Fuck you anyway

Placebo - Fuck U Артур всегда входит в квартиру так, будто вернулся из далекого путешествия и давно тут не был. Каждый раз при этом он тяжело опускает на пол в коридоре сумки, если они есть, а если их нет, то просто останавливается и произносит что-то вроде «Ну наконец-то» или «Как же я устал», всем своим видом намекая, что иметь дело с кем-либо у него нет никакого желания. Он терпеть не может, когда его встречают или, хуже того, начинают расспрашивать с порога. Поэтому сейчас, зная, что британец одной рукой держит пакет с продуктами, другой, предположительно, расстегивает джинсовую куртку – несмотря на теплое время года, он отказывается ходить без своей любимой куртки цвета хаки, - никто не вышел ему навстречу, а, в качестве приветствия ему, прозвучал лишь вопрос Франциска: - Ты купил хлеб? - Если тебе нужен хлеб, почему ты не сходил за ним сам? – доносится усталый голос Артура откуда-то с кухни. – Откуда мне знать, что тебе нужно? - Если бы ты взял телефон… - лениво произносит Франциск, но не считает нужным продолжать. - Не хватало мне, чтобы вы начали названивать мне, когда я хочу от вас отдохнуть, - так же лениво отвечает британец. В разговоре он никогда не разделяет сожителей на Франциска и Альфреда. Для него эти двое – всегда «они», да, в общем-то, ничего удивительного в этом нет, ведь они исполняют по сути одну и ту же роль, более того, нередко выполняют одни и те же действия. Наконец, британец, одетый в джинсы и футболку с «Американским идиотом», вразвалочку входит в гостиную и окидывает взглядом привычную картину: француз читает книгу, развалившись в удобном кресле, а американец лежит на засыпанном попкорном и обертками диване и щелкает кнопки на пульте от телевизора. Голубые глаза направлены на экран ящика, там идет какая-то провокационная программа о политике, кажется, что он смотрит, но думает явно о чем-то своем. - Ты хоть раз сходишь на свою практику, Джонс? – спрашивает Артур, подходя к окну, чтобы задернуть шторы – на улице давно стемнело, и в окнах блестели блики от лампы. - Ты-то сам? – пожимает плечами тот, ища рукой упаковку с попкорном. - Мне засчитали автоматом, - отвечает тот и недовольным голосом заводит свою ежедневную песню, к которой те двое настолько привыкли, что уже не прислушиваются к словам: - Вы как всегда просиживаете задницы и опустошаете мой холодильник, - «Вообще-то он и так пустой», - вставляет кто-то. - Я, конечно, понимаю все прелести проживания в чужом доме и вот такого нифига-не-деланья, но могли бы хотя бы не разбрасывать мусор, а прибраться? Поскольку к Франциску относится только «просиживание задницы», а холодильник, действительно, давно стоит пустым, он не реагирует, Альфред же, который устал ничего не делать и которому ничего не хочется делать одновременно, приподнимается смахнуть из-под себя крошки и делает вид, что к нему это относится не в большей степени. - Джонс! – резко кидает ему Артур. - Я телик смотрю, - тянет тот. - Неправда. Артур пытается скинуть с дивана Альфреда, который всеми силами упирается, не давая тому разложить его. - Ну ляг рядом со мной, тебе хватит места! - Конечно, - со своей лучшей саркастической интонацией отвечает британец. – Останешься на этом диване на всю ночь, если сейчас не слезешь. - А я и останусь, - безразлично кидает тот. - А через два часа я лягу в кровать, нефиг сбивать режим дня. - Не поздновато ли заботиться о режиме дня? – усмехается американец. - Как ты, интересно, собираешься заснуть? - Я, в отличие от тебя, не провалялся в постели все утро и весь день. - Ну-ну, ты провалялся всего часов до одиннадцати, - зашедший в этот момент в комнату Франциск останавливается у входа и опирается на дверной косяк. – Артюр, - произносит он с французской интонацией, заставляя Кёркланда скривиться, - ты что, не купил ничего кроме пива? – он выразительно поднимает брови, глядя на обернувшегося к нему парня. - Как будто вам нужно что-то ещё, - фыркает. – Ладно. В шкафчике на кухне макароны, - сдается он. - Я собирался их сварить завтра, но, если хочешь, можешь достать их сейчас. - Я голоден, - Альфред, так и не вставший с дивана, потянулся – раздался хруст костей. - Поговори у меня тут, - грозно кидает ему англичанин. – И так валяешься целый день. При пятиразовом питании и бутылке пива в день скоро совсем зарастешь жиром, - Франциск усмехается. Альфред ведь совсем не толстый: тело у него пропорциональное, мышцы твердые, свободная футболка не скрывает мускулов - в общем, придраться не к чему, но это же Артур. - Зачем ты купил пиво, если собираешься идти спать? - Я собираюсь, - без раздумий отвечает тот, - но с вами у меня разве получается когда-нибудь сделать всё так, как я собираюсь? Ночью было весело, не зря Артур не ушел спать. Они слушали громкую музыку, пели, разбили одну бутылку пива, а остальные, кажется, выпили. Франциск хорошо помнит вчерашнюю ночь, ведь он пил меньше всех. Вообще-то он, независимо от количества выпитого алкоголя, обычно ничего не забывает, хотя, может, ему так кажется. Сегодня он проснулся первым, и, как только он открыл глаза, его взору предстал спящий на животе Артур и рука Альфреда на его спине. После некоторых раздумий, Франциск решает не сбрасывать руку, всё равно они спят. Он чувствует себя вполне сносно, для полного счастья только чашки кофе не хватает. Но кофе нет. «Кофе», - он мысленно добавляет новый пункт в список необходимых продуктов, который он держит в голове. И тут же добавляется еще один: сыр. Бонфуа воспитан в строгости, он может жить без роскоши, но некоторые слабости у него все же есть, например сыр. Ведь нельзя же есть просто вареные макароны без всего? Поскольку список, уже состоящий более чем из десяти пунктов, грозит так просто не сохраниться в памяти, Франциск завязывает волосы в низкий хвост и надевает рубашку, решив, что позднее субботнее утро, время, в которое Артур и Альфред видят еще далеко не последний сон, - отличная возможность сходить в магазин. Перед уходом он всё-таки сбросил руку. Правда, вернувшись, он обнаружил американца обнимающим друга уже двумя руками. Сейчас Франциск помешивает макароны, чтобы не дай бог не склеились, и прислушивается – ему показалось, что из гостиной донеслись звуки. Он чудом нашёл запрятанный в невероятные глубины поднос, на котором сейчас красуются три тарелки спагетти карбонара, если так можно назвать блюдо, приготовленное из самых дешевых продуктов. С ним он направляется в заваленную бутылками, упаковками и бумагой гостиную, откуда доносятся стоны проснувшегося Артура и шумное дыхание все еще спящего Джонса. Кёркланд выливает на него бессвязный поток слов, как всегда, заверяя, что больше никогда не будет пить, а с ними особенно. Франциск лишь усмехается. Артур так неустойчив к алкоголю, что двух бутылок пива ему достаточно, чтобы забыться, а наутро мучиться тяжелым похмельем. Американцу, напротив, ничего не страшно, слабый алкоголь на него почти не действует. Ночью он был похож на пьяного, но, Бонфуа знал, опьянило его не пиво, а раскованность Артура, а сейчас он спит до часу дня просто потому, что любит спать. - Как ты? – спрашивает Франциск с улыбкой. Настроение у него сегодня жизнеутверждающее. - Херово, - доносится голос из-под одеяла. Затем его лохматая голова с несчастным лицом показывается на свет, и он жалуется: - Я завязываю с пьянством, серьезно тебе говорю. Ночью кажется, что напиться круто. Сейчас я понимаю, что это говно. - Да? – улыбается Франциск и зачем-то говорит: - А у меня наоборот: от некоторых вещей, которые мне нравятся днём, ночью мне делается противно. - Правда? – они поворачивают головы на сонный голос Альфреда. - Чистая, друг мой. Днём, точнее, уже вечером Артур хочет прогуляться, но Альфред его не пускает – обещает разнести дом. Кёркланд ему не верит, хотя тот может. Франциск удивляется, как англичанин только его терпит, но тут же закатывает глаза: ничего удивительного ровным счетом здесь нет (хотя вслух он этого, разумеется, не произносит). С Альфредом в доме Артур ведет себя не так, как вёл, живя с одним только Франциском, и так ему точно лучше, чем было, когда он жил один. Бонфуа усмехается, вспоминая, с каким лицом американец пришёл в квартиру Кёркланда, где уже некоторое время жил он сам. Не то, чтобы после этого положение Альфреда сильно улучшилось, а его, Франциска, положение ухудшилось. Нет, ведь Артур относится к ним одинаково, по крайней мере, на первый взгляд. Весь дом пропах сигаретами, что невероятно злит англичанина, хотя тот курит больше всех, и Бонфуа, сидя у раскрытого окна, смотрит на улицу с высоты четвертого этажа. Почему-то именно сейчас грудь сдавливает нестерпимое желание увидеть узкую улочку французского городка, может быть, ту самую, на которую в детстве смотрел из окон он сам? Глупости, ведь с трёх лет он рос в новых районах Парижа, он не может помнить тот маленький городок. А может быть, и может. Когда француз, скучающий по родине, выныривает из своих мыслей, он понимает, что грубые крики Артура и резкий голос Альфреда уже не слышны. Похоже, они ушли. «Ну и ладно, - думает Бонфуа, - все равно американец этим ничего не добьется, а он, пока они гуляют, подготовит им встречу». Вернувшись, парни находят на основательно проветренной кухне тарелку картофельного салата, а в холодильнике их ждут три банки любимого Артуром эля. Тот, при взгляд на них, издает недовольное «О-о-о-о-о», а Альфред только улыбается и пожимает плечами. «Кёркланд пил и будет пить, - произносит он про себя и так же про себя добавляет, - по крайней мере, пока живёт с нами». И действительно, через пару часов квартира вновь наполняется сигаретным дымом и запахом алкоголя. Франциск вдыхает этот запах полной грудью, как недавно вдыхал свежий вечерний воздух, и в его голову закрадывается неприятная мысль, которая, наверно, когда-либо посещала каждого из нас. - На что я трачу свою молодость? – с печальной улыбкой озвучивает он её, а Альфред с вопросительной интонацией мычит: «М-м?», не отрывая взгляда от ног Артура, который заткнул уши наушниками и сейчас совершает непонятные телодвижения под свою музыку. – У тебя, вот прямо сейчас, - нехотя продолжает Франциск, - нет ощущения, что жизнь проходит мимо? - Не-а, - вполне серьезно качает тот головой, - моя жизнь здесь, - и он снова переводит взгляд на «свою жизнь». «It's my life! It's now or never. I ain't gonna live forever*», - вдруг звонко запевает Артур под музыку, доносящуюся до Альфреда с Франциском из его наушников, и Бонфуа думает, что это не просто так. Все ведь не просто так. (- Ты веришь в то, что всё не просто так? - Что за бред?) Поскольку выпили они немного, никто не лежал в отключке прямо на полу. Альфред и Франциск с вполне ясными головами довели тоже вполне адекватного, но не в меру развеселившегося Артура до широкой кровати в спальне. Кёркланду хорошо, он не хочет ложиться. Он находится в непривычно приподнятом настроении, и Альфред тоже радуется. Только Франциску не терпится уложить обоих спать. Спят они втроем, Артур посередине, и, по молчаливому согласию, ни американец, ни француз его не трогают, да он и сам им не даёт. Но сегодня британцу слишком хорошо, слишком весело, чем Альфред, не замечая укоризненного взгляда Бонфуа, спешит воспользоваться. Франциск, посмотрев на его обвивающие тело англичанина руки, пожимает плечами и тоже нарушает установленные им же правила. - Франциск, Ал прижал меня к себе, - довольно и насмешливо сообщает Керкланд. – Ал, Франциск трогает мои ноги. - Ну и зачем ты это говоришь? - Давно мечтаю посмотреть, как вы поубиваете друг друга, - смеется тот. - Артур, - через некоторое время зовет его американец, - почему ты повернулся к Франциску? - Потому что он не пытается меня поцеловать, - сонно бормочет британец в подушку. - Не устраивает, - возмущается Джонс, - тогда я попытаюсь поцеловать тебя в шею, - предупреждает он. - Учти, мой локоть рядом. Бонфуа скучно. Настолько скучно, что он щипает проходящего мимо Артура за зад, а потом несколько минут наслаждается его руганью и тяжелым взглядом Джонса, под глазом которого красуется свежий фингал. Это быстро наскучивает, и он откидывается на спинку кресла, без интереса глядя в потолок, и думает, чем развлечься еще. Франциск зовет Артюра с лучшей из всех его соблазнительных интонаций и, употребляя красивые слова, предлагает переспать. - Если тебе скучно, - угадывает его настроение тот, - пойди прогуляйся, там сегодня открывается какая-то художественная выставка, вроде тех, что ты любишь. - Откуда ты об этом знаешь, если не выходишь из дому? Тот сжимает губы и пожимает плечами. Иногда Альфреду кажется, что у него нет шансов. Он ругает себя за то, что сделал более-менее решительный шаг только сейчас, а не год назад и не два назад. Какой прок от того, что они живут вместе, если они почти никогда не остаются наедине? Он знал, на что идет, но, думал он, должна же быть хоть какая-то польза! Вся польза заключается в том, что он видит Артура постоянно, и они спят в одной кровати, в остальном же ситуация только ухудшилась. Хотя они все время были рядом, странно, Альфреду куда реже, чем раньше удавалось просто поговорить с Артуром, просто побыть вдвоем, ведь теперь его мозг занят тем, чтобы не дать такой возможности Франциску. Как же это глупо. Иногда Альфред не сомневается, что держится лишь на одном упрямстве, и скоро сдаст позиции, ведь Франциск Керкланду гораздо ближе. Нет, они тоже близки, и Альфред знает Артура давно, но не так давно, как француз. Пару раз Бонфуа все надоедало, и он уходил, правда, потом возвращался. В такие моменты Артур громко ругался и советовал больше не приходить. Альфред один раз тоже собирался уйти, англичанин тогда, нахмурившись, только молча смотрел ему вслед. Хотя, иногда Альфреду все же кажется, что англичанин их обоих терпит только от скуки, и оба они останутся ни с чем. - Полезем в окно, - объявляет Артур. - Чего? – удивляется Джонс. – Совсем долбанулся? - За окном кухни – пожарная лестница, - поясняет он, - и если очень постараться, на нее можно вылезти, ни за что не зацепившись и не рухнув вниз. - А нафига тебе это, скажи? - В подъезде нас караулят соседи, чтобы въебать нам за ночную музыку. Американец очень боится, что Артур сорвется вниз, поэтому ни на секунду не отпускает его и крепко прижимает к себе. Тот смеется, похоже, у него в крови мало адреналина, и сейчас он наслаждается опасностью. Соседи орут на них из окна, но, как только под ногами обоих твердая поверхность, Альфред начинает разделять настроение друга и тоже смеется, сбегая вниз по гремящим ступеням. Солнце светит в глаза. Он не понимает Франциска и не вспоминает о тех словах, что тот сказал ему прошлой ночью, потому что не понимает, как они могли прийти ему в голову. Находясь в серьёзном настроении, Франциск не пристаёт к Артуру. Он давно считает себя выше того, чтобы пытаться дотянуться до того, до чего ему не достать. Однако не может себе отказать в слабости поддерживать слабую надежду, находясь рядом. А Джонс дурак. Артур поднимает с пола раскиданные вещи, как обычно, ругаясь из-за беспорядка, а американец настраивает радио на рок-волну. Там играет что-то злое и депрессивное, и Франциск вздыхает, делая вид, что увлечён «Большими надеждами», но, на самом деле, мысленно подпевая: Pray to God I can think of a kind thing to say But I don't think I can So fuck you anyway Джонс ложится на пол и тоже начинает тихонько подпевать: Now the world needs to see that it's time you should go There's no light in your eyes and your brain is too slow - Надеюсь, - стоя на коленях и собирая рассыпанные канцелярские принадлежности, усмехается Артур, - когда вы слушаете эту песню, вы не думаете обо мне? - Где какой-нибудь нож?! – раздражённо тянет Артур. Естественно, это риторический вопрос. - Поведай, что ты пытаешься приготовить на этот раз? – облокотившись на холодильник, интересуется Бонфуа. - Я просто хочу это порезать, - наконец, он достаёт грязный нож из раковины. На кухню вбегает Альфред, фальшиво напевая: «With the lights out, it's less dangerous, here we are now; entertain us*», и целует Артура в щёку. - Из-за тебя и выронил нож, идиот! – ругается тот. - Почему бы тебе не достать набор пластиковой посуды из шкафа в гостиной? – советует Франциск. - Потому что у меня полная раковина нормальной! - Но ты же всё равно её не помоешь, - резонно возражает француз. Артур соглашается и уходит, а Бонфуа поворачивается к Альфреду. - Он даст тебе себя поцеловать, если ты, наконец, начнёшь действовать решительней. Позови его погулять, своди на рок-концерт, увези куда-нибудь, - американец недоверчиво смотрит на своего соперника. – Он давно этого ждёт. - Отвали! – Альфред не слушает. – Джонс! Я не женщина, и когда я говорю “нет”, это НЕТ! Американец не отспупает. Он старается с максимальной пользой использовать время, пока Франциск где-то гуляет. Наконец, ему приходится оставить свои большие планы на потом, потому что британец начинает по-настоящему раздражаться. - Он же сейчас с кем-то сосется, - говорит Альфред. Его слова не кажутся ему невежливыми, он и не желает оскорбить француза, он просто констатирует факт. - Мне есть дело? - Зачем он тебе нужен? - Не нужен, - качает головой. – Я бы с превеликим удовольствием отправился куда-нибудь на Самоа и жил бы там один. - Ты трахался с ним? – решает задать интересующий его вопрос Альфред. Британец некоторое время неприятно смотрит на него, как бы спрашивая “Зачем тебе это нужно?”, а затем безразлично говорит: - Было такое, интересный опыт, но мы давно это не практикуем. - А ты хотел бы... - Иди к чёрту, а то я выгоню тебя из дома! – орёт Кёркланд. То ли ему так противен Альфред, то ли Франциск, то ли он просто боится этой темы. - Будь счастлив, mon cheri, я верю, так и будет, - сегодня Франциск принёс откуда-то начатую бутылку красного вина, хотя говорил о розовом шампанском. – Et moi, - он тяжело вздыхает, - я останусь с разбитым сердцем, запахом твоего одеколона на рубашке и бутылкой хорошего вина. Знаешь, в этом есть своеобразная красота. - Чувак, ты уверен, что ко мне обращаешься? – неуверенно спрашивает Альфред обнимающего его за плечи француза. - Je... – Aмериканец не помнит, чтобы он когда-нибудь видел его пьяным, и он не уверен, что сейчас видит именно это. – Артюр проведёт своим безразличием тебя, но не меня, - Джонс не знает, надо ли ему воспринимать его слова серьезно, да и вообще, надо ли как-то их воспринимать? Артур сидит с ногами на подоконнике и поочерёдно смотрит то на свою сигарету, то на них. Как это соседи еще не жалуются на табачный дым из вентиляционной системы? Альфред лежит на диване, подложив руки под подбородок, и смотрит на Артура, лежащего поперек ног Франциска и читающего книгу. На спине англичанина, в свою очередь, лежит книга Бонфуа, и Джонс ощущает сильные уколы ревности, видя, как часто, слишком часто, тот трогает свою книгу, а заодно и то, на чем она лежит. Он пытается представить, как они спали. Артур, наверно, стоит на коленях, а француз соответствующими опытному и искусному любовнику движениями ласкает его грудь, соски, бока и неторопливо двигается внутри него. Долго эта картинка в голове американца задерживаться не пожелала, и вот в его фантазиях они уже втроем. Британец, которого имеет сзади Франциск, делает ему, Альфреду, минет, и парень почти почувствовал горячие, мокрые губы любимого, хотя на самом деле прикасался к ним всего пару раз. Он представляет, как Артур стонет, с его голосом это, должно быть, прекрасно. Картинка перед глазами сменилась: Франциск опять сзади англичанина, только теперь они стоят. Альфред спереди трется пахом об Артура, и тот снова стонет, запрокидывает голову назад. Джонс с закрытыми глазами наслаждается своими пошлыми фантазиями: оральный секс, проникновения, грубые фрикции, и всё это втроем. Артур прерывисто дышит, по его светлой коже стекают капельки пота, их горячие тела так близко. Альфред ловит себя на том, что готов застонать и нехотя открывает глаза. Те двое все так же лежат на полу и ничего не замечают. Американец встает и с независимым видом проходит мимо них, направляясь в заваленную грязной одеждой ванную. Возбуждение не приносит абсолютно никаких приятных ощущений, а на душе тоскливо, но парень не собирается никому этого показывать. - Давно пора было помыться, - не понимая глаз, бросает ему Кёркланд, когда он возвращается. Альфред беззаботно что-то отвечает, стараясь не смотреть на руку Бонфуа, каждый раз касающуюся плеча англичанина. Он смотрит на него, флегматично читающего, одетого в джинсы и черную футболку и не может выбросить из головы такой яркий его образ, горячего и стонущего его имя. За последующие дни ничего примечательного не произошло. Они побывали в ресторане, сходили в кино на премьеру фильма, название которого ни один из них не запомнил, Франциск сводил их на выставку абстрактной живописи. Альфред поначалу развлекался, пытаясь увидеть, что же на этих разноцветных холстах все-таки изображено, и высказывая самые нелепые предположения вроде перевернутой коровы или привидения с флагом Бразилии, но после того, как Франциск посмеялся вместе с ним, желание продолжать почему-то пропало. Они больше не пили, потому что Артур серьезно сказал, что ему это надоело, зато француз предложил втроем принять ванну, и Кёркланд даже почти согласился. Естественно, ничего не вышло. Франциск говорит с кем-то по телефону, а Артур собирается гулять. На вопрос, можно ли пойти с ним, он неопределенно качает головой, что Альфред предпочитает посчитать согласием. Сегодня на улице прохладно, зато не печет, и американец рад выйти на улицу, да еще через парадную дверь (вредные соседи куда-то уехали). Артур делает вид, что гуляет один, смотрит в небо. Альфреда это не напрягает, он знает, что его друг из тех, кому необходимо иногда побыть в одиночестве, и идет немного позади. Наконец, он решает, что британец достаточно побыл один и подходит к нему. Джонс предлагает пойти в парк, и парень соглашается. Там в это время суток просто замечательно: зеленая листва деревьев и кустов слегка колышется от еле ощутимого ветерка, людей мало, воздух прохладный и свежий. Некоторое время они просто прогуливаются и разговаривают, но что-то тревожит Альфреда. Артур периодически поглядывает на него, он же смотрит в основном на его шею и ухо. - Все, что тебе от меня нужно, это секс? – безразлично спрашивает англичанин. - Нет. - Только не говори, что хочешь серьезных отношений, - он, похоже, давно хотел начать этот разговор. Только вот спрашивать нечего, ничего такого, что он не знает, Альфред не скажет ему. - Ладно, не буду, - пожимает он плечами. - Ты знаешь, что я не хочу отношений, - хмуро произносит британец. Альфред знает. Он действительно не хочет, даже пытался быть асексуалом. – Я хотел быть один, - продолжает он, - а ты все портишь. - А Франциск, значит, нет? Дня не проходит, чтобы ты не сказал, как мы тебя достали, и как ты мечтаешь нас выгнать, - американец чувствует, что его слова звучат по-детски, но знает, что если сейчас остановится, все будет только хуже. – Так почему не выгонишь? Хоть одного из нас? - Тебя или его? – Артур, идущий рядом, смотрит на него из-под полуопущенных век. - Есть что-то такое, что ты можешь делать с Франциском, но не можешь со мной, кроме секса? – Джонс стесняется это говорить, чувствует, что еще одно его слово в таком духе, и англичанин, устало вздохнув, уйдет. - Есть, - с вызовом отвечает тот. – Я могу часами искать глубинный смысл жизни вместе с ним, говорить о жизни, о мире, философствовать. - Ты не любишь говорить на такие темы, - уверенно произносит Альфред. - Конечно, не люблю. Поэтому говорю только с ним, - он поднимает свои зеленые глаза к небу. Сейчас, вечером, оно еще светло-голубое, но с одного края подернуто синеватой дымкой, а с другого светится золотом. Сидя на скамейке под пышной кроной дуба, Альфред смеется над чем-то вместе с Артуром, а сам думает, как тому удается так жить. В душе теплится надежда, что британец все это говорил не просто так, что его держит страх, но надежда может в любой момент рухнуть, чтобы потом возродиться вновь. Как Артур живет с ними, как он ведет себя одновременно развязно и отстраненно? Как ему удается, лежа в их объятиях сохранять равнодушие? Или просто делать вид? Когда они идут назад, еще светло – дни все удлиняются, и Альфред, глядя на последние солнечные лучи, берет руку Артура, на что ответом ему служит еле слышный вздох. А как ему самому удается так жить? Как? В начале дружбы с Артуром Альфред был подающим надежды спортсменом, неплохо учился в школе, не пил и не курил, как бы банально это не звучало. А сейчас он со дня на день ждет исключения из университета, сидит в дома и мучается от скуки, лишь бы быть рядом с ним. Нет, он просто обязан что-то изменить. - Долго гуляли! – Альфред никогда не понимал, от чего зависит настроение Бонфуа. Сейчас его голос звучит весело и радостно, хотя ничего хорошего не произошло. – Давайте угадаю! Купили билет до Гренады в один конец, чтобы сегодня ночью вместе сбежать! - Ты знаешь, что нет, - обыденным тоном отвечает англичанин. - Тогда, если малыш Альфред боится, может, сделаешь это со мной? - Иди нафиг. - А ты не хочешь, малыш Альфред? - он не дожидается от него ответа. – Фу, как с вами скучно. - Пойди в город, куда-нибудь на шоссе. Там в это время много одиноких юных дев, которые согласятся сбежать с тобой хоть на край света, - советует Артур. - Так и сделаю! – француз резко встает из кресла. - И что ты тут делаешь? – усмехнается британец, вместе с Альфредом собирающий мусор с пола. - А может, я буду предаваться порочной плотской любви со всем миром, а мои чувства к тебе останутся светлыми и высокими? – привычным театральным тоном произнеосит Бонфуа. Альфред привык к его немного печальным шуткам. Почему-то ему самому становится от них печально. Франциск не из тех, кто тратит время. Жизнь представляется ему водоворотом интереснейших событий, и ему ничего не хочется пропустить. Хочется побыть и бунтарем, и душой компании, и вертеться в элитных кругах, и попутешествовать по миру в одиночестве. Но почему-то сейчас он сидит в квартире, в которой, кажется, никогда ничего не происходит. Может быть, его взгляды изменились? Артур будто сломал его жизнь, и француз порой злится на него за это. Он не знает, чего он хочет сейчас. Может, пора покончить с этим и продолжить жить в свое удовольствие? Ведь несчастная любовь тоже была в списке его планов на жизнь. Кому нужны парочки, прожившие вместе долгую и счастливую жизнь? О них не напишут книг, не сочинят песен, их попросту не запомнят. А разбитое сердце – искусство. Пусть счастлив будет кто-нибудь другой, тот же Альфред, а он, Франциск, испытает прекраснейшее, вечное чувство. - Альфред, - Керкланд прогнал их обоих на кухню и, пока они не отмоют там пол, велел не возвращаться, - ты не слушал меня. - Что? Прости, я в наушниках, - немного виновато отвечает американец и достает один. - Я не о том. Я говорил тебе, что ты должен сделать. Давай, самое время совершить решительный шаг, если ты не хочешь жить так как сейчас вечно. Он старается передать Альфреду свои мысли, свои чувства, чтобы тот как можно лучше понял не только его, но и Артура. Он говорит о том, что мог бы сделать сам, но не сделал. Парень слушает его, а когда он заканчивает, спрашивает: - Если ты всегда знал, чего хочет Артур, почему не опередил меня? - Но ведь он... – договорить ему мешает сам Артур, очевидно, услышавший конец разговора. - Сколько можно? – кричит он. – Франциск, ты какого черта все это ему говоришь?! Как вы не понимаете, я ничего такого не хочу! Мне ничего ни от тебя, ни от тебя не нужно! Мне вообще ничего не нужно! Черт, - он разворачивается на носках, - Где пиво? - Ты ведь врешь, - перебивает его непривычно низким голосом Джонс. – Ты строишь из себя развязного парня, который пьет, делает что хочет, и которому на все наплевать. Но на самом деле ты просто боишься. В этот момент Франциск думает, что Альфред совсем не глуп, что он из тех людей, которые понимают и осмысливают все не хуже других, но не показывают свой ум просто так. А Артур разъяренно хлопает дверью. - Так я должен сделать решительный шаг? – немного помолчав, спрашивает американец. - ...Да, - на душе тяжело. Он же все правильно сделал? Определенно, Франциск всегда желал пережить несчастную любовь, но отчего-то сейчас ему хочется, чтобы именно эта любовь была счастливой. По какой-то причине Артур передумал пить этим вечером. Он смотрел свой любимый фильм, «Портрет Дориана Грэя», и не разговаривал ни с кем весь вечер. Американец не знает, о чем он думает сейчас, положив руки под голову и глядя в ночное небо через грязное стекло. Бонфуа, как с ним порой бывает, предпочел тесной кровати диван. Керкланд не выглядит таким угрожающим, как пару часов назад, так что Джонс не испытывает особого трепета, обнимая его сначала одной рукой, потом второй. - Иди к черту, - говорит тот, но Альфред не будет Альфредом, если не ответит: - Я именно к нему и иду, - и не подвинется ближе. - Идиот, - англичанин резко поворачивается на живот, - ну зачем тебе это нужно? – правой рукой Альфред чувствует его сердцебиение. Он знает, зачем ему это нужно, и он знает, что будет завтра. Пусть над ним посмеются, но он знает, что у него все получится, уверен, что скоро все будет так, как он мечтал, просто потому что давно пора. Кажется, Артур уже заснул, а американец все еще слишком возбужден чтобы спать. Мысли не покидают его, и он охотно им отдается. Вдруг прямо за окном громыхает, комнату осветщает первый яркий залп салюта, и англичанин поднимает голову. Альфред смотрит на разноцветные отблески, после которых через доли секунды следует звук взрыва. - Что случилось? – голос Артура звучит даже немного обеспокоенно. - Меня исключили из универа, - загробным голосом отвечает Джонс. - Надо восстанавливаться в следующем году, - сочувственно произносит Керкланд и опускается на пол рядом с сидящим американцем. – Я тебе помогу. - Целый год, - с ужасом произносит Альфред. Артур встает и идет готовить поздний завтрак, а он продолжает сидеть и без остановки повторяет «блять-блять-блять». Что ж, этого следовало ожидать. После полудня мысли американца немного проясняются. Да, сейчас ничего уже не поделаешь, но позже он сможет все исправить. Целеустремленность вернулась к Джонсу. Пусть Франциск говорит о бессмысленности жизни сколько хочет, а у него, Альфреда, скоро все наладится. Он смотрит на спокойное лицо англичанина. Да, все определенно наладится. ...Или все будет плохо? Ближе к вечеру Франциск опять с кем-то гуляет, Артур опять не в духе. When you look at yourself do you see what I see? If you do, why the fuck are you looking at me? В этот момент Альфред видит в этой песне самого себя и злится. Несколько лет назад его жизнь пошла в неправильном направлении, и сейчас он этого уже не изменит. И никто кроме него самого в этом не виноват. Can't believe you were once just like anyone else Then you grew and became like the devil himself Pray to God I can think of a kind thing to say But I don't think I can So fuck you anyway Артур подпевает во весь голос, а Альфред, совершенно неуверенный в данный момент в своих чувствах, да и вообще ни в чем, кроме того, что ему наплевать на все, кроме Артура, тихо произносит «I’ll fuck you anyway», но вкладывает в эти слова совершенно иной смысл. А может быть, и вовсе не вкладывает. Вообще-то, все в его силах, а главное, он хочет продвинуться вперед, но он не знает, сделает ли это. Жизнь бессмысленна, пока мы не захотим это изменить, и Альфред это знает. Наверное, надо сделать это сейчас, пока не вернулся Франциск. Что-нибудь ему точно придется сделать, проблема только в том, что, живя в доме, в котором вечно ничего не происходит, он разучился совершаться решительные шаги. Но... «anyway».