Велесов Лес

Не вслух рассказано, не случаем увидено. Кое-что утаено, по лесным дорогам потеряно, по весне сквозь сито с семенем посеяно. Проросло по осени, зашептало листьями: слушай, коли слышишь. Но молчи. Были времена древние, кто говорит - темные, кто говорит - светлые. Крепла Русь, людям матушка. Города стояли великие, суда ходили богатые, дружба велась долгая и славная. Пышны были торговые площади, богаты праздники. И все хорошо было. Да только год от года вокруг городов этих стены росли все выше и выше. Хороши были пиры для княжеских палат, а человеку простому все тревожнее в лес гляделось. По дождю да по туманной мороси то хазарский соглядатай привидится, то тревожный вой зверя одичалого, то проступят на небе очертания старых идолов, расколотых, заброшенных. Тоска стала пробираться по земле с каждой утренней росой. - Не ходи, князь, пожалуйста, не ходи! Белая рубаха по плечам свободная, с красной нитью по шее. С утра холодно, а как солнце поднимется - ветру довериться лучше, а не в плащи укутываться, как чужак. На земле своей человек не должен быть гостем. Князь улыбается, взгляд суровый сменяется лаской. - Почто, Алекша, смелый ты такой? Мальчонка на укор прячет глаза, мнет в руках шапку. Молчит. Князь качает головой, уходит во двор. Алекша смотрит следом украдкой и видит только, как Владимир за собой зовет, так сразу с места срывается, спотыкается, догоняет. - Я не смелый, я очень сейчас вот боюсь! - Так чего боишься-то? Помнится, жреца темного не испугался, а теперь что? Во дворе спят почти все. Кто не спит, самыми ранними делами занят. Конь храпит под седлом: туго очень уздечку к столбу примотали, так выгибает шею теперь, голову вскидывать пытается. Владимир ладонью проводит по конской морде, успокаивает, отвязывает. - Так я не за себя боюсь, княже, - Алекша робеет, губы поджимает снова, - Не ходи в лес, а? Люди говорят, неспокойно там нынче. Молчит Владимир. Где неспокойно, так это у князя на душе. Черный жрец в медвежьей шкуре уж пару месяцев как сгинул. Водился эдакий при дворе. Изводил скот, мутил рассудок. Таких дел сотворил, что и вспоминать горько. От воспоминаний этих и хочет князь сбежать. - Затвори ворота, Алекша. Если хватятся, скажи: на охоту уехал я. Вели ждать меня к вечеру. - А коли не вернешься, княже?.. Уезжает Владимир. На серой лошади в белое яблоко, под черным седлом, с алой упряжью. За ним - еще конных четверо. Трое русичей. Один варяг. - Вернусь. Алекша смотрит следом долго, выглядывает в приоткрытые еще ворота. Первый холм огибает дорога: вспоминает князь младшего брата своего. Второй холм огибает дорога: вспоминает старшего брата своего. А за третьим холмом от тумана тяжко дышится: вспоминает мать свою, княгиню Ольгу. И как бы не в седле сидел, так ноги бы и подкосились. Слышал Владимир, как шептали старики о женитьбе. Слышал, делал вид, что отворачивается. Старики-то мудрые, но всех по своим уставам жить ведут. А у него на душе темнеет, да холодает, как в стужу лютую. Отправил Владимир и послов, и гонцов с теплом, да подарками, с доброй вестью. Хорошо будет, если при дворе свадьба справится. Только ни одна красавица не сможет вылечить голову беспокойную. Пусть даже сердце заберет - не сможет. Когда руки в крови. Когда в смерти брата повинен. Когда византийские иконы - и те укоряют, смотрят глазами матери. - Негоже с дурными мыслями в лес заходить, - Лешко шепчет. - И то верно. А князь, гляди, сколько уже сам не свой. Таково и в поле заблудиться можно, - отвечает ему брат. Владимир дальше отъезжает, чтоб не слышать. Что толку в их разговорах. Не казнить же их теперь, раз даже им видно. Варяг рядом идет, отстает на полшага. Не спрашивает ни о чем, и то ладно. Час за часом дороги петляют. За кабаном они гонятся, да только птицу случаем подбивают. - Не ступай, князь, на перекрестие! Туда дорога чужая, гиблая! - Нет здесь дорог чужих больше, все мои. Владимир говорит сквозь зубы, как воду цедит ледяную. Тяжко на шее власть киевская висит, к сырой земле тянет. Не рад он угодьям новым. Не рад охоте на богатых землях брата. Оттого и уезжает все дальше на север. Ели становятся выше, земля чернее. - Дорог не видно наших больше. Туда мы не ходили. Воротимся, князь? - Значит, будем ходить. Гляди, следы оленьи свежие. Лешков брат с коня спешивается, к следу присматривается. - И то верно. Только смотри, больно странно идут они. Глубоко в землю уходят, как бы зверь на четырех лапах не шел, а тропу для нас клал. А место здесь и вовсе не болотистое... - Вон он! Владимир срывается с места. Остальные - за ним. И вправду, в солнечной прогалине мелькает оленья голова и рога, с кустами не спутаешь. Красив зверь, велик. Вот и забыться можно, вот и славно. Загоняют его вчетвером, рассекают кусты, через корни перемахивают. Вылетают на поляну разом. А Лешко - пропал. Стискивает Владимир зубы крепче, дергает поводья. - Ничего, поймаем - воротимся. Только сказал, голова оленья снова издали показывается. Да и лес там вроде как редеет. Скачут следом, втроем. Конь княжеский разгоняется, грудью в воздух ударяется. Варяг кряхтит, своего торопит рядом. То и дело видят они: мелькает между стволов зверь. Все ближе, да ближе. Того и гляди нагонят. Вдруг вырастает перед ними земляной вал откуда ни возьмись. Круча лесная стеной вверх вздымается, наверху - осыпь каменная. - Тьфу ты, пропасть бы ему, - варяг сплевывает на землю. Владимир тревожится, и сам знает, что давно повернуть бы надо. Стереть морок с лица свежей водой, людей по домам распустить. Оборачивается, а лешкиного брата уж и нет. - Да тут не только он пропадает. Пойдем-ка, поищем их. Загулял я что-то. Лошадь и сама обратно морду воротит. А тут между корней в земле будь-то поблескивает. Спрыгивает Владимир с коня, на колено опускается. Раздвигает ветви - и точно. Золото. Холодеет в груди, мутно становится. Золотую монету перунову уже и не рад видеть. Старым богам их в жертву клали. Да только забытые алтари такие не видал никто давно. А он - видел. Ушедшей вёсной. - Уходи. Иди к дому, варяг, и остальных уводи. Оглядывается князь через плечо, а вокруг ни души. И коней не слышно. Кричит Владимир – никто не откликается. Вокруг глушь лесная, непроглядная. - Вот и славно. Так тому и быть. Сам найду тебя. Бормочет князь, ищет тропу обратно. Час ищет, другой блуждает по лесу. Солнце быстро прячется за высокие ветви. Дело к вечеру идёт. За кустами снова олень показывается. И мерещатся у него рога красные. Верно, закатные блики играют. Заморочил кто-то голову, запутал следы. И ни поляны не найти, ни убежища. Злится Владимир. Знает, что сам виноват больше всего. Но давно нет ему покоя. Давно спать ночами одно не даёт. - Эй, нечистая! Кто ты там, мавка или ведунья. Слышишь, всё равно тебя найду! Выходи на свет, хватит голову мне морочить! Вдруг кто-то как стукнет по темечку. Князь защищаться хотел, глядь: а то старушка позади стоит. Посохом грозит, ругается. - Ты чегой-то шумишь, окаянный! Нечистую зовёшь тут. Всех кур мне распугаешь. - Каких кур, матушка? И прости ты меня, что потревожил. Заплутал я. - Не то что заплутал, а всё ж с пути сбился, - старушка покивала, подняла посохом куст лапухов, а там и вправду курица клюёт что-то, - Вот таких вот. Кур. Рябых моих. И петуха белого. Не видел петуха? Вздыхает Владимир. Прикрывает глаза, ладонью по лицу проводит. Спал морок. Вот он лес как лес, кажется и не дремучий совсем, незнакомый только. И небо тучами заволокло к дождю, а не от чужих тёмных помыслов. - Не видел, матушка. Ты скажи, не знаешь ли, как на дорогу в город выйти? - Знать знаю. И показать покажу. Только солнце село уже. Нешто хочешь по лесу ночью плутать? Заходи лучше в дом. Пока Владимир едва различимые дорожки разглядывал, старушка уже по тропинке куда-то за бурелом убежала. Пришлось догонять. Изба старухина оказалась не на прогалине, не на поляне. Прямо в чаще. Подходят они к крыльцу через калитку, а из-за покосившегося сарая – олень выглядывает краснорогий. Замирает Владимир, копье крепче сжимает. - Ты чего это? Вздрагивает князь, смотрит на старушку. А старушка – на него. Сердитая снова. - Там олень… был, - а за сараем никого, скрылся зверь, - Я за ним весь день бегал. - Да не за ним уж ты бегал. Старушка ворчит, проводит в дом. Печь растапливает пожарче. Огонь горит пылко, будто сам собою шепчет в каменной люльке. - А за кем же? - Не за кем, а от чего. Да ты садись, не стой, горемычный. В ногах правды нет. Молчит Владимир. Снова неспокойно становится. Однако, слушается и усаживается за стол, пока старушка хлопочет. - Не отвечаешь? Сказать коли нечего, так ты спрашивай. По глазам ведь видно, есть что спросить. - А что тебе ещё видно, матушка? - В лесу-то оно знаешь, не много. А как кто придёт – там и всё видать. Вот ты усталый очень и дышишь тяжело. Ранен, значит. Ко мне много зверей раненых приходит, я их лечу. А тебя не вылечу. Ты сам не хочешь. Ино как чего бы ты с охотой в мой лес пошёл, если не гонят тебя мысли дурные в глушь, когда бы тебе лежать да оправляться. Говорит старушка, ставит на стол ягоды, лепёшки и варенье, ставит квас яблочный. А Владимир глаз с неё не сводит. Жалеет, что копьё у входа оставил. - Твой лес говоришь? Старушка оглядывается, головой качает. Горшки перебирает, порядок наводит. - Мой лес, мой. Я здесь, милой, много зим живу. Каждый куст в округе знаю. Здесь у меня ягоды лесные растут, да травы с кореньями. Раньше приходили и люди лечиться, а теперь – не приходят. Теперь иконы их лечат видать. Да ты ешь, не глазей. Коли травы мои интересны, так я тебе их потом сама покажу. Принимает князь угощение, отяжелевшую голову кулаком поддерживает. - Ты прости меня, матушка. Сам себе я голову заморочил. Во всём уже подвох вижу. - А ты мне расскажи. Душу открой, авось легче станет. Мне вон белки приходят докладываются, никому ещё чужих тайн не выдала. Владимир улыбается, пьёт брусничный горячий отвар. - Ну, раз уж даже белки приходят… Да если ведь расскажу – всё одно не поверишь. - А тебе почём знать? Моё дело – поверить, твоё – проверить. - Я бы сам себе не верил. - Оно и понятно. Вон, плох совсем, сам себя уговариваешь. Задумывается князь. Отчего бы и не сказать? Коли стыдно станет, пожурят как дитя. Коли на смех поднимут – то не страшно. Старушка добрая, хоть и ворчливая. Может, оно и лучше, если скажет в голову не брать и забыть, как сон. - Дело было, матушка, вроде давно, а вроде и нет. Перед глазами до сих пор всё стоит как явь. Ошибался я много. Много страшных дел натворил. И руки в крови выше локтя. А как сам на краю гибели был, случилось чудо. В наших краях в ту пору Кривжа чёрные дела делал, жрец в медвежьей шкуре. Едва не извёл он меня. Добрый человек приютил, уложил в дом на ночь. Меня и мальчонку одного, что со мной был. Кривжа пришёл за нами по темноте. И привёл за собой хазар. А я слышал всё. Слышал, как дедушка с Алекшей из избы вышли. А подняться – не мог. Сил у меня не было, будь то душа вся в землю ушла. И проклинал я себя, и всех богов молил о помощи. Даже глаз открыть не мог и вздохнуть спокойно. Замолкает князь. Руку ко рту подносит, хмурится. За окном дождь шуршит по тёмной листве. В лесной синеве птицы кличут. - И что же случилось? - Поцеловал меня кто-то. Ладонью прохладной по лбу провёл, да поцеловал прямо в губы. А я не видел ничего, только слышал как наговор бормочется, да побрякушки какие-то позвякивают. Недуг тотчас сняло. Я глаза открыл, и успел только углядеть, как в темноте пропадает тот, кто помог. Волосы тёмные, длинные, руки тонкие в кольцах все. И взгляд светится. Тогда-то я из избы сразу выскочил и бой принял, искать некогда было. Как улеглось всё, спрашивал деда, и Олекшу спрашивал. Не видели ли они кого. Нет, не видели. С тех пор покоя мне нет. За невестой уж ехать пора. А мне по ночам этот взгляд видится. Голос в шорохах мерещится. И всё в лес тянет, в самую тёмную чащу. Околдовали меня, матушка. Мавка то была или ведьма. Ищу я её, пусть только явится. Нужно же ей что-то от меня было. - А как найдёшь? - А как найду, то и посмотрим. У меня теперь с нечистью разговор короткий. Мне и Кривжи хватило по самое горло. Оглядывается Владимир, а старушка уже у самого входа – убегает. Кричит ей вслед, а она не оборачивается. Только припускает, как молодица. - Постой же! Бежит князь следом, а старушка вдруг лисицей оборачивается. Владимир хватается за копьё, а за руку удерживает кто-то, останавливает. И только собирается вырваться – отпускает. - Не трогай её. Она испугалась. Такая же старушка посередь горницы стоит. Тот же нос, те же глаза, тот же платок не вышитый. - Ах ты!.. - Я это, я. Замахивается Владимир копьём, а старушка вмиг рядом оказывается, выше разом становится, меняется на глазах, волком перекидывается выше человеческого роста, головою в потолок упирается, на задних лапах стоит. На голове знаки белым начерчены, с загривка косы висят с монистами. - Оборотень поганый! Волк от копья уворачивается, древко зубами хватает. Владимир в дом его оттесняет, прижимает зубами, пасть давит, разрывает. Зверь воет, в размерах уменьшается. Вот-вот ещё во что превратится. - За человечью личину прятаться не смей! Отвечай мне. Волк извивается, сжимает древко, да и перекусывает. Волк рычит, князь вторит ему. Сжимает шею звериную голыми руками, в глаза смотрит и душит. Воет чудовище, хрипит, смиреет. Владимир дожидается, пока дёргаться перестанет зверь. Но не убивает. - Отвечай, кто это был. Раз вы убегаете все, так точно знаете. - Ведьма, говоришь? Закатывает волк глаза, уши вжимает. Грива становится волосами, туша звериная женским станом сменяется. Губы полные, алые, шепчут-колдуют. - Вот она, твоя девица. Что теперь сделаешь, княже? Ну давай, спрашивай. - Нечего мне у тебя спрашивать. Покажи своё лицо. - Вот лицо моё, князь. - Врёшь! – и крепче сжимает руку на девичьей шее, отпускать не думает, - Врёшь, тварь. У всякого оборотня есть лицо изначальное, а это – не твоё. Бабку ту я вспомнил. То одна из нянек моих была. А девица эта во дворе у нас ходила, помню я их. Покажись немедленно, не то удушу. - К чему тебе то, Владимир? Усмири свой гнев, я не могу тебе помочь. Не могу убрать сны твои. Мы повязаны теперь. - А коли убью тебя, связь пропадёт? - Пропадёт, твоя правда. Но чтобы знал ты – не нужно было мне от тебя ничего. Опускает ведьма плечи, не сопротивляется больше. Поняла, что пропала. Потому что после встречи с Кривжей князь на всю ладонь печать рунами поставил, ножом из медвежьей кости вырезал, бычьей кровью поверх своей окропил. И печать эта крепко держала древним заговором. - Так почему явилась тогда? Зачем целовала? Закрывает ведьма глаза. Вздыхает глубоко, будто и не держит её ничто. - Говорил ты, что богам молился. Новым и старым. Вот и получил ответ. Снять болезнь с тебя, вот моё дело было. А что в глаза посмотрел, да запомнил – сам виноват. Забудь меня. Забудь и уходи. Женишься, так и затмит зазноба старые сны. - Кто ты? - Не спрашивай. - Отвечай! Хочу видеть, кто губ моих раньше невесты касался. - Ну, смотри, коли сам захотел. Не рад потом будешь. Шепчет ведьма, улыбается. И теперь уже возникают черты смутно знакомые. Копна волос тёмных, малые оленьи рожки прямо из головы – не то растут, не то привязаны. Позвякивают монеты, монисты, амулеты потемневшие и блестящие. Укутан оборотень в шкуру звериную, на плече – голова волчья. Лицо и руки знаками изукрашены, вокруг глаза след когтистой лапы будто виднеется. Высокий человек, крепкий и худой. И не женщина вовсе. А глаза – изнутри неземным светом светятся. Не вздрагивает князь, а всё ж немеет. Многие лета стояли древние идолы на капищах. Многие лета передавались были из уст в уста. О владыке лесном. О человеке в шкуре волка, что хозяином бычьих стад издревле слывёт. О рогатом боге-колдуне. - Велес, сын Рода… - Узнал, княже? Спасибо на этом, - смеётся Велес, а у князя дрожь по спине от голоса, - Отпустишь теперь меня, может? Разжимает руку Владимир, отступает. Велес улыбается и смотрит тепло, вовсе не сердится. - Ну, чего молчишь? Знаешь теперь, отчего в лес тебя тянет? За связь не будь в обиде. Кто увидел однажды – не забудет. А оставить я тебя не хотел. Не часто к старым богам нынче взывают. Пусть и корят после вместо благодарности. - Благодарен я за спасение, вот только… - За поцелуй прощения просить не буду. Придётся так тебе и ходить, богом целованный. Хорошо, что не Лель тебя услышал, тот и вовсе забавляется с кем не попадя. Велес хохочет, обходит князя, поправляет дверь, с петель сломанную. Чуждый для лесной лачуги. Не зря храмы строить начали те, кто встречал его раньше. Владимир следом шагает. - А ты что же? Не забавляешься, значит? Замирает Велес. Оборачивается, голову склоняет. Смотрит с интересом и удивлением. - Вот ты какой, князь. Думал я, забоишься и запротивишься. А ты не избавиться от морока хотел вовсе. Не даёт князь ему говорить больше. Держит за голову, да сам в губы целует, обо всём забыв. Волчьи клыки языком чувствуя, только рукой к себе прижимает крепче велесов стан. - Не забывай, - обвивает руками Велес плечи князя, сам тянется ближе, - Женись на византийской деве, иконы вешай, народ свой крепкой рукой собери. А старых богов – не забывай. Под сердцем носи. Рывком садится Владимир в своей постели. Взмок весь. Душно. Поднимается на ноги, распахивает окно настежь. Вздыхает полной грудью. Дурной сон какой был… Только вот дышится слишком легко. Ужели старая рана ныть перестала? Поднимает рубаху, а под грудью вместо шрамов волчий след с узорами внутри – Печать Велеса.