О времени тех, кто от него независим

Белокурые локоны Полной, но, увы, седой Луны тихими, полноводными ручейками плавно протекают меж облаков, заполняя улички, переулки, скверы, вливаясь в даже закрытые окна, находя покой лишь только в чьих-то задумчивых, цветуще-выцвелых глазах. Дождь хлещет и хлещет мирную гладь, превращая ее в бурное, сильное море. Ах, как же прекрасны такие ночи, что одним — колыбель для разгорячённой души, а другим — вода, омывающая хрупкие корки старых ран… Три одинокие тени и три холодные крыши Лондона. А на их скользких пиках — три молодых мужчины в строгих костюмах с тремя пустыми, однако, столь полными взглядами. На вид им не дашь больше тридцати, но на самом деле они живут вот уже который век. Многие люди им бы позавидовали, однако было бы чему? За это время они успели уже бесчисленное количество раз проклясть свое, до безумия длинное, существование и по настоящему позавидовать тем самым людям так отчаянно желающим бессмертия. Время не щадит никого, меняя даже внешность, «путем проб и ошибок» приводя каждого, к их пониманию себя и того, что вокруг. Они похожи на каких-то призрачных горгулий, или даже призраков, но, стоит только белоснежной молнии ранить тишь небесной синевы, как сразу понимаешь — впереди далеко не сказка или фантастическая история. Лишь только жизнь… В самом центре — высокий брюнет, держащий одной рукой очки в тёмной оправе. Уильям Т. Спирс. Ледяная глыба. Вернее тот, кто ею был когда-то. Верно, привычке не изменишь, он так и остался ответственным бюрократом, однако все больше и больше времени проводил вспоминая и осмысливая слова одного своего подчиненного, который пытался понять и отогреть даже саму Смерть. Его аристократическая осанка все такая-же ровная, но если сравнить то, как он сейчас сидит на холодной крыше под проливным дождем, и как обычно восседает в теплом кабинете, то на второй картине можно заметить призрачный сутул. Справа от него — аловолосый, позади которого — все та же красная бензопила. Грелль Сатклифф. Алая бестия на тонких шпильках, вихрь, что ища в мире немного красок, сметал все на своем пути. Но, с годами и он был усмирен бесконечной «плёнкой» смертей. Кровавый плащ сменил чёрный пиджак, каблуки — обычные мужские туфли, а улыбку — ироничная ухмылка, навеянная временем. Вихрь утих, однако еще не исчез, он просто стал тихим бризом, который может стать туманом, топящим корабли. Последним, что напоминало об прежнем Сатклиффе были волосы. Только от них он не смог отказаться, не позволил состричь, но взамен связал чёрной атласной лентой. И вот уже который год он каждый дождливый осенний вечер проводит здесь, на холодной крыше одного из многочисленных лондонских домов, вместе с начальником и бывшим подчиненным, вместе с последними ниточками удерживающими его над пропастью безумия… Последним же из троицы был блондин, который, опустив голову на колени, закрыл глаза и просто наслаждался каплями дождя, что омывали усталую зелень взгляда, будучи единственной отрадой и лекарством от слепоты. Его юношеский запал утих, покорившись красоте и тиши тысяч ночей, усыпанных солёно-сахарных звёзд. «Альфонс», «Дамский угодник», «Негодяй без чувства совести», как только его не называл, но увы, или же наоборот — к счастью, сейчас кроме как «sir» к нему обратится не получается. Да, он поумнел, поутих, остепенился, однако стал еще чаще сбегать из Департамента, имея, впрочем, хорошее оправдание: «Не одному же Сатклиффу бродить по ночному Лондону, авось и натворит чего. Мистер Спирс вон тоже идет, так от чего же я сидеть должен?». Но есть одно «но», а именно — голос. Все эти, да и много других фраз, он говорил таким спокойным и несвойственным его натуре голосом, что действительно начинаешь задумываться: «Он ли перед тобой?» А дождь все льет и льет, так люто, что никто в трезвом и не очень уме не сунет на улицу и нос, не то что выйдет прогуляться. Из окон ничего не видно, все сокрыто за стеной хрустальных вод, а ветер воет оглушающе тихо, словно бояться сломать такую хрупкую ночную элегию. Да вот только им это не помеха, наоборот — кажется будто эта постановка для них одних, и все таких же «призраков», смотрящих в направлении Ничего. Но так ли это на самом деле?