I want you

Детские считалочки помогают решить взрослые проблемы. Бред? Раньше Клэри и сама бы в это не поверила. Но сейчас, в этом проклятом доме готова была делать что угодно, лишь бы не оставаться наедине с мыслями. Да и в доме ли она была? Дом – это мама, которая пусть и не всегда понимала, но умела избавить от гнетущей боли на сердце. Дом – это Люк, умный и надёжный, настоящий отец. Домом Клэри считала даже Алека Лайтвуда, даже их первые ссоры она предпочла бы теперешнему положению. Здесь не было скучно, сложно, никто не делал больно. Здесь было просто… никак. Все эмоции Кларисса Фрэй словно бы оставила на входе. Пульсирующее где-то глубоко внутри чувство отступило, и девушка сбросила с плеч халат, предвкушая погружение в тёплую ванну. Это помогало успокоиться ещё с детства, когда Джослин однажды сказала дочери: - Вода не сильнее огня. Но он перегорит, а вода останется. Клэри вспоминала слова матери ещё много раз. Она жила этим, её огнём стал Джейс. Яркое пламя внутри, отдающее в сердце тупой болью. Она согласна была стать его водой, глубокой и спокойной, созданной не тушить, а держать под контролем. Джейс… Он ли рядом? Его ли руки пытаются укрыть девушку от Себастьяна? Странно, но Джонатаном называть брата не получалось даже в мыслях. Ведь куда проще скорбеть по прошлому, представляя всё иначе, чем увериться в настоящем и понять, что ты – лишь пешка, а судьба всё решила без глупых наивных советов. Клэри уже ступила одной ногой в ванну, но тут её плечи крепко схватили холодные руки. Резко обернувшись, она лишь подтвердила страшную догадку. Эти глаза, прожигавшие буквально до дыр, болезненно ненавистные, девушка давно уже встречала в своих кошмарах. И этот голос, который любому показался бы привлекательным, напоминал ей лишь о змее-искусителе, призванном нести гибель: - Я знал, что ты здесь… - Зачем ты пришёл? Небрежное движение – и девушка уже на полу, а её подбородок держит хрупкая рука с тонким запястьем. Таким же, как у их матери. Их матери… Нет, её матери. Это не ребёнок Джослин, это дитя Валентина, такой же дьявол, как он сам. Только бы не дать внутреннему голосу ехидно заметить, что она тоже дочь дьявола, и от этого не откреститься. - Хочешь отомстить Джейсу? Думаешь, ему будет так больно? - Нет, его чувства – забота других. Отец рассказывал о тебе пару лет назад. Адель… Чужое имя, так сладко звучащее на губах парня. Ещё один призрак прошлого, но совсем не болезненный. Слишком незначительно, чтобы болело. - Меня зовут Кларисса. - Конечно, так решила наша мать. Знаешь, я совсем её не помню, никаких детских ощущений. Видимо, она действительно не пылала любовью к сыну. А вот дочь… Тоже дитя Тьмы, но так любима. Почему, Клэри? - Не смей сравнивать меня с собой! Резкие слова повисли в воздухе, но казалось, что парня это совершенно не взволновало. Напротив, он протянул сестре руку и приторно-сладким голосом произнёс: - Никакого уважения к старшим. Малышку Фрэй не учили этикету, но я готов это простить. Поднявшись, девушка с ненавистью посмотрела на брата. Никаких чувств, кроме затмевающего взор желания придушить, он не вызывал и вызвать просто не мог. Умом понимая, что вина Себастьяна лишь в том, что его вены отравлены кровью демона, Клэри снова и снова вспоминала Макса Лайтвуда, мальчика, которого она почти не знала, но который, вне всякого сомнения, продолжил бы на радость родителям династию великих Сумеречных Охотников, мог бы спасти сотню человеческих жизней, в том числе и жизни своих родных. И каждое «бы» – словно осколком стекла по сердцу. Снова и снова… Макс никогда больше не будет радовать мать, умилять сестру, смешить братьев, а виноват в этом человек напротив. Человек, не знающий ничего о чувствах, человек-ошибка, слишком жестокая и непоправимая. Родной брат. Погрузившись в воспоминания, Клэри почти не замечала происходящего, машинально пытаясь прикрыться схваченным с пола полотенцем. А вот Себастьян, казалось, откровенно наслаждался ситуацией. Каждый изгиб полуобнажённого тела, спутанные рыжие волосы – всё вызывало в нём чувства. Нет, не те глупости, о которых пишут в сопливых дамских романах. Он мечтал лишь об одном: разрушить весь этот образ, сломать красоту музейного экспоната, превратив его в дешёвое украшение, заставить изумрудные глаза запылать не ненавистью, а похотью, желанием. Она не такая? Глупости, все такие. Парень снова воскресил в памяти образ сестрички Лайтвудов. Прекрасна, обучена всему, за секунду способна стать из фурии ласковым ангелом, если потребуется, может заманить в свои сети любого. Без сомнения, идеальность. Слишком идеальна, слишком много раз отдавалась кому-то, слишком много разбитых сердец оставили на ней свои следы. Излишки никто не любит. Клэри была со знаком минус: неидеальная, пустившая в своё маленькое сердечко лишь Джейса, готовая отдать всё за других. Глупышка… - Скажи мне, Кларисса, чем ты лучше? Вопрос застал девушку врасплох. Она ещё раз посмотрела в сторону брата, словно бы хотела удостовериться, что это мог спросить лишь он. - Я не издеваюсь над людьми. - Серьёзно? Примитивный вампир, или как там его, искренне доволен жизнью? А бедняжку Лайтвуда ты тоже не провоцировала? Разве не ты сказала, что парабатай его не полюбит, и можно даже не пытаться? - Откуда ты… - Я знаю всё. И про такую мерзость, как любовь брата Джейса, тоже. Разве нормально мечтать о другом мужчине? Мир прогнивает, сестричка. Отбросив с лица рыжую прядку, Клэри прищурила глаза и почти угрожающе сказала: - Не смей судить о том, чего не понимаешь. - А сейчас он с магом, верно? Подумать только, спит с нежитью… Для Охотника недопустимо, даже будь его Бейн женщиной. - Хочешь поговорить про Алека и Магнуса? - Нет. Не сегодня. Возможно, завтра, и не с тобой. Приблизившись к сестре, Джонатан осторожно заправил мешающую ей прядку за ухо. Мотнув головой, девушка тут же снова вернула её в первоначальное положение. Неужели настолько неприятны прикосновения всех, кроме обожаемого Эрондейла? Или дело в нём? Нет, не в нём. Валентин слишком долго пытался внушить сыну, насколько он ничтожен, пора избавляться от этого. Голос Клэри звучал слишком громко в звенящей тишине: - Уходи. Оставь меня в покое, перестань играть в милого брата, я всё равно тебе не верю. Брата… Странно, но в случае с Клариссой Моргенштерн-младший позволял себе мысли о родстве лишь для достижения отрицательного эффекта. «Сестричка», «сестрёнка», но не сестра. Сестра – это табу, красный сигнал светофора, запретный плод. А почувствовать сладость этой девушки ему не должны помешать какие-то глупые мысли. - Ну уж нет, слишком высоки ставки, девочка моя. Резким движением парень впечатал запястья Клэри в стену. Слишком неожиданно и безумно больно, так что сопротивление вышло слишком вялым. Обжигая шею девушки горячим дыханием, Джонатан прошептал: - Если я хочу, то всегда получаю желаемое. Сегодня я хочу тебя… Сейчас его голос безумно напомнил тот, который Фрэй желала слышать каждую секунду, которым наслаждалась. Джейс… Он не простит, будет хуже всем. Но новая попытка вырвать свои руки из стальных оков не увенчались успехом и вызвали лишь тихий смешок у Джонатана. Она загнана в клетку, он – её палач. Не совсем романтично, но то – его фантазия, самая жаркая и страстная. Пусть малышка Клэри играет в любовь с другими, а ему даст порцию сладкой ненависти. Поцелуи спустились на ключицы, но они не были нежными. Нет, на коже оставались засосы, каждый – огромный камень в тонкую стену целомудрия. Обезоруживающие в первую секунду, в другую – уже источники болезненных мыслей. Он – её палач. Словно бы не к этому вела вся история, будто Клэри не подозревала, во что ввязалась. Но ради любимых стоит чем-то жертвовать, и если подобное – гарантия жизни Джейса, то разве это предосудительно? Если бы ещё внутренний голос заткнулся и перестал вещать, что это самообман… Полотенце мягко упало к ногам девушки. Она – только его, только с ним. Плевать, что мыслями сестричка прикована к своему ангелу. Это – мираж, а сейчас есть лишь его руки и его губы. Прикосновения, такие настойчивые, делали больно где-то в районе груди, а дыхание щекотало ухо. Было ли в этом что-то волнующее? Клэри даже спустя год не смогла ответить на этот вопрос. Её первый раз, тело и сердце, настойчиво оберегаемые для запредельной любви с парящими где-то в небе ангелочками – всё оказалось намного проще. Боль, слёзы, кровь на холодном кафеле – мрачное послевкусие. Он не стал даже помогать встать, просто бросил на пол свежее полотенце, не потрудившись проследить за траекторией его падения. Детские считалочки помогают решить взрослые проблемы. И Клэри считает, долго и упорно считает отвращение, умножая на сто, считает все свои слёзы, пролитые за этот час унижения. Считает буквы в словах, брошенных напоследок: - Я хотел тебя, и вот ты моя. Смирись, Кларисса, все люди одинаковые…