Свести с ума в три поцелуя.

      Солнце ярко светило, стараясь всеми силами изжарить растения, животных и людей, не спрятанных под листвой могучих деревьев. Люди, волею судьбы или случая оказавшиеся на улице в такое пекло, изнывали от жары, пряча глаза под чёрными очками и не выпуская из рук бутылки с прохладительными напитками.       Большой чёрный, словно уголь в печи, ворон сидел на слегка покачивающейся из стороны в сторону, словно детская люлька, ветви. Птица прикрыла глаза, наслаждаясь тенью большой ветви дуба, отбрасывающей на него тень.       Горячий, как и всё в данный момент, ветерок залетел в комнату многоэтажного дома, находившуюся на одном из самых верхних этажей, колыхнув тёмно-голубые шторы. Отчего солнечный луч, покоившийся на изнаночной стороне потревоженных штор, мигом прошёл в движение и метнулся к измятой постели с белоснежными простынями, съехавшими ещё вчера ночью и сейчас большей своей частью, свисающими с неё.       В комнате витал запах, никак не желающий покидать свою обитель. Это был запах разгоряченных тел, который обычно присутствует в комнатах после столь страстной ночи, и воска от зажженных, а сейчас догорающих, свечей. На мягком кресле, стоящем у окна, на полу, по левую руку от спящих лежала небрежно сброшенная одежда. Хотя о какой аккуратности может идти речь, если люди так поглощены страстью, что не замечают ничего вокруг себя.       Обстановку, которую мы видим в комнате может более чем рассказать о происшествиях накануне. Несомненно, вчера в этой комнате проводили романтический ужин при свечах. По-видимому, один из трапезующих был очень зол на второго; об этом нам могут сказать осколки на ковре и алое пятно из-под вина. Но второму быстро удалось успокоить разъярённого; почти не тронутая еда не может лгать. И, в конце концов, ужин кончился страстной ночью.       Среди белых простыней, на которые солнце отбросило свой золотистый луч, лежали двое молодых людей: юноша и девушка. Молодой человек, чьи волосы цвета пшеницы выглядели не естественно в Японии, подаренные ему Матерью Природой и его английскими корнями, нежно обнимал обнажённую девушку, прижимая её к своей горячей груди. А брюнетка лишь поддерживала его способ объединиться, положив перед собой ладонь и уткнув лицом в грудь юноши, жадно вдыхала аромат подтянутого тела, дышащего силой и молодостью. Веки девушки были опущены, а разум прибывал в той мере эйфории, когда мозг ещё работает, но спящий разум блуждает, давая сон под названием “блаженный”. Её чёрные волосы разметались по подушке, словно струящиеся по течению локоны русалки в подводном царстве.       Блондин, в котором вы невольно признали юного наследника семьи Волкер, чьи глаза цвета летних листьев открылись минут десять назад, лежал неподвижно, боясь разбудить девушку. Ведь если Аюдзава Мисаки проснется, то либо Такуми незамедлительно придётся будить “чёртиков”, переносящих страшно заразную и неизлечимую болезнь, – страсть, - либо всё-таки выслушать тираду. Но сейчас юноша был спокоен как никогда. Мисаки, чьё размеренное дыхание щекотало ключицу Усуи, спала, и пока просыпаться не собиралась, не отвлекая Такуми от созерцания её лица, обрамлённого копной чёрных волос, и ладонью, сжавшейся в кулаке.       Глаза полукровки, прикрытые густыми чёрными ресницами, сияли, а на лице сверкала самодовольная улыбка, за которую вчера Аюдзава могла убить юношу. Но как он мог не улыбаться? Такуми вновь удалось пресечь ссору и истребить злость, как говориться “на корню”, такой любимой и такой страшной в гневе девушки, за которую он мог бы порвать любого, кто присягнёт на его собственность; на его личную горничную.        – Чего лыбишься, чёртов извращенец? - Раздался голос по правую руку от юноши.       Неужели Усуи так увлёкся своими мыслями и воспоминаниями о прошлой ночи, что не заметил движения тела, которое он держал под контролем, удерживая двумя руками за талию? На секунду лицо Такуми отобразило изумление. Но тут же улыбка вновь сверкнула на его светлом лице, а в глазах загорелся дьявольский огонёк, отображающий все муки и всё блаженство человеческого мира. Этот костёр, разгоревшийся в глазах юноши, не предвещал ничего хорошего для Мисаки, которая всё ещё не могла выбраться из цепких лап, обхвативших девушку за талию так крепко, что сдавливали её рёбра и прижимали её грудь к своей. Но, увидев самодовольную улыбку на губах Такуми, принявшую в её сознание вид самой похотливой и самонадеянной улыбочки, Аюдзава начала сопротивляться с тройной силой. Но юноша, казалось, не замечал ладоней, сжатых в кулаки, бивших по его груди.        – Отпусти,- тяжело дыша, произнесла девушка, остановившись. - Отпусти, мне жарко.       Руки, сжавшие её в своих объятиях, расцепились. А Мисаки, схватив одеяло и прижав к своей груди, отползла к другому краю кровати, сопровождаемая шорохом ткани.        – Прошлую ночь вспомнил, - неожиданно ответил Такуми, не сводя глаз с девушки, вмиг залившейся краской.        – Чёртов извращенец, - опустив голову, чтобы Усуи не заметил её смущения, произнесла Аюдзава.       Как только девушка произнесла эти слова Такуми, сидящий всё это время без движения, отклонился назад и расхохотался. Его заливистый смех вмиг разлетелся по комнате, а оттуда – по коридорам и другим комнатам. Не то что бы юноша так давно не слышал этих слов, просто они вызвали в нём такие воспоминания, что он не удержался.       Мисаки удивлённо посмотрела на Усуи, но, вспомнив, что смех может привлечь внимание горничных, а, может быть, и хозяев замка, девушка накинулась на Такуми в попытке закрыть ему рот ладонью. Но тот лишь ещё больше рассмеялся. Аюдзава отстранилась от юноши, но, заметив тень под дверью, рванулась к Усуи и, повалив удивлённого и замолчавшего юношу на постель, впилась в его уста своими губами. Мисаки крепко зажмурила глаза, боясь увидеть, как в комнату войдёт кто-либо и заметит их. Такуми замер, но секунду спустя обхватил верхнюю губу девушки своими и обнял Мисаки, не осмелившуюся расслабиться даже сейчас, за талию.       Но вскоре поцелуй пришлось разорвать. Мисаки, покрасневшая до кончиков волос, тяжело дышала, пытаясь успокоить, бешено колотившееся сердце, как у зайца, убегающего от лисицы, и восстановить дыхание. Она метнула испуганный взгляд на дверь, но никого там не увидела; тень исчезла. Переведя взгляд на юношу, лежавшего под ней, Аюдзава вспыхнула, – нет, не от смятения, а от злости. Усуи не шевелился, но в глазах сверкала радость, а губы снова изогнулись в улыбке.        – Чего лыбишься, олух? - Спросила Мисаки, смотря на юношу сверху вниз.       Такуми поднялся, заставив девушку отползти назад, и спокойно произнёс, проведя тыльной стороной руки от плеча до локтя бывшего президента студенческого совета школы Сейка:        – Любуюсь твоим телом, президент.       Девушка тут же встрепенулась, словно птичка, почуявшая приближение врага. Аюдзава схватила одеяло в охапку и притянула к своему обнажённому телу, не заботясь, в каком виде оставляет Усуи.        – Только попробуй засмеяться, - сквозь зубы произнесла Мисаки, плотнее прижимая к себе одеяло.        – И не собирался, - бросил Такуми. В его глазах вновь сверкнул огонёк, не предвещающий ничего хорошего для обладательницы глаз цвета расплавленного мёда.       Мисаки съёжилась, представив, что именно могло прийти в голову такому “пришельцу извращенцу с планеты Феромон”. Но каждый раз, когда девушка его так называла, Усуи улыбался так нежно и говорил так искренне, что сердце у Аюдзавы замирало: “В таком случае ты – девушка извращенца с Феромон, а значит и сама в некотором смысле извращенка”. На что она язвительно отвечала: “Всё из-за тебя, Усуи олух! Если бы не ты, то я была бы нормальной старшеклассницей!” “Ты ей никогда не была, Аюдзава”.       Девушка задумалась так глубоко, что не заметила Такуми, приближающегося к ней с грацией кота: бесшумно передвигающегося по постели с коварной улыбочкой Чеширского кота. Мисаки побледнела и сжала край одеяла до побледнения костяшек пальцев, на что Усуи гордо улыбнулся и продолжил своё “наступление”. Аюдзава заметила, что глаза Такуми блестят, но не из-за извращённой фантазии, а отчего-то более значимого. Любви? Его глаза сверкали, словно два изумруда, отражая вместо солнечных лучей блики любви. Мисаки, смотря в эти глаза, начинала тонуть, как и юноша, смотря в её глаза. Девушка понизила голос до шёпота, желая скрыть волнение, но он все, же дрогнул.        – Ч-чего? - Спросила Аюдзава.       Усуи улыбнулся ещё шире, чем смутил Мисаки. Такуми приблизился к девушке и, протянув руки, прижал к себе Аюдзаву, замершую в его объятиях.        – Мисаки, - позвал Такуми, щекоча горячим дыханием ухо девушки.        – Ч-чего? - Запинаясь, откликнулась вышеназванная, прижавшись к юноше.        – Станешь моей личной горничной? - Прошептал Усуи, так же щекоча Аюдзаву.        – Ч-что? - Переспросила Мисаки, широко раскрыв свои карие глаза.       Наследник семьи Волкер отодвинул от себя девушку, заглянул в её удивлённо-испуганные глаза одним из своих самых серьёзных взглядов и произнёс:        – Не хочешь стать Усуи-сан?       Реакция последовала незамедлительно. Мисаки, вырвавшись из его крепких объятий, дала юноше затрещину и, покраснев до состояния спелого помидорчика, произнесла:        – Совсем ты свихнулся, Усуи!       Девушка говорила очень быстро, не сдерживая эмоций, высказывая всё то, что долго держала в себе. Голова Такуми была опущена, а чёлка прикрывала глаза юноши, не давая Аюдзаве понять его чувств, хотя сейчас её это не сильно волновало.       Усуи забавляло раскрасневшееся лицо Мисаки, поэтому он стойко выслушивал её колкие слова. Но и терпению Такуми приходит конец. Юноша повалил Аюдзаву на постель, но та, не желая сдаваться, начала бешено колотить “пришельца извращенца с планеты Феромон” кулачками в грудь, на что Такуми лишь сильнее прижимал её к матрасу. Усуи опёрся о согнутые в локтях руки, чтобы не раздавить хрупкое – хоть этого и не скажешь, посмотрев на “демона-президента”, – тело, сжавшееся в единый комочек от страха.        – Так ты согласна? - Спросил, как ни в чём не бывало, Такуми. На его лице вновь красовалась улыбка, а глаза, казалось, подсветили изнутри.        – О чём ты говоришь, Усуи, идиот! Я никогда не свяжу жизнь с таким озабоченным пришельцем, как ты!       Она говорила эти слова так горячо, что на лицо Такуми легла тень, но тут, же исчезла, а юноша произнёс с хитрой улыбкой на губах:        – В таком случае я сделаю тебя матерью маленького пришельца.        – Что ты несёшь, Усуи, олух? - Побледнев до цвета простыней, спросила Мисаки.        – Думай, что лучше, - отступив и сев на постель рядом с Аюдзавой, шокировано замершей на месте, сказал юноша. Сверкнув своими кошачьими глазами, Такуми дополнил сказанное:- Миса-тян.       Девушка осталась так же бела. Мисаки села на постели, подтянув на себя одеяло. Усуи отклонился назад и, положив руки под голову, наблюдал за Аюдзавой, так серьёзно обдумывая услышанное.       За окном ворон встрепенулся и залез поглубже в листву, стараясь и кончиком крыла не задеть столь обжигающего луча солнца. Но небо будто бы разозлилось на птицу, очистившись от облаков. Ветер теребил ветвь, служившую солнечным зонтиком для ворона.       В комнате воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь ветвью, которую ветер направлял в окно, стараясь, толи его разбить, толи привлечь внимание, толи разогнать противное молчание.        – Ты говоришь это серьёзно? - Спросила Мисаки, глядя прямо перед собой.        – Нет, - резко ответил юноша с пшенично-русыми волосами, скрывающими его глаза. Он не мог больше ждать и смотреть, как Аюдзава страдает из-за его предложения.       Девушка вздрогнула, но, поняв, что этот “пришелец извращенец с планеты Феромон” просто поиздевался над ней, перевела на Такуми столь рассерженный взгляд, что любой другой парень из Сейки покрылся бы мурашками размером с кулак, онемел и превратился в ледышку. Но Усуи не такой как они. Усуи-сан обладает теми качествами, которые возвысили его над одноклассниками. Недюжинная выдержка, позволяющая с гордо поднятой головой сносить все выходки президента. Сила; не столь физическая, сколько моральная. Разум; и не только его первое имя в списке по всем экзаменам или олимпиадам. И сердце, нашедшее в “демоне-президенте студенческого совета школы Сейка” девушку: желающую защитить всех независимо от пола, способную смутиться при словах юного “пришельца-извращенца”, трудящуюся в поте лица для учеников школы, чистую, весёлую… Именно такой “чёртов идеальный Усуи Такуми” полюбил девушку, чья аура порой темнее бездонной бездны. Именно лидера всего мужского коллектива Сейки, каждый день разбивающего сердца новых девушек, влюблённых в него “по уши”, полюбила и сама президент студенческого совета Сейки. Именно такой “пришелец-извращенец с всемирно прославленной планеты Феромон” нужен “демону-президенту в юбке”.       На взгляд Мисаки Такуми ответил чистой улыбкой и горящими глазами, приводя Аюдзаву в бешенство. Покраснев от злости, девушка подняла руку, страстно желая опустить что-нибудь поувесистее в его башку, но Усуи понял её намерения. И как только Мисаки замахнулась, Такуми схватил её кулачёк и, сжав, опустил вниз. Девушка сопротивлялась, но юноша использовал сверхоружие, против которого даже президент Сейки ничего сделать не может. Усуи схватил Мисаки за голову и прильнул к её губам, не дав возможности как-то этому помешать.       Второй раз за утро Мисаки почувствовала, как тепло расходится по её телу волнами. Третий раз девушка потеряла способность сопротивляться. За одно слово Аюдзава была готова убить этого “пришельца-извращенца", но что-то заставило не трогать его. Любовь? Могла ли она – президент студенческого совета старшей школы Сейка, старшая дочь Минако Аюдзавы, горничная из Мейд-кафе – влюбиться в этого озабоченного ферментянина*? Или всё-таки жалость? Нет, из-за жалости она не сделала бы столь многого ради него. Ответ вертелся в голове Мисаки, но она боялась произнести его, словно от этого зависела жизнь их обоих, а может быть и что-то ещё более важное. Но девушка не могла скрыть одного – когда Такуми произнёс те странные четыре слова сердце Аюдзавы забилось сильнее.       Усуи отстранился, давая Мисаки свободу действий. Такуми ожидал как минимум подзатыльника, а то и Вторую Мировую войну, но Мисаки удивила его. Вместо удара, к которому юноша уже приготовился, Усуи скорей почувствовал, чем услышал шёпот Аюдзавы. Мисаки уткнулась в напряжённую грудь Такуми и прошептала, щекоча своим горячим дыханием Усуи-куна:        – Усуи, олух.       Удивление на лице юноши сменилось улыбкой. Такуми нежно коснулся её спины, не встретив сопротивления со стороны девушки, крепко сжал Мисаки в своих объятиях и спросил:        – Что это с вами, Президент? Устали? Или поддались чарам извращенцев с планеты Ферамон?        – Угу, - прошептала Мисаки, не открывая глаз. - Поддалась чёртову идеальному Такуми…       Усуи улыбнулся, произнося в голове: “А я уже начал сомневаться в том знает ли она моё имя или всё-таки нет…” Юноша поцеловал Аюдзаву в висок. Послышалось неразборчивое ворчание Президента студенческого совета Сейки, на что Такуми лишь ухмыльнулся. Осторожно спустившись на постель, придерживая девушку за плечи, Усуи отодрал от Мисаки одеяло, в которое она вцепилась как утопающий в спасательный круг или модница в платье из новой коллекции. Такуми накрыл себя и девушку белым одеялом и обнял Мисаки, притягивая как можно ближе к себе.       За окном ворон, сидевший в тени, отбросанной ветвью дерева, взлетел. Поднимаясь всё выше в небо, он прокаркал что-то невразумительное, обращаясь, толи к солнцу, беспощадно жарившему все, на что попадали его посланники смерти – лучи, толи к ветру, качающему его ветвь, толи, рассказывая о нелёгкой жизни. Вскоре чёрное пятно исчезло с горизонта, и никто больше не подглядывал за юношей с пшенично-русыми волосами, на груди которого спала девушка с чёрной, как перо свидетеля, видевшего всё от начала до конца, копной волос.

The End.