После жизни

Сначала они вообще не разговаривают. Сложно говорить, когда скользкими от крови руками тянешь до машины тело в два раза тяжелее себя, когда ждешь у дверей палаты в маленькой частной клинике, а потом вы встречаетесь глазами и, глядя на мертвенно-бледное лицо, хочется плакать. Швы тянутся через всю щеку Сатакэ до самой шеи, он потерял много крови, и тяжелее всего для Катори знать, что это сделала она. Сатакэ тихонько гладит её руку. Масако сутками сидит у его постели. На четвертые сутки они уезжают из города – так хочет Сатакэ – Масако за рулём взятой напрокат машины, Мицуёши – на заднем сидении вместе с пятьюдесятью миллионами йен. Каждую минуту Катори до рези в глазах всматривается в затонированную темноту салона, проверяя, всё ли с ним в порядке. За время пути молчание висит между ними тяжелым облаком: Сатакэ больно разговаривать, а Масако кажется, что это облако живое, оно следует за ней всюду, прячется в вещах или может быть в её растрепанных волосах. За совместную жизнь с мужем облако разрослось до размеров дома – что стоит ему заполнить одну машину. Чтобы прогнать его, нужно что-то большее, чем слова. Даже большее, чем крик. Они играют в мужа и жену, снимают квартиру с мебелью. По лицу Сатакэ невозможно понять, о чем он думает, он молчит днями напролет и почти ничего не ест, будто впал в анабиоз; Масако приходится напоминать себе, что рядом живой человек. Но играть несложно: она занималась этим десятилетие – играла в семью. Правильно ли то, что она сделала или все последующее - только расплата за содеянное зло? Она хотела свободы, и что же есть у неё теперь?.. Одно Масако знает точно: она никогда не смогла бы оставить беспомощного Сатакэ в заброшенном здании фабрики среди бетонного холода и запустения, никогда. Но если бы лезвие скальпеля прошло глубже… Корни любого счастья и любого страдания – в мысли об их возможности. -Ты не обязана готовить. -Почему нет? Мне не трудно, - первое, что они говорят друг другу за эти дни. Пусть уж лучше он лежит на своей стороне кровати, смотрит в потолок – она знает, что делать с этим. Но не с пытливым внимательным взглядом, под которым Масако чувствует себя странно виноватой. Им уже не за что друг друга ненавидеть, а слова способны резать не хуже скальпеля. -Давай помогу, - Сатакэ стоит в дверях кухоньки, опирается о дверной косяк. Всё почти готово, надо только расставить посуду. До того они обедали отдельно. -Я привыкла готовить одна. Сатакэ отбирает у неё чашки, не оставляя шансов. -У них траурный цвет, ты так не думаешь? От его улыбки облако молчания рассеивается. -Я их выбирала. Левый краешек губ Сатакэ не приподнимается, и с этим уже ничего не поделаешь. Масако едва касается пальцем его губ, хмурится. -Красавец, да? - усмехается Сатакэ, и Масако фыркает. Она ищет работу. Любые соседи рано или поздно начинают вынюхивать что-то, люди ужасно любопытны. Но она не хочет снова кредитных компаний, хватит с неё и ночных смен. Между собеседованиями Масако покупает два недорогих кольца – она так похудела, что себе приходится брать самый маленький размер: пальцы как у ребенка. Сатакэ кольцо подходит. -Всю жизнь от такого бегал, - хмыкает он, не задавая вопросов, даже не смотрит на руку, только глядит на Масако. – Если хочешь работать днем, тебе нужен новый костюм. Намёк на старую куртку, которую она отказалась выбросить. Он улыбается этой своей полуулыбкой и оборачивается к телевизору, который всегда смотрит без звука. А Катори вместо костюма думает только о том, что он тогда делал с ней и что она сделала с ним. Когда приходит время сна, Сатакэ засыпает почти сразу, а Масако долго-долго всматривается в его мирное лицо. Из-под пластыря не видно шрамов - оно почти совершенно. Утром женщина просыпается от непонятной тревоги – оказывается, это Сатакэ смотрит на неё, смотрит жадно и выжидающе, от этого взгляда внутри шевелится что-то похожее на нежность. Когда она ощущала последний раз что-то подобное? Когда её хотели? Прошлое тает под яркими солнечными лучами из окна как след от самолета в лазури, и тень Миямори с грустными глазами не трогает её больше. Масако вопросительно приподнимает брови. -Если тебе так можно, то и мне тоже. Для такой хрупкой фигуры, у тебя очень тяжелый взгляд. Сатакэ вдруг щелкает её по носу. Он вовсе не выглядит болезненно, напротив. Она смотрит на него против света, и оттого кончики его отрастающих волос, точащих во все стороны, светятся как светодиодное волокно. Комната вокруг тоже светится и кажется обжитой. Масако вспоминает гулкие бетонные своды, и у неё появляется ощущение, что они оба наконец-то счастливо избежали какой-то страшной опасности. Вместо гроба они оказались в бункере. Сатакэ гладит её по щеке. -Хочешь?.. Живот наливается сладкой тяжестью, и Масако, подумав, кивает, решив для себя раз и навсегда перестать без причины отказывать в близости. Одеяло между ними сбилось в складки, и Сатакэ первым нарушает эту границу. Лицо горит как от ударов, под его весом она испытывает легкую панику, пихает его локтями и коленями, вынуждая перекатиться на спину, и сама садится сверху. Масако не хочется впускать прошлое в этот солнечный мирок. Сатакэ удивлён, касается её осторожно, бережно, и остается только посмеяться над своей глупостью. Смущение постепенно испаряется от жара их тел. -А вы та ещё штучка, Катори-сан, - смеётся Сатакэ, и смех переходит в стон удовольствия. В конце концов, она всё равно оказывается под ним, и происходящее превращается в подлинное безумие. Сатакэ понимает её без единого слова, и Масако кончает несколько раз. Так странно для неё, когда не нужно никуда бежать, не нужно хотеть чего-то, у них теперь есть время. -Мы как две рыбины, которых волны выбросили на берег. -Нет, Сатакэ, нас смыло обратно в воду, тогда как миллионы других рыб пытаются ходить и разговаривать. Масако кладет голову ему на грудь. -Что ж, океан велик. Молчание больше не стоит между ними, оно укрывает их обоих от мира вокруг прохладной завесой - надежнее, чем любые стены. 16.03.12