Гамлет, принц Макса

Он заперся у себя дома, желая скрыться от преследователей. Он выступал против Гитлера в самом центре его влияния - в Берлине. Он рисковал, он понимал это. Он знал, что когда-нибудь это случится. Его когда-нибудь схватят, но когда это случилось, он оказался не готов. Он спрятался в своей спальне и забаррикадировал дверь, подставив к ней прикроватную тумбочку, кресло, торшер, кучу книг из шкафа да и сам шкаф тоже. Он хотел сбежать через окно, но немцы оказались умнее: они оставили трех людей у входа в дом, прямо под его окнами. Он уселся на кровать, прижав колени к груди и в страхе посмотрел на дверь. Он стал ждать. Другого выхода не было. Пока немцы выламывали двери, он решил, что может попрощаться с девушкой. Взяв ручку и лист бумаги, он написал нехитрую записку. Кейтилин, меня забрали. Прощай. Он знал, что она поймет. Он надеялся, что этот отряд не знает английского. Он рассчитывал, что они вообще не найдут эту записку, но тем не менее даже не подписался, желая скрываться до конца. Он услышал топот немецких сапог по дорогому паркету в своей квартире. Значит, они выломали дверь. Значит, времени осталось немного. Он приподнял кровать и сунул записку под ножку. В дверь его спальни заколотили чьи-то тяжелые кулаки. Он вновь сел на кровать и стал смотреть на дверь. Она стала поддаваться. Щепки стали отлетать в его сторону. Появилась небольшая трещина, которую мощным солдатам не стоило труда увеличить до большой дыры, а затем и выломать вовсе, оставив лишь тонкую досочку на петлях. В стороны разлетелась вся баррикада. В комнату ворвались трое в форме СС с «мертвыми головами» на фуражках. Один подошёл к кровати и схватил его за лацканы пиджака. Эсесовец был чисто выбрит и аккуратно подстрижен, в то время как он был с щетиной, волосы на голове растрёпаны, первая пуговица рубашки расстёгнута, а галстук-бабочка болтается на шее. – Имя? - рыкнул на него немец. – Фе-еликс, - заикаясь ответил он, - Феликс Дитрих. – Не ври мне! От тебя за километр несет американцем! – Англичанином, сэр, - поправил он и тут же понял, что сморозил лишнего. – Ещё лучше! Знаешь ли ты, англичанин, - немец сплюнул, будто ему было противно произносить «англичанин», будто это слово было ругательством, - что ты заслужил себе своими действиями прямой тур в конц-лагерь? Он знал это. Он понимал, что теперь всё, что он делал, бесполезно, что никто из его друзей не поможет ему. Он не винил их, он сам бы не полез помогать. Эсесовец отпустил его и приказал обыскать. Двое других быстро сделали это и, вытащив из пиджака паспорт, передали его старшему. – Бенедикт Томас Фицрой, - довольно произнёс старший офицер. - Да ты просто рожден, чтобы сгинуть в Освенциме! - и немец неприятно расхохотался. На тонких женских запястьях Бенедикта застегнули наручники и повели в грузовик. Когда его втолкнули в кузов, Бенедикт увидел ещё троих. Это были совсем молодые парни, на вид им можно было дать лет по семнадцать. Три блондина с розовыми щёчками наверняка ничего ужасного не сделали, всего лишь воображали себя героями и, так воображая, в шутку боролись с Гитлером, но в этой стране не щадили никого. Мальчишки пугливо смотрели наивными глазенками на Бенедикта, а тот осознавал, что все в этом кузове купили себе билет в один конец. После того, как двери с жутким грохотом захлопнулись, и кузов погрузился в абсолютную темноту, Бенедикт попытался уснуть, но у него ничего не получилось. Он потерял счет времени после первых двадцати минут, но когда военные открыли дверь кузова, землю освещала луна, а мальчики напротив него мирно сопели. – По одному на выход! Бенедикт встал сам и разбудил юношей. Они не сразу поняли, где находятся, но когда до них наконец дошло, они перестали хлопать глазами и попытались собрать мозги в кучу. – По одному на выход, - тихо повторил приказ Бенедикт. Ребята встали и по одному выпрыгнули из кузова. За ними спустился и Бенедикт. Они стояли на перроне. Осматриваясь, Бенедикт заметил толпу, собравшуюся ближе к первому вагону. У каждого на запястьях были наручники, отливающие серебром в лунном свете. – Вперед! Бенедикт быстрым шагом направился к поезду, стараясь изо всех сил избежать холодного прикосновения стали к своей спине. Мальчишки шли рядом с ним, неловко спотыкаясь на каждой плитке. Бенедикт отметил, что добираться до лагеря они будут без особых удобств: товарный поезд поедет прямым путем по наспех проложенным рельсам. Когда первый вагон был заполнен, толпу перегнали ко второму и так далее вплоть до последнего. Поезд ехал полным. Бенедикт с мальчишками оказался в последнем вагоне. Опять вчетвером они продолжали свой путь в абсолютной темноте. Бенедикт провалился в беспокойный сон без сновидений. Его разбудила внезапная остановка. Мужчина отлетел к стене вагона и сильно ударился головой. Дверь вагона была открыта, пол был освещён лучами восходящего солнца. Они были на границе с Польшей. Бенедикт заметил, что один из мальчишек опасливо поглядывает на дверь вагона и на охранника рядом. Как только тот отвернулся, мальчик вскочил на ноги, разбежался и выпрыгнул из вагона. Бенедикт даже не успел остановить юношу. Парень не успел убежать далеко — два выстрела и он безвольным мешком свалился в траву. – Вальдемар! - в отчаянии воскликнул один из мальчишек, а второй обнял его за плечи. Оба были слишком шокированы и испуганы, чтобы издать еще хоть один звук. Хорошо, что никто не обратил внимания на их отчаяние, ибо розовый треугольник на рукаве — прямая дорога под пули. Когда проверка были окончена, и двери вагона закрыты, Бенедикт, скрывая дрожь в голосе, произнёс: – Что же, теперь я могу надеяться, что вы не будете совершать опрометчивых поступков? Оба мальчика согласно закивали. – Отлично, - выдавил измученную улыбку Бенедикт. - А теперь давайте познакомимся, ибо ехать нам в этом вагоне еще как минимум часов пятнадцать, а я не хочу нагнетать обстановку. – Меня зовут Теодор, - проговорил тот, который выкрикнул имя друга, - а это Альбрехт, мой брат. Альбрехт сухо кивнул. Кажется, он был подавлен смертью Вальдемара даже больше, чем Теодор. – Они любили друг друга, - проговорил Тео. Бенедикт подумал о Кейтелин. Как она там? Жива ли ещё?.. – Бенедикт, - сказал мужчина и, встав, подошёл к трещинке в стене вагона. Они мчались по зелёному полю, солнце приятно освещало его. Он насладился бы видом, если бы не эта дорога. Дорога к смерти. Альбрехт внимательно наблюдал за Бенедиктом и наконец подал голос. – А что будет с нами? – Мы умрем от пыток или экспериментов, - слабо улыбнулся Бенедикт. Казалось, эта мысль его развлекала. – Пытки и эксперименты? - испуганно переспросил Теодор. Альбрехт же отреагировал спокойнее, будто заранее знал ответ. – А ты думал, что тебе предоставят мягкую перину, жареную индейку и тысячу извинений? Теодор промолчал. Бенедикт понимал, что спрашивать их о том, что они сделали, бесполезно, поэтому лишь продолжил смотреть в щель. Вот на горизонте появилась тонкая струйка дыма. Он знал, что немцы уничтожают очередную польскую деревню. – А это правда, что мы станем подстилками для немцев? - Ах, Тео-Тео, ты такой наивный. И такой милый в этой своей наивности. – Может и хуже, - спокойно улыбнулся Бенедикт. Он знал, что эсесовцы предпочитают таких милых мальчиков, как Тео. Ему самому ничего не грозило. Тео любовался Бенедиктом в его холодной отстранённости, аристократической прелести. Его почему-то тянуло к этому чёртовому англичанину. Но тем не менее они завершили путь в полном молчании. Когда поезд заскрипел тормозами, солнце уже заходило. Немец, открывший дверь, скомандовал выходить, но ни платформы, ни вокзала не было. Бенедикт видел лишь серые стены концлагеря. Заключённых выстроили в две колонны и, сковав цепями, погнали к высоким воротам их «нового дома». Когда пленники оказались внутри, Бенедикт рискнул поднять голову, чтобы рассмотреть всё вокруг, но сразу же получил кнутом по спине. Мужчина шёл последним в своей колонне, поэтому удар вышел особенно сильным. Спина горела, ошмётки пиджака и рубашки свисали клочьями, обнажая красную полосу, оставленную кнутом, но в то же время Бенедикт понимал, что в следующий раз так легко не отделается. Где-то на лестнице, ведущей в подземелье, Бенедикт и вся колонна остановились. Послышался звон ключей и скрип дверцы тюремной камеры. «Очередь» продвигалась и уменьшалась по мере заполнения камер. Бенедикта, Теодора, Альбрехта и ещё одну девушку кинули в последнюю камеру в коридоре. - Новенькие, - послышался голос, и, как только дверь камеры закрылась, из разных углов камеры послышалось копошение. Когда глаза привыкли к темноте, Бенедикт увидел скамьи по периметру камеры. На них сидели люди, десятки людей: мужчины, женщины и даже подростки. Альбрехт и Тео быстро нашли себе места на скамьях, а Бенедикт пристроился на полу рядом с дверью. Он снял пиджак и уже начал снимать рубашку, как кто-то произнес: - Не советую тебе этого делать. Здесь холодно, а новую одежду или теплый плед тебе никто не обещал. Бенедикт завертел головой в разные стороны, ища владельца голоса. - Я тут, парень. Мужчина поднял голову и увидел над собой ухмыляющееся лицо. Светлые волосы, небольшая белая бородка – все, что смог разглядеть Бенедикт. - Криштиан, приятно. - Бенедикт, взаимно, - усмехнулся новичок. - Кстати, на полу сидеть тоже не надо, - предупредил новый знакомый. – Мытье у нас раз в две недели. И то только потому, что солдаты не хотят подхватить болезнь от своих подстилок. - А кормежка? – спросил Бенедикт, чувствуя, что проголодался. - На это жаловаться не приходится, - как-то грустно вздохнул Криштиан. – Три раза в день по расписанию. Кто захочет иметь кости? – мужчина оглядел Бенедикта. – Тебе в этом плане повезло, ты последний в очереди. - Да я Господин Везение в этой жизни, - вздохнул Бенедикт. Криштиан подвинулся, и парень устроился рядом с ним на скамье. - А сон? - Знаешь, сон здесь не очень идет. Если уснешь на своем месте часика на два, и то хорошо. Говорят, в других камерах люди даже с ума сходили. Ну, а с умалишенными здесь разговор простой, - мужчина изобразил пистолет двумя пальцами и «выстрелил» в темноту. После недолгого молчания он напомнил Бенедикту про его везение. – Завтра у нас душ, а сегодня еще не было кормежки. Но сначала принесли не обед. Дверь камеры распахнулась, и вошли эсесовцы с раскладушкой, которую быстро кинули на пол. Один из солдат сел на нее и осмотрел камеру. Его взгляд остановился на Теодоре. - Ты. Иди сюда. Тео испуганными глазами взглянул на солдата. - Я? - Нет, я, черт возьми! Быстро ко мне! Теодор все еще сидел на месте. Тогда другой солдат подтащил юношу за волосы и кинул между ног того, который сидел на раскладушке. Бенедикт услышал звук расстегивающейся ширинки и всхлипы Тео. - Нет, нет… Не надо, пожалуйста… Но все всхлипы были прерваны одним резким движением руки эсесовца. Бенедикт отвернулся. Ему было противно наблюдать за этим, хоть солдат и сидел спиной к нему, слезы лились по его щекам, и он корил себя за бессилие и слабоволие. А с той стороны доносились всхлипы маленького, слабого Тео, а потом стоны удовольствия солдат и крики боли Теодора. А потом все закончилось так же внезапно, как и началось. Бенедикт с трудом нашел в себе силы повернуться. На полу лежал Тео в луже собственных соплей, слез и крови. Маленькое тельце все еще вздрагивало от рыданий, а Альбрехт все еще боялся взглянуть на брата. Бенедикт подошел к Тео, подхватил его на руки и отнес к брату, который обхватил его руками и стал укачивать. Из глаз Альбрехта текли слезы. Как только Бенедикт вернулся на место, дверь камер опять открылась. Вошел молодой солдат, поставил на пол поднос с похлебкой и вышел. Люди, вопреки ожиданиям Бенедикта, не рванулись за едой, а стали подходить по одному и брать по одной порции. Мужчина подошел последним и, взяв три порции, отнес две из них Теодору и Альбрехту, а третью взял себе. - Здесь тебя не спасет твое благородство, - произнес Криштиан, когда Бенедикт вернулся на место. - Я уже не ищу спасения. Ровно через полчаса вернулся солдат с подносом и люди, подходя к нему по одному, ставили пустые миски. Бенедикт последовал их примеру. Еще через полчаса мужчина провалился в сон.