Я хочу тебе сказать - 2

Очки-стрекозы, черная шапочка, длинный кардиган. Он разглядывал из окна машины приближающиеся ноги, обтянутые серыми леггинсами и обутые в «найки» странного дизайна. Походка от бедра, но перед авто Руки вдруг спотыкается. Кою жестоко подавляет свой порыв немедленно выскочить из машины, чтобы поддержать его за локоть, а потом усадить, распахнув перед вокалистом чертову дверцу. Обойдется… Таканори вызывал у людей странное желание оберегать и защищать его, группа — не в счет. Какой Матсумото на самом деле? Трудный. Сегодня гитарист снова убедился, как по-мудацки тот может вести себя на съемках. В действительности настоящий Руки нуждался в любви и заботе, но лишь немногие обнаруживали это. Работа являлась антистрессом, прикрытием, маской. Уруха открыл окно: — Что, ноги не держат? Вокалист плюхается на сиденье. Сопит. Машина срывается с места. — Покажи вопросы для интервью, — сообразил, наконец, что необходимо пристегнуться. — У меня их нет. — Черт! Ну, ты хотя бы видел, что там? — Не-а, — Уруха мотает головой, продолжая сосредоточенно смотреть на дорогу. — И к чему теперь готовиться? — устало вопрошает Матсумото. В шапке жарко, он поправляет волосы, но терпит. — Спрячешься за меня. Но касательно английской терминологии отдувайся сам! — снова взгляд на дорогу. — Позвони Каю. Он будет орать, но ответит на все твои вопросы. Светофор. Молчание. Руки вздыхает, шмыгает носом, хлопая себя по карманам…  — В моей машине не кури, — гитарист высказывается категорично и сурово. Полный игнор реплики; Матсумото достает сигарету и затягивается, открывая окно. Кажется, что этот светофор сломался, а перекресток просто нескончаемый.  — Что у тебя случилось, Кою? — голос нервный, срывается на хрип. Вокалист снова трет нос, а руки дрожат. Впервые за два года Матсумото снизошел, назвав его по имени.  — Очки сними и повернись, — гитарист невозмутим. — Не психуй, блять! — Шима резко выдергивает источник мерзкого дыма из поджатых губ, выбрасывая прочь. Вокалист снимает очки вместе с шапкой, кидая на заднее сидение.  — Снял. Что?! — рычит. Теперь Урухе видны его глаза. Океан тревожного шторма. Он окутывает волнами, а воды горячи, как топленое молоко. Руки реально нервничает и злится, потому что ему проще в очках, чтоб Шима не видел… Но они оба знают. Таканори боится и ждет ответа. Зеленый приносит облегчение Урухе, ведь молчание — золото. Он вновь начинает медитацию, нажимая педали. Вокалисту неуютно, он ерзает на сидении, испытывая необходимость ударить, и он это делает.  — Я подслушал твой разговор с Каем.  — Шпион!  — А ты сталкер!  — Забудь.  — Незабываемо! У тебя рецидив? Пауза, за которую Уруха становится металлическим сооружением. Функция ответа подбирает вариант: — Почему бы тебе не спросить о ремиссии? — Наблюдение за дорогой очень важно, оно отнимает все внимание гитариста, он срастается с машиной, становясь единым целым. А Руки неожиданно больно щиплет гитариста за ляжку. — Ай! — А я уж подумал, что еду с роботом. — Ну? — Ремиссия!  — Без понятия, что это. Мы на месте, вытряхивайся.  — Знаешь, кто ты? — Не копай, сломаешь ногти… — гитарист становится мрачнее тучи, понимая, что Таканори, сдерживающий свою ярость, гораздо хуже всех тайфунов мира. — Улыбнись, Кою, — Уруха вновь слышит собственное имя, — бабы на студии это любят. Руки и его походка от бедра, но спина такая неуверенная…  — Лицедей, — грустно шепчет гитарист.  — Улыбайся, блять… *** Чуть темноватые стены давали ощущение защищенности. Помещение достаточно просторное, но маленькие цветочки на столе выглядят жалко. Очередной говнодизайн, как по мне. Я люблю цветы, но эти… Они портили мне настроение. — …Руки-сан, мне удалось побывать на вашем выступлении в Токио два года назад. Это было потрясающе, вы проявили себя с какой-то новой стороны. Такие неподдельные эмоции! Что тогда вызвало ваши слезы? «Это что, блять, за провокации? Какого хера сейчас об этом спрашивать?» Одновременно с Урухой мы вжимаемся в кресла, закрываясь от вопроса, скрестив руки на груди и ноги под столом… — Ну… — давлю косяка на Уруху. Он поворачивается ко мне и молчит, а в глазах я читаю: «Я виноват»… Да, тогда мы ревели оба, как две белуги, потому что эта скотина решил жениться, сука, а когда осознал, что сделал… стало поздняк метаться! До сих пор пожинает плоды, идиот! Опускаю взгляд, время бежит, все ждут ответа. Отдувайся сам, я перевожу стрелки. — Ну, сейчас сложно сказать. Думаю, лучше Урухи на этот вопрос никто не ответит. Со стороны все же виднее, не так ли? Уру не смотрит на меня. Чувствую, собирает волю в кулак, натягивает улыбку. — Да, это было и для нас памятное выступление. Просто выплеск адреналина! — Нервный смешок. — Ведь у каждого в жизни происходят события, которые заставляют переосмыслить свое «я». «Да ты ж мой сладкий!» — Вот как! — Интервьюер делает очень заинтересованное лицо. — Я имею в виду опыт, который помогает улучшить себя, чтобы двигаться дальше. Вероятно, тот концерт и был одним из таких моментов! — Теперь Кою поворачивается ко мне. — Ты согласен, Руки-кун? — Полностью, — выдыхаю с облегчением. Хотя бы ноги можно вытянуть. — …Уруха-сан, ваша новая стрижка вызвала широкий резонанс среди фанатов. Многие жалеют ваши волосы… — Это всего лишь волосы. Надеюсь, что эти изменения не лишат меня любви поклонников? Уточка моя отлично ныряет и разбирается в подводных течениях. Если бы ты также хорошо разбирался в себе самом! Сколько крови ты мне высосал вместе с нервами, птичка! Ох, огребешь люлей, солнце мое… Ну, да, интервью… Бла, бла, бла… *** Синхронно вытащив наушники, они оба срываются с места. Руки первым выходит из студии, на ходу поправляя шапку, только его движение не в сторону выхода: ноги его несут в другой конец коридора. Уруха шестым чувством понимает, что надо догонять. Без вопросов. Выход на лестницу, слева «дабл». Он дергает ручку туалета и не ошибается. Его тут же впечатывают в стену и бьют по лицу. — За что?! — За все! Что ты, сука, натворил? — Дай сообразить… Женился? — Уруха не мог уворачиваться от ударов. А еще убедился, что мазохист, потому что, избиваемый этой злобной фурией, он почувствовал, что счастлив. Счастлив впервые за два года. — Попробуешь развестись с ней — шкуру спущу! Живьем! Придушу собственными руками! — Вокалист был вне себя и бил жестко и наотмашь. — Не трогай лицо, я им работаю… — Ты когда-нибудь думал, что заставляешь страдать еще четверых? — Многовато страдающих. Гитарист получает очередную сочную оплеуху. — Я мечтал, чтобы это все закончилось… Ты, сука, молчал два года. Я думал, ты справился и счастлив… Но нет! Твоя жена меня ненавидит, а о своей непроходящей любви ты плачешься Каю… Что ты наговорил ей? Что за нахер, Уру? — рычит вокалист, хватая гитариста за грудки, и снова бьет о стену. — Я ведь предупреждал тебя не один раз, но ты ничего не слушаешь, тупой ублюдок… Все это время я специально держался подальше, чтобы ты смог… найти себя, и все впустую! — Слушай, а четвертый кто? — Что, блять?! — Острое колено бьет точно в пах, сильно, не сдерживаясь, вымещая все свои нежные чувства на единственно важном органе. — Спасибо, — всхлипывает Уруха, сгибаясь пополам, — я, возможно, только что стал импотентом. — У тебя уже есть две прелестные наследницы, не беспокойся, — вокалист тяжело дышит, отходя к раковине, набирает в ладони воду и ополаскивает лицо. Гитарист, все еще пребывая в скрюченном положении, хватается за ее край, Матсумото тянет его за ворот, помогая подняться. Один взгляд пытается поймать другой в зеркале. — Я лечился от навязчивых состояний больше года. Двух врачей сменил… Не очень помогло… — Совсем не помогло, — произносит Руки уже более спокойно. — А с Хитоми что? — У Хитоми женская интуиция, — взгляд из зеркала все еще держит. — Я думаю о том, чтобы уйти из группы, Така. Резкий рывок за волосы к себе, голос Бога утверждает приговор: — Даже не мечтай, скотина! Мучайся! — Вокалист ищет ответы в глубине потемневших глаз, смотрит с жесткостью, но видит лишь мольбу о спасении; и его взгляд отчего-то теряет силу, меняется, становясь теплым и мягким, точно таким же, как у Шимы; Руки не может сделать сейчас ничего, кроме… Желанные губы накрывают собой рот гитариста, язык ловит другой, действуя грубо и собственнически. А Кою погружается в тревожный океан. Его волны затягивают, закручивают и утаскивают на дно бездны. Гитарист тонет и задыхается в них, в очередной раз понимая, что ему никогда не выбраться. Руки не отпустит, и он не сможет уйти, даже если очень захочет. Уруха резко отворачивается, прячет глаза, он не может сопротивляться. — А… это… за что? — от нехватки воздуха слова застряли где-то в горле. — Экспромт… Кою, что тебе нужно? Я не говорю о счастье — это так глупо, я говорю о тех моментах, когда тебе будет просто комфортно, — тон совсем другой, интонации того, настоящего Таканори, которого Уруха так хотел найти снова; и лид-гитарист вдруг становится ватной куклой, которую не держат ноги. — Вернись ко мне или убей, — еле слышная фраза-молитва. — За руль пустишь? — Кою послушно кивает. — Поехали, горе мое. — Куда? — Ко мне. В туалете важные вопросы не решаются, — Матсумото берет Уруху за плечо и выводит в коридор.