но я бы назвала это просто вечером с закуской, выпивкой и хорошей музыкой, на котором я не спешила плакать и обещать никого не забывать. Да никто из моего окружения особо и не удивлялся: всем, кроме меня, почему-то с самого начала было ясно, что надолго в Томске я не задержусь. Я же по-прежнему не особо верила в то, что уезжаю насовсем: казалось, проживу месяц и сорвусь, не выдержу, вернусь в родной, пусть и не очень-то любимый город. В тот вечер сорвалась лишь на короткий, отклоненный абонентом звонок Андрею — парню, с которым мы расстались пару месяцев назад. А может и на прошлой неделе. Или прошел год? Я путалась, да это и не имело значения: его номер давно стерся из головы, но не исчезал из пальцев, так что мое неконтролируемое даже при низком градусе тело ловило любую возможность предпринять попытку с ним связаться. В остальное время разум волновало, что у него есть невеста по залету, которая вот уже полгода как является его законной супругой. Да, все верно, я разобралась с датами. Мысли путались и при посадке на борт самолета. Меня мелко колотило от болезненного озноба, в горле предательски саднило. Простыть во время важной поездки могла только я, потому что самые неожиданные и удивительные вещи происходили именно со мной. К сожалению, большая часть этих событий приходилась на черную полосу моей жизни, конца которой я, как ни вглядывалась, все никак не могла заметить на горизонте. Москва встретила нас теплым апрельским солнцем и колючим ветром. В «Домодедово» было слишком людно, шумно и тесно. Мне всегда не хватало места в подобных скоплениях людей, когда каждый норовил куда-то протиснуться, поскорее куда-то успеть. Хотя спешка мне нравилась, и подобный стиль жизни — быстрый, торопливый, бьющий ключом — казался наиболее привлекательным, я ненавидела бесполезную суету, которой часто бывали полны места вроде метро и аэропортов. Такси брать не стали, добирались на метро. Настя ехала, как и предполагалось в начале, всего на неделю, поэтому её маленький чемодан на фоне моего забитого под завязку «лабрадора» и спортивной сумки казался крохотным и обозленным на весь мир «чихуа-хуа». Меня донимали кашель и больное горло, но я упорно глотала таблетки и старалась выжать максимум тепла из своего черного кожаного пиджака, пряча руки в карманы и вжимая голову в плечи. Получалось довольно сносно. Все организационные моменты я без зазрения совести свалила на Настю, а потому нисколько не удивилась, когда после получасовой прогулки от станции метро попала в загаженный подъезд и не менее зашарпанную квартирку, в которой на удивление трезвая и опрятная на вид хозяйка проводила нас в комнату, забрала деньги за первую неделю, отдала ключи и ушла восвояси. Клетушка была довольно тесной: справа и слева от узкого высокого окна вмещались две железные кровати с провисшим железным плетением и продавленным матрасами; в ногах одной из коек стояла тумбочка, а вдоль правой от двери стены шатался сервант со стеклянными дверцами и ворохом книг в пыльных переплетах. Напольный ковер удачно гармонировал с настенным, а цветок на подоконнике жалко тянул свои блеклые листки к слепящим, но нисколько не греющим лучам. Я невольно сравнила себя с этим вянущим созданием, но быстро отвлеклась на чихание: то ли от пыли, то ли от простуды. Реакция Мироновой на распыление мною бактерий оказалась незамедлительной: — Так, лежи здесь, а я пока узнаю, где тут ближайшая аптека, и сбегаю за лекарствами. — Не стоит тратиться, — слабо запротестовала я, но мои вялые попытки отговорить Настю тащиться через пару кварталов и покупать вроде бы уже ненужные лекарства были пресечены твердым «ложись». Я не чувствовала в себе сил сопротивляться и, услышав звук проворачивавшегося замка, без сил упала на кровать, жалобно скрипнувшую под весом моего тела. Устало подняла глаза вверх: на боковой части серванта висело зеркало в покрывшейся коричневыми разводами раме, в котором я могла смутно разглядеть разметавшиеся по подушке волны черных волос, резкую бледность лица и потухший взгляд. Перелет изрядно меня вымотал: я была на ногах практически целые сутки, да еще и чувствовала все признаки подступающей болезни. Наилучшим вариантом сейчас было уснуть, что я и сделала, благополучно оставив разбор чемоданов и составление плана дальнейших действий на время моего более сознательного бодрствования. Проснулась я в середине ночи, когда часы показывали без четверти три, а Настя мирно посапывала на соседней кровати. В пижаме и со слабой косой заплетенных на ночь русых волос она выглядела довольно мило, и я бы вряд ли признала в ней девушку, которая слушает тяжелый рок и материт всех неугодных ей бедолаг. По крайней мере Миронова всегда была позитивна и, как и я, полна энтузиазма. Только она его не теряла, а вот со мной в последнее время начало дружить уныние. Нос был заложен, поэтому я и проснулась. Найдя в оставленном на прикроватной тумбочке пакетике с лекарствами назальный спрей и предприняв попытку избавить нос от захвативших его неприятелей, я легла обратно и попыталась продолжить сеанс черно-белых снов. Но мой организм был слишком для этого взбудоражен: новый город, новые возможности и надежды — все это, наконец дойдя до сознания, не могло не дать пищу для размышлений, осилить которые уставший мозг минувшим вечером был не в состоянии. Да и произошло все как-то до неправильности быстро: никаких долгих раздумий, размышлений и трезвых взрослых оценок. По-ребячески быстрое решение, незамедлительное действие. И вот она я, в Москве, с двумя тысячами в кошельке и без каких-либо планов на дальнейшую жизнь. «Звезда кремля, и вот он я». Хотя кое-какие цели у меня все же были. Первоначальная цель поездки никуда не делась: я по прежнему могла побывать на съемках Импровизации и — кто знает? — стать одним из её участников. От абсурдности последней мысли я улыбнулась, а затем незаметно провалилась в сон, в котором меня преследовали сбивчивые образы участников шоу, ставшего моей болезнью.***
Три дня я провалялась в кровати. Ничего удивительного, но и приятного мало. Настя носилась по достопримечательным местам, фотографируя все, что попадется под руку: памятники архитектуры, экспонаты музеев, парковые деревья, фонари и даже надоедливых голубей. Камера на её телефоне прекратила свою работу после столкновения с асфальтом, а вот старая мыльница исправно работала и радовала меня тоскливыми вечерами своими не очень четкими кадрами. Винить Настю за то, что она бродит по Москве без меня, я не имела никакого права: уже через четыре дня она уезжала, а я, при условии устройства на работу, оставалась в столице и отправлялась в Главкино в роли зрителя Импровизации. Вход свободный, главное — забронировать место, о чем я позаботилась за неделю до прилета в столицу. Сделать это было в разы проще, чем я ожидала. Главное — достичь восемнадцати (в свои двадцать три я справилась с этим на ура). На входе необходимо соблюдать не очень строгий дресс-код: отсутствие ярких, красных, черных вещей или шмоток с логотипами. Прическа, макияж — ничего нового, ничего сверхъестественного. Желающих много, но если знать обо всем заранее и вовремя подать заявку, ты попадаешь. Тормознутая улитка? Не высовывайся из своего Мухосранска. Настя всегда говорила, что я раздуваю из мухи слона, вознося свое любимое шоу до поднебесных высот. На «Stand-up» или «Comedy» попасть и правда сложно — слишком уж известные программы, собирающие многомиллионную аудиторию. А вот «Импровизация» — совсем еще молодой, хотя и довольно быстро набирающий популярность проект, к которому некоторые относятся с опасением. Так что в том, что за неделю до вылета я, захлебываясь от восторга, носилась по комнате в квартире Мироновой, рассказывая ей эту сногсшибательную новость, Настя нашла много комичного, но не удивительного. Но именно это событие заставило меня срочно начать искать билеты в столицу. В оставшиеся до «дня Х» три дня, когда я перестала дышать как выброшенная на берег рыба и тянуться к носовому платку каждые десять минут, мы с Настей наверстывали упущенное, бродя по изученным ею местам. Меня они наводили на невеселые мысли о первой поездке в Москву, так что долго мы на них задерживаться не стали. Посетили несколько малоизвестных музеев, побродили по набережной, покатались на метро. Получили еще несколько снимков: на мой телефон и на старую-добрую мыльницу. Один раз даже попросили прохожих сфотографировать нас вместе на фоне какого-то наверняка отмеченного белым птичьим знаком памятника, ибо негативное отношение Насти к селфи частично передалось и мне. И вот, наконец, наступило двадцать девятое апреля — первый день съемок нового сезона. Я попадала на первую смену, так что быть у входа в Главкино следовало в девять. Будильник — на шесть: в отсутствии проблем со скоростью передвижения я очень сильно сомневалась. Проспать не было ни единой возможности: с трех ночи и до половины шестого утра мой возбужденный организм просыпался и засыпал с интервалом в сорок минут. За полчаса до раздражающего сигнала я наконец встала, и Настя вместе со мной: заранее собирала вещи для утреннего вылета. А я, словно переволновавшийся перед первым ЕГЭ школьник, проверяла, не забыт ли паспорт и правильные ли надеты вещи. Настя вновь смеялась над моей суетой, а я вяло отшучивалась в ответ. Главное, что паспорт уже закинут в сумку через плечо, а одежда и украшения не выходят за рамки правил: узкие светлые джинсы — старые, но вполне хорошо сохранившиеся (естественные потертости выглядели дизайнерской задумкой) — и свободная черная футболка. Несколько металлических кулонов, разбавлявших этот мрак, и кольцо-талисман на большом пальце, с которым я не расставалась с окончания института. Вот и все — можно отправляться в путь. Следуя инструкции, на своих двоих добралась до ближайшей станции метро, дотряслась до Тушкинской, оттуда — на маршрутке до остановки «Глухово» и снова пеший ход — а затем уже и бег — до места сбора. Итог: долгая и утомительная поездка, отнявшая два часа моей жизни, но на пару шагов приблизившая меня к цели. Глупой, но слишком желанной, чтобы думать о её целесообразности. В девять двадцать, закончив все организационные моменты, нас завели внутрь и рассадили по местам, однако начинать еще не спешили. Я сидела на четвертом ряду и имела замечательную возможность посмотреть на других зрителей, чьи эмоции были довольно разнообразны: нетерпение, интерес и очень редко — скука. У меня же от волнения дрожали руки, а нога в белых оригинальных «конверсах» — неоправданная дань моде по случаю приличного гонорара за успешное выступление — выбивала бесшумную дробь. Наблюдение за переговаривающимися между собой парнями и девушками быстро наскучило. Я здесь никого не знала, да и не могла знать, а потому вплоть до начала шоу рассматривала сцену и съемочную площадку, оказавшимися не совсем такими, какими их рисовало мое воображение. Одна деталь чуть было не ускользнула от моего внимания: пятый пуфик, потеснивший привычную симметрию и гордо вставший в центре ряда. Сердце вздрогнуло: новый участник? Обдумать мысль как следует уже не успевала: началось. Свет, камера, мотор, верно? Кажется, так все и было. На сцене — Воля с его неисчерпаемым энтузиазмом и шаблонным приветствием, сразу готовящими зрителя к тому, что у этого шоу нет сценария. А дальше... Дальше все пошло совсем не так, как обычно. — Встречайте наших участников: Арсений Попов! Зал взорвался аплодисментами, и я, спохватившись, подняла руки и вместе со всеми захлопала выбегающему на сцену мужчине, весело приветствующему публику. Кажется, их опять переодели: у ног Арса больше не болтались подтяжки, да и цвет рубашки, как я успела заметить, сменился. — Дмитрий Позов! Второй участник появился из-за декораций и занял свое место, щеголяя новой футболкой с принтом. — Сергей Матвиенко! Все тот же пучок, живая мимика и новый комплект одежды. Как обычно: имя — аплодисменты — приветствие — приземление на пуф. — Антон Шастун! — Привет! Приве-е-ет! Аплодисменты стали громче. Парень, улыбаясь и счастливо приветствуя зрителей, занял свое место справа, но центральный пуф по-прежнему пустовал. — И... наш новый участник, а точнее участница, — выделяя последний слог, объявил ведущий, — Марина Этцель! — Здравствуйте, здравствуйте! Никто не прекращал хлопать, но на лицах отразилось недоумение, когда на сцену выбежала жизнерадостная блондинка, оживленно размахивавшая руками и наигранно бодро приветствовавшая удивленных зрителей. Что-то во мне сжалось и дало трещину. Это было похоже на удар под дых, насмешку от матушки-судьбы, которую она вот так вот запросто бросила мне в лицо, приказав подавиться своими мечтами и наблюдать за осуществлением чужих. Мимолетный огонек солнечного зайчика погас, и я вновь осталась одна на своей проклятой черной полосе, с каждым разом становившейся все темней. Я ушла бы на первом же перерыве, сославшись на проблемы со здоровьем и недомогание — последнее бы даже не было ложью. Но любопытство вынуждало меня остаться и досмотреть все до конца. В начале, как всегда, разминка из повседневных вопросов и дружеских подколов. Новенькая справлялась вполне неплохо, хотя её шутки и не вызывали у меня улыбки: сказывалось предвзятое отношение и неосознанная неприязнь к более удачливой сопернице. В привычной и уже немного родной импровизации «меняй» все оставалось без изменений: Арсений и Антон, согревая сердца малознакомых мне любителей данной пары, играли пожилую чету, прожившую вместе пятьдесят лет и вдруг решившую развестись. Я веселилась от души и практически забыла о новой участнице шоу, целиком окунувшись в происходившее на сцене. Видела мелкие недочеты и короткие торможения ребят, но не обращала на них ни малейшего внимания, так как это, несмотря на все мои опасения, нисколько не портило общего впечатления. На то она была и импровизация: смешная в своей нелепости и абсурдности. Когда стало видно, что импровизаторы понемногу заходят в тупик, прозвучал гудок большой кнопки, оповещавший об окончании миниатюры. — Все, стоп, хватит, — крикнул Паша, улыбаясь во весь рот и отмахиваясь от происходящего на сцене. — Оставьте в покое бедного кота. Импровизаторы смеялись и возвращались на свои места под одобрительные аплодисменты зала, а ведущий продолжал свою работу. — Следующая импровизация называется «Сцены из шляпы», в которой я из вот этой вот шляпы, — Паша продемонстрировал камерам и залу черный головной убор, наполненный крупными листками бумаг, — буду доставать бумажки с темами для сцен, а ребята будут на эти темы импровизировать, — продолжал ведущий, чуть-чуть встряхивая шляпу и удобнее устраиваясь на своем месте. — Участвуют все. Да-да, и ты, Мариночка, тоже выходи. Пятеро импровизаторов встали со своих мест и разбрелись в разные стороны; слева — Антон и Сережа, справа — Арсений, Дима и Марина. Может, это моя зависть оценивала поведение девушки, а может увиденное было объективной правдой, но новенькая вела себя несколько скованно, а её руки слегка подрагивали, когда она вставала. Эту деталь я списала на свою больную фантазию, но странное предчувствие не покидало. — Итак, импровизация «Сцены из шляпы». Мы начинаем! Что-то шло не так. Парни выступали отлично, но с каждой новой сценкой Марины, во мне крепла уверенность, что она не может справиться со своим волнением. Это было странно: наверняка, прежде чем начать съемки, они не один раз репетировали те или иные виды импровизаций, дабы позволить новой участнице немного освоиться и привыкнуть к новому коллективу, к новому формату. Да и нет тебе дороги в юмор, если ты боишься зрителя. Но неутешительные наблюдения вызвали у меня укол жалости к девушке. Финал для всех вышел крайней неожиданный — обморок. Съемки остановили, Марину привели в чувство и увели в гримерку, а остальные участники шоу стояли на сцене и переговаривались с креативным продюсером, обсуждая, что делать дальше. В зале тоже шептались, в следствие чего ни один звук со цены не долетал до моих ушей. Но я могла видеть лица: обеспокоенные, немного мрачные — все были немного на взводе, чуть-чуть шалили нервишки. Голоса стали громче, когда из гримерки вернулся сопровождавший Марину человек и сказал им нечто, что заставило Шеминова нахмуриться, а Волю — развести руками, мол, я же говорил. — А может еще из зала кого-нибудь вызовем, а? — неожиданно громко ответил Матвиенко на реплику одного из ребят. — Как тебе вариант? — уже чуть тише, но все равно вполне различимо. В словах — граничащая с сарказмом ирония, но зал все равно притихает, устанавливая на съемочной площадке непривычную тишину. Во мне срабатывает некая пружина. Щелчок — и внутри загорается барахлившая ранее лампочка, словно поврежденные контакты вновь соединились и продолжили проводить электричество. Над огоньком мигают неоном неровные буквы «Безрассудство». — Меня возьмете? Опыт есть. — Голос неестественно громкий, будто чужой: я его не узнаю. Однако вибрация — в моем горле, все взгляды — на меня. Это немного пугает, и я хочу, чтобы все дружно посмеялись, будто это была импровизированная шутка. Невинный розыгрыш. — Да давайте, мне уже все равно, — пожал плечами Паша, словно поддерживая некую глупую игру. — Стас, что думаешь: дадим шанс? Короткое совещание, больше для вида. Все равно терять уже нечего: съемки начаты, а тут такой форс-мажор. Ребята-импровизаторы кивали, соглашаясь на авантюру, остальные тоже не выявляли протеста. В конце концов, все это шоу основано на импровизации, а подобная проба — еще одно доказательство непредсказуемости всего, что происходит на съемочной площадке. — Как тебя зовут? — наконец, спросил Воля, обращаясь ко мне и тем самым направляя взгляды окружающих в мою сторону. — Алиса. — Ну давай, Алиса, выходи к нам. Губы растягиваются в широкую улыбку, сердце — на грани приступа. Стоя на краю утеса, где обрывалась чернильная дорога моей жизни, я вышла на сцену под аплодисменты зала, прыгая в давно забытые бурлящие пучины жизни в светлой полосе. А мир не так уж и плох, верно?