Милки

Зубы сводит как от холода. Арчи сжимает челюсти сильнее и старается не отводить взгляд от экрана ноутбука. Зомбаки убивают его человечка уже раз седьмой подряд, и досада от этой неудачи перерастает в раздражение. А раздражение – в какую-то глухую ярость. Учитывая, что прямо за ноутом ходит костлявое и полуголое тело. Арчи уже сосчитал все веснушки и родинки на нем, которые смог увидеть с такого расстояния, заметить, что от прохладного воздуха поджившие ссадины на коленках и локтях побледнели и даже чуть-чуть посинели. У Арчи от всего этого кончик языка немеет. Он его покусывает периодически, пытаясь наладить кровообращение, пока в очередной раз не чувствует боль от зубов. – Блядь. Получается не в сердцах или обреченно, а как-то задумчиво. Милки, не заметив этого бурчания, поворачивается к нему спиной, подхватывает с кресла красную футболку, натягивает на себя. Арчи даже ладонью свой рот накрывает, трет, не понимая – какого черта? Но не может оторвать взгляда от двигающихся острых лопаток, проступающих ребер и гладких, мелких – еще совсем мальчишеских – мышц, которые беспрестанно перекатываются под бледной кожей. Четырнадцать. Ему только четырнадцать. Арчи хочет себя задушить шнуром от наушников – на одного извращенца на планете меньше станет. – Будешь желе? – Милки оборачивается только на секунду, а потом открывает холодильник и наклоняется, собраясь достать искомое с нижней полки. Серая ткань шорт обтягивает щуплую задницу – Арчи кажется, что он сейчас слюной захлебнется. И заодно прикидывает, на сколько оборотов вокруг шеи хватит провода, и где будет вероятнее повеситься, чтобы уж точно с летальным исходом. – Нет, – хрипло. Арчи сразу же принимается кашлять и сдергивает наушники, закрывая ноутбук. Трет глаза, чтобы лишний раз не смотреть на тушку пацана. – По дому еще не скучаешь? Диван прогибается под весом мальчишки – он любит с ногами забираться. Через секунду потянется за пультом, откроет маленькую баночку с желе и будет смотреть какую-нибудь муру. Арчи знает это наперед, потому что это продолжается уже неделю. Почти неделю – сегодня суббота – первый день вместе, когда Арчи не идет на работу, а Милки – в школу. – Неа. Мне и здесь нравится, – фыркает и ерзает, устраиваясь поудобнее. А потом замирает. И молчит. Арчи убирает руку от глаз, смотрит на него. Мальчишка сидит с ложкой во рту, скрестив ноги, и как-то неуверенно глядит на Арчи. Тот думает, насколько сильно заметно, как у него кадык дергается. – Если что, я могу и уйти, – нерешительно. – Просто... Я не знаю, куда идти. Если к пацанам, то там их родители сразу же моим позвонят, и начнется вынос мозга. А у тебя... ну, нормально же живу, в школу хожу, не прогуливаю... – все тише и тише. – Ты бы мать и отца предупредил – хотя бы. Арчи это говорит уже неизвестно в который раз, но Милки не следует совету. А Арчи не дурак, чтобы не позвонить самому, иначе упекут в тюрьму за киднэпинг. И хрен докажешь, что он не похищал этого малолетку, что тот сам приперся в понедельник поздно вечером с полупустым рюкзаком за спиной и понурым видом. Что Арчи тогда должен был делать? Отправить обратно домой – в ночь? Так и сказал его матери по телефону, а та в свою очередь закатила страшную истерику, ничего не слушая толком, и чуть ли не с угрозами накинулась на него: «Немедленно верни моего сына домой, ублюдок!». Арчи порадовался, когда отец Милки отобрал у нее трубку, и они спокойно поговорили. Наказал следить, чтобы глупостей не наделал, и чтобы учился прилежно. «И пусть возвращается, когда захочет, а то потом будет винить, что мы ему свободы не давали». Хорошие родители. Арчи их с детства знает, когда еще с их старшим сыном – Майки – играл в войнушку на заднем дворе. Только если бы они знали, какие мысли в голове Арчи завелись сейчас, они бы ему башку из дробовика прострелили. Миссис Андерсон первая бы нажала на курок. – Ругаться начнут, – Милки поджимает губы и, задумчиво пожевав нижнюю, запускает пластиковую ложечку в желтое желе. И тут же ойкает – Арчи перетягивает его к себе, усаживает между ног и обнимает поперек живота, прижимая спиной к своей груди. Правая ладонь ложится на макушку. Гладит – как щенка. Отросшие волосы закрывают глаза мальчишки неровными прядками, когда рука замирает на темени. – Ты чего? Арчи выдыхает, касается губами его затылка. Сердце колотится так сильно, кажется, что Милки может почувствовать его частые удары левой лопаткой. – Просто... захотелось, – улыбается и смотрит на правую коленку пацана. Видно, как кожа покрывается мурашками, и Милки тут же напрягается. – Я думал... что меня уже как-то поздно гладить, как ребенка, – смеется и выбирается из-под ладони Арчи, встрепывает волосы, чтобы они не падали на глаза. Оборачивается через плечо. – Может, все-таки хочешь желе? Арчи старается смотреть в глаза, не на губы – искусанные, сухие, чуть шершавые, потому что слишком часто облизывает их на улице. Только в глаза. – Давай, – сдается. Милки тут же пихает ему в руки свою пластиковую баночку вместе с ложкой и сваливает к холодильнику. Арчи старается дышать ровнее и не кидаться следом. Потому что нужно держать себя в руках. Потому что это ненормально. Потому что... бля. Да Милки же еще ребенок! Нужно позвонить мистеру Андерсону – пусть заберет сына. От греха подальше. А ему самому нужно покурить травки, добраться до клуба, там оттянуться и перестать забивать себе голову всей этой ненормальной гадостью. Он даже не смотрит в сторону Милки, а потому – не видит, как тот по плечи сунулся в морозилку и дышит холодным воздухом. И еще Арчи не замечает, как мальчишка сваливает в ванную, так и не вытащив для него баночку с желе. Забывает. Как и сам Милки, у которого, как он сам думает, проблем побольше, чем у безразличного и холодного Арчи.