Плод ненависти

Давайте сразу поставим точки над «і», поскольку в дальнейшем моем повествовании времени на это не будет. Я никогда не хотел себе такую занозу в заднице, как младший брат. Собственно, этого не хотел и мой отец, а потому всеми путями способствовал отсутствию второго ребенка в нашей семье. И это меня устраивало. Нет, я не хочу сказать, что отец ведет холостой образ жизни, и уж тем более не намекаю, что он принял «обет безбрачия», как его знакомый. Отец большой гуляка и известный всем народам мира пьяница, и, скажу для справки, если бы не такой его образ жизни, то сейчас бы вы не читали мои рассказы по той простой причине, что меня бы и вовсе не существовало. Я не знал своей матери. В общем-то, у меня ее вовсе не было. Пассии отца не задерживались надолго в нашем доме, да и мое общение с ними никогда не складывалось гладко: им было неинтересно панькаться с младенцем, а я не нуждался в их опеке. Хотя, если быть предельно честным, я был достаточно независим, чтобы не нуждаться в опеке отца, которую, к слову, я никогда и не получал, да и слава Двойному Ангелу Смерти. Будет грубо с моей стороны утаить тот факт, что иногда рождение младенцев было неизбежным, а все по причине не желания покидать владения Великого Высшекровки – моего отца. Но благодаря возможностям, отец всегда избавлялся от них, признавая изгнанниками из рода, тем самым обрекая на неминуемую гибель. Да, кстати, я разве не представился? Прошу извинить меня за такую оплошность. Мое имя – Курлоз Макара. Не знаю, слышали ли вы обо мне, хотя, подозреваю, что слышали. Все же семейство Макара занимает 3-ю ступень иерархии в нашем обществе, после Пейшес и Ампора (однако, должен заметить, род Ампора никоим образом не лучше нас, Макар. Этим рыбешкам всего лишь повезло, что их кровь чуть больше отдает фиолетовым оттенком). Но все же, ради галочки в моем списке дел, я расскажу немного о себе. Я родился, как уже было сказано, в роде Макар по чистой случайности – очередная женщина моего отца забеременела мною, а отец упустил шанс, когда можно было бы сделать аборт. Спасибо матери, которую я никогда не знал, она была с сильным и волевым характером, а потому отец не смог просто так ее выгнать. Вот так вот ненароком на свет появился первенец Великого Высшекровки в моем лице. Не могу сказать, что отец был несказанно рад моему рождению, но в общем и целом, особо он не был против – рано или поздно, а род должен будет кто-то продолжить. Следует воспитать достойное наследие, а значит заниматься этим нужно не в последние дни жизни главы клана. Я жил в комфорте, какой может лишь сниться нисшекровкам: я всегда был почетным гостем в любой компании; мою персону уважали, и должен заметить, что уважение было основано не всегда на страхе. Я был обеспечен всем, что только мог возжелать. И даже когда я выказал желание вступить в алые чувства с представителем рода Лейон– никто не посмел мне воспротивиться. Даже отец принял мое желание, списав на подростковую дурь. Конечно же, бывали и исключения из правил. Три периода назад я действительно перегнул палку со своими желаниями, однако покажите мне хотя бы одного подростка возраста 7 световых циклов*, чистосердечно признавшегося в своих промахах, тем более если этот самый подросток не знает такого слова как «нельзя». Вот потому 3 периода назад я понес свое первое и ужасно жестокое, как того хотел отец, наказание. Я не могу сказать, что он получал удовольствие от страданий сына. Но отец не такой дурак, каким вы могли его представить, ибо прекрасно знал, что если меня не проучить, то проблем после не оберешься и за это я ему благодарен. После того случая я больше не совершал дуростей или, если уж совершал, то разбирался с ними сам, отдавая отчет всем своим действием. Стоит ли отметить, что отношения с отцом у меня даже слегка улучшились? По крайней мере, с тех пор мы стали перебрасываться большим количеством фраз чем «не позорь меня» и «не трогай меня». Все было как всегда. И было бы так и в дальнейшем, если бы не она. Я не скажу, что она мне понравилась, но я совру, если скажу, что эта женщина была такой же, как и предшествовавшие. Она была той, кто, зайдя в мою комнату, не стала вычитывать лекции о «давай ты не будешь мешать нам с твоим отцом, а я не трону тебя», за что впоследствии не была выкинута в ту же секунду из нашего дома. Она была той, кто, зайдя в мою комнату, сказала «хочешь поиграть?». Она никогда не кричала на меня, даже когда я пролил вино, к слову умышленно, на ее любимое платье. Я любил ее. Нет, не подумайте. Я не был в нее влюблен. Я любил ее, как всегда хотел любить свою мать. И новость о будущем брате меня испугала. Во-первых, я знал, что появись у нее свой ребенок – обо мне забудут, во-вторых, я боялся, что отец прогонит ее. Ее роды были для меня испытанием пострашнее тех ужасов, что творил со мной отец в целях воспитания. Они были долгими, мучительными и ненавистными для меня. Я проклинал ребенка, что вынуждает ее страдать так долго. Ее роды длились 3-е суток. По традиции отец вместе со всем родом закатил страшную по своей величине, гулянку в честь рождение нового сына. Однако даже отец волновался. По его словам я «вылетел» из своей матери как вылетает пуля из дула пистолета. Не мудрено, что это напугало меня еще больше. Да, я боялся ее потерять. Она стала моим другом. Моим соратником. А вот ее ребенок был врагом. Но что может сделать тролль моих лет против старших? Наконец. Чертово «наконец» наступило. Акушерки, что помогали врачу принимать у нее роды, бегали из комнаты в комнату. Туда и обратно. По своей глупости я смог проскользнуть в комнату раньше положенного срока (сказано было подождать 10 минут, и после можно будет заходить, однако я был слишком нетерпелив). Я хотел обнять ее. Хотел убедиться, что, наконец, ее муки окончились, а чертово дитя рыдает во весь голос у кого-то на руках. Насколько я был глуп тогда. Я не могу сказать точно что напугало меня больше: несколько простынь залитых кровью, которые поспешно спрятали подальше от глаз шокированного ребенка, коим являлся я, или же ее бледное лицо, по которому градом тек пот. Я долгое время не мог прийти себя, да и, собственно, мне не дали этого сделать, бесцеремонно вытащив за шкирку из комнаты обратно в коридор. Не то чтобы это было очень приятно, но именно этот жест меня отрезвил. И Дьяволом клянусь, если бы не отец, что стал на моем пути в комнату, я понятие не имею что бы натворил тогда. Как минимум порвал бы эту «личинку» на куски. Прошло с четверть часа, потом еще столько же. Мой отец терпеливо ждал, когда кто-то из акушерок соизволит выйти и оповестить их о возможности поговорить со страдалицей. Однако время шло, а ничего не происходило. Хуже того – никто даже нос не высовывал. То ли они так боялись моего отца, то ли там действительно было не до нас. Спустя злополучный час одна молоденькая девушка разрешила отцу войти туда, однако тонко намекнула оставить меня в коридоре, что он и сделал. Я готов был выбить дверь, и мне было плевать, что потом за это сделает со мной Высшекровка. Я просто хотел увидеть ее. Живой, а не на грани смерти, какой она была ровно час назад. Через какое-то время, уж не помню конкретно, мне было не до этого, меня впустили. Я видел, как отец нежно касается ее щеки. Наверно, впервые так нежно в его жизни. Я всегда был уверен, что понятие «нежно» для отца под табу. А она была такой же уставшей. Смешно, но в тот момент, я зарыдал и кинулся к ней с криками «не засыпай», вместо «отдохни, набирайся сил», чтобы сделал любой нормальный тролль, будь он на моем месте. И я, возможно, поступил бы точно так же, не будь она настолько бледной. Ее улыбка была вымученной и не грела, как обычно это происходило. Я рыдал взахлеб, посылая проклятия в того ребенка. Она была мертва. Умерла с открытыми глазами и улыбкой на лице. Как все-таки похоже на нее. Мою истерику не могли остановить никто, и если быть точным, никто не пытался этого сделать. Мой отец разделял мою боль, однако возраст и положение не позволяли ему дать слабину, а потому все, что ему осталось – терпеть и держать лицо. Как бы он не отмахивался от любви, я знал, что ее он все же любил. Я кричал на всю комнату, как ненавидел ребенка. Кричал, что хочу убить его, что он убийца. Убийца в семье убийц. Ирония и только. Не выдержав шума, что давил на мой мозг, готовясь подорвать его к чертовой матери, я выбежал из комнаты, а после и вовсе закрылся в собственных покоях. Я не буду описывать, как громко я кричал, как долго колотил стену руками и ногами, как молил ее вернуться, как проклинал его на круги ада. Даже если и попытаюсь – вы не поймете. А те, кто поймут, не нуждаются в описании – они достаточно осведомлены в этом вопросе, чтобы лишний раз вскрывать собственными раны для «профилактики». Не знаю, через сколько часов или дней, ко мне зашел отец. Он был спокоен, хотя неровно наложенный грим выдавал мне степень его волнения. Для отца грим был всегда превыше всего. Наверно по этой причине Дуалскар любил подшутить над отцом, кидая недвусмысленные фразы о матери личинке, которая забыла приделать отцу грудь. Безусловно, за подобный юмор Ампора получать добротную порцию ругательств и колких замечаний в свою сторону от моего отца. Тем не менее, он не мог скрыть, что шутки про грим его бесили. И я его прекрасно понимаю. Точнее, кому вообще пришла в голову мысль, что грим – это по-женски? Разрази меня громом, он этот тролль лишится своей головы, попадись он на моем пути. Грим – это что-то настолько утонченное и интимное, что самый известный парфюмер Альтернии не скажет и слова против (лишиться головы никто не хочет). Когда Гранд тихо подошел ко мне и сжал мое плече, я был более менее спокоен. Точнее, я хотел казаться спокойным, однако отсутствие моего грима и бардак, который не видывал самый закоренелый психопат, творящийся в моей комнате, говорил об антониме моего «спокойствия». - Я готов от него избавиться, - первое, что он сказал мне. Будет странно, если я скажу, что эти слова меня напугали? Не то, чтобы мне было действительно страшно отца или его слов, но тон, с которым он это произнес, вынудил стадо мурашек пробежаться по моей спине. Удивление от этих слов настолько меня поглотило, что я прослушал вторую часть предложения. Заметив это, отец крепче сжал мое плечо и слегка дернул его. Хотя слово «слегка» сказано в саркастичной манере. Тем не менее, это привело меня в чувство. - Я готов от него избавиться, если ты скажешь, - а вот теперь я имел полное право удивиться. Как там говорится? «Челюсть отвисла» - ну да, что-то в этом роде. И удивил меня скорее не факт его предложения, а то, что решение зависит от меня. Он никогда и ни с кем не советовался касаемо судьбы своих наследников, а тут как снег на голову, переложил ответственность на меня. И вот тут очень сложно сказать наверняка: переложил ответственность или действительно делает это ради моего блага. Я отвернулся, попросив оставить меня снова одного. Повторять дважды не пришлось – отец ретировался. Тяжело вздохнув, я осел по стене на пол, в голове прокручивая эту фразу в очередной раз. С одной стороны, я ненавижу этого ребенка, потому что он забрал ее; с другой стороны, убить его означает плюнуть на ее страдания. За своими думами я опять позабыл о времени, а когда очнулся – в улье все спали. Я уже было собирался последовать их примеру, однако, душераздирающий вопль моего желудка убедил меня, что перед отдыхом нужно подкрепиться, попутно пройдя квест «не разбуди весь дом». В общем, квест я прошел на ура. И даже скрипучий пол не стал достойным соперником. «Набив брюхо» первое, что попадет под руку, я собрался было вернуться обратно в комнату и, наконец, завалиться спать. Однако печальные «хонк-хонк» в дальней комнате коридора меня остановили. Я понимал кто это, и все не мог не заглянуть туда. Он лежал в кроватке, стоящей прям по центру комнаты, недовольно ворочаясь в ней. Точнее, похоже что-то было не так, раз он не мог нормально уснуть. Его маленькие рожки были похожи на мои, только уменьшенные в 3-4 раза. Немного подумав, я понял, в общем-то, в чем может быть проблема. Однако решать ее я вовсе не хотел. Отвернувшись, я собрался идти к себе в комнату, наплевав на этого младенца, но более осознанное «хонк» за спиной меня остановило. Обернувшись, я понял, что он проснулся, уставившись сонными глазами на меня. Эта пауза затянулась бы, если не его снова полускулящие хонки, обозначающие о неудобстве пеленания. Тяжело вздохнул, я решил услужить добрую службу ему и перепеленать. Закончив с этим делом, что оказалось не просто, ведь ребенок стал плакать, я взял его на руки, смотря с нескрываемым отвращением. Да, я ненавидел его. Я ужасно его ненавидел и никогда не прощу за ее смерть. Тогда почему этот ребенок улыбается, смотря на меня? Спустя приблизительно 5 минут он уснул, а я, уложив младенца в кроватку, ушел к себе в комнату. На следующее утро первым, что я сказал, войдя в кабинет отца, было что-то похожее на «Гамзи останется с нами и я буду лично его воспитывать».