Я ведь знаю, что ты любишь меня

Впервые я встретил тебя на подземной парковке нашего дома два месяца назад. В одной руке спортивная сумка, в другой – наполовину выкуренная сигарета. Ты хлопнул дверью своего шикарного черного внедорожника и не торопясь направился к выходу. Я успел разглядеть тебя в деталях: серые спортивные штаны из мягкой ткани, белые растоптанные кроссовки, белая же свободная майка. А поверх всего этого безобразия - тонкая серая ветровка. Спортсмен? Или просто поддерживаешь форму? Тогда я еще не знал, что в зал ты ходишь три раза в неделю, по понедельникам, средам и субботам, после работы. Так что я просто стоял на лоджии и строил предположения. Глупо. Как потом оказалось, ты – теперь новый хозяин пентхауса на верхнем этаже дома. Я услышал это краем уха, когда ехал вместе с соседями в лифте. Вернее, они обсуждали то, как ты паршиво припарковался. А я просто сопоставил небольшую грузовую машину, пару коробок, которые накануне вечером внесли в подъезд двое рабочих, и твое появление. Откуда я знаю про коробки? Так уж случилось, что у меня есть дурная привычка – торчать на лоджии и смотреть вниз. Благо, с восемнадцатого этажа открывается отличный вид. Кто-то курит, а я просто смотрю. На самом деле, психотерапевт давно запретил мне мое хобби, но к психотерапевту я больше не хожу, а значит, плевать на его запреты. Если я и шагну вниз, то уж точно не с собственной лоджии. Не особенно хочется, чтобы мое разбитое всмятку тело обсуждали соседи. Хватит им и того, что они обсуждают предположения о том, гей я, или нет. Вот тебе и элитное жилье. Люди здесь ничуть не интеллигентнее, чем в какой-нибудь панельной девятиэтажке на окраине города. Было бы забавно, если бы они увидели порно, в котором я снимался. У меня неплохая «фильмография», я работаю с тремя студиями, две из которых очень известны. Наверное, со мной бы перестали даже здороваться за руку. А уж если бы стало известно и о моей подработке танцовщиком в гей-клубе... Впрочем, я не думаю, что особенно переживал бы из-за этого. В моей жизни было много дерьма, так что и вытерпеть я могу многое. Да, за те двадцать лет, что я живу на свете, у меня было три попытки самоубийства, одна автомобильная авария и одно изнасилование. Вернее, изнасилование идет первым в этом списке, и попытки самоубийства, как считал мой психотерапевт, связаны были именно с этим фактом. Наверное. Потому что на вопрос, зачем я причинял себе боль, я ответить не мог даже самому себе. В любом случае, сейчас у меня все в относительном порядке. Настолько, что когда я просыпаюсь, моей первой мыслью не является очередной способ сведения счетов с жизнью. Я думаю о разном: о съемках, о новом ноутбуке, о кофе... А еще о тебе. Постоянно. С того самого момента, как мы столкнулись на парковке. Вряд ли ты гей, я не питаю ложных надежд. Но иногда просто хочется представить, что мы встречаемся в очередной раз в лифте или в холле, ты протягиваешь мне руку и с улыбкой спрашиваешь, как меня зовут. На самом деле, твоей улыбки я не видел, но что мешает представить? Забавно. За все время ты первый, о ком я думаю так много. Я улыбаюсь пустоте, поднимаюсь на ноги и плетусь в ванную. Конечно, я мог бы и еще поваляться в постели, сегодняшний день у меня свободен, но я откладывал покупку продуктов уже три дня, и сейчас в моем холодильнике абсолютно пусто, равно как и в желудке. Хлопаю дверью ванной и привычно подхожу к раковине. Из зеркала над ней на меня смотрит заспанное, абсолютно больное лицо. Под глазами темные синяки, на висках не до конца стертые блестки – вчерашняя смена в клубе не прошла даром. Провожу ладонью по всклоченным волосам и включаю воду. *** На улице промозгло. Накрапывает дождь, серое небо нависает так низко, что кажется, будто оно решило, наконец, сожрать этот чертов город со всей его грязью. Вместе со мной. Именно в такие моменты хочется лечь в горячую ванную, достать лезвие и медленно, по миллиметру, вспороть кожу на запястьях. Обязательно вдоль, чтобы наверняка, чтобы никто не успел вызвать «скорую». Хотя... Скорее всего, меня найдут только завтра, потому что завтра очередные съемки, и если я не явлюсь вовремя и не буду отвечать на звонки, ко мне приедут ребята Майкла. А у Майкла есть ключ. Я сам дал его. Потому что прекрасно знал о том, что в один прекрасный день я все же окажусь в ванной, наполненной розовой от моей собственной крови водой. Вернее, не я, а уже мой труп. Но не сегодня. Это было бы слишком банально. Так что я просто спускаюсь на парковку, выхожу через стеклянные раздвижные двери и замираю: ты стоишь у машины и куришь. Как всегда. Я вообще редко вижу тебя без сигареты. И тебе плевать, что ты куришь прямо под стикером, сообщающим о том, что курение здесь запрещено. Моя машина стоит через одну от твоей. А это значит, что я могу подойти к ней так, чтобы пройти рядом с тобой. Не знаю, что мне это даст. Плевать. Сглатываю и делаю первый шаг. Иду медленно, зачем-то стараясь оттянуть тот момент, когда пройду мимо. А ты вдруг отбрасываешь почти дотлевшую сигарету, садишься в машину и выезжаешь к подъему прямо передо мной. Мне остается только смотреть. Иду мимо пустого места и невольно останавливаюсь: на асфальте пачка сигарет. Твоих сигарет. Когда ты успел обронить ее? Почему не заметил, как она упала? Поднимаю ее, приоткрываю. Обдает ментоловым запахом. Почти полная. Я ведь могу вернуть ее тебе. Подняться на верхний этаж и просто позвонить в дверь. Чем не предлог? Значит, до вечера. Возможно, я узнаю твое имя сегодня. *** Чтобы решиться, мне не требуется много времени. Так что в десять я уже еду в лифте. Сегодня суббота, а значит, ты вернулся полчаса назад. Уверен, ты дома. Матовые створки раздвигаются, и я выхожу на площадку перед дверью в твою квартиру. Шаг, еще один. Касаюсь пальцем звонка и вздрагиваю от резкого неприятного звука. Как вообще можно жить с таким звонком? Дверь открывается почти сразу. Стоишь на пороге, смотришь на меня будто бы с интересом. – Привет, – во рту пересохло, и я едва выговариваю это короткое слово. – Привет, – отзываешься, склоняя голову набок. – Ты обронил, – вынимаю из кармана пачку и протягиваю тебе. Пальцы заметно трясутся. – Красивый маникюр, – вынимаешь пачку из моей ладони и вдруг перехватываешь мое запястье, выворачивая руку так, чтобы видеть ногти. Они действительно покрыты прозрачным лаком. Дань товарному виду. Я должен выглядеть так, чтобы меня хотели. К сожалению, в таких вот ситуациях это выходит боком... – Ты ведь давно на меня смотришь, да? – спрашиваешь хрипло, сдавливая пальцы на моем запястье. – Я видел, как ты наблюдаешь. С самого первого дня. – Откуда ты... – от боли в руке темнеет в глазах. – Я знаю, что ты подставляешь свою задницу мужикам, – давишь все сильнее, и мне кажется, что еще одно движение и кости хрустнут. – Я видел твои фильмы. Ты такое позволял творить с собой... Ты шлюха, Макси. Просто шлюха. А знаешь, что делают со шлюхами? Господи... Господи, пожалуйста! Я хрипло дышу, инстинктивно вцепившись в твою руку, ломающую мое запястье. – Шлюх трахают, – хрипло выдыхаешь это в мои губы. Вдруг отпускаешь меня, толкаешь в глубину квартиры. Толчок слишком сильный, это почти удар. Так что я корчусь на полу, прижимая к груди дергающее болью, почти онемевшее запястье. Похоронно хлопает дверь, и я внезапно понимаю, что... мы сейчас вдвоем. В квартире с настолько хорошей звукоизоляцией, что соседи не услышат даже работающую бензопилу, не то что мои крики. Хотя... Почему я не кричу сейчас? Я ведь мог заорать еще тогда, когда дверь была открыта, а ты выворачивал мое запястье. Так почему? – Почему ты не кричишь, Макси? – присаживаешься передо мной на корточки. – Тебе ведь страшно. Ты боишься боли? Боль... После того, что со мной сделали, после того, что я сделал с собой, любая боль терпима. Особенно, если ее причинишь ты. Мазохист. Я просто слишком привык к тому, что мое бесполезное тело не может чувствовать ничего, кроме боли. Когда мне в последний раз было хорошо? Качаю головой и опускаю глаза. Взгляд невольно падает на больное запястье: на коже расцветают синяки, я слишком бледный, а потому эти пятна вдвое заметней. Майкл взбесится, когда увидит это завтра. Возможно, даже перенесет съемки. Ну, да... И меня оттрахают в два члена не завтра, а через неделю. Мелькает мысль, что я так и не узнал твоего имени. А спросить сейчас... Я только еще больше упаду в твоих глазах. Наверное, подумаешь, что я пытаюсь разжалобить или уговорить. Все равно. Вдруг хватаешь меня за предплечье и швыряешь на кровать. Падаю на покрывало, запястье неудобно подворачивается. Давлю вскрик и зачем-то пытаюсь повернуться. На спину ложится тяжелая ладонь, придавливает к кровати. Поворачиваю голову, чтобы иметь возможность дышать. – А ты не очень-то и сопротивляешься, шлюшонок, – твой хриплый шепот обжигает. А потом следует удар. Раскрытой ладонью по лицу. Унизительный, болезненный. У ладони больше площадь и если приложить достаточно усилий, можно причинить гораздо больше боли, чем ударив кулаком... Из груди рвется всхлип, щека горит, во рту привкус железа. Я почти не чувствую, как ты грубо сдергиваешь с меня джинсы, как задираешь футболку. Я ощущаю только жар твоих пальцев на моей коже, а в ушах отдается эхом одно единственное слово: – Ненавижу... Вздергиваешь мои бедра, раскрывая для себя. Я слышу звук плевка и через секунду выгибаюсь от пронзившей боли. Ты вталкиваешься грубо, резко, так, что мое тело, привычное к подобным неестественным проникновениям, не выдерживает. Мышцы судорожно сжимаются, пытаясь остановить. Невольно скребу пальцами по покрывалу, инстинктивно стараясь отползти. Глупо... Легко удерживаешь меня на месте, вцепляешься в волосы на затылке, заставляешь запрокинуть голову и грубо двигаешь бедрами, впечатываясь так глубоко, что я не могу сдержать вскрика. Глухо стонешь, стискиваешь пальцами мое бедро и снова подаешься вперед. И еще раз. Наверное, именно это называется «драть». По моим щекам катятся слезы, соленые капли попадают на разбитые губы, в месте соединения наших тел мокро и горячо. Я отлично помню это ощущение. Такое не забывается. Я словно снова там, на мокром асфальте, со стесанными в кровь коленями, с окровавленными ладонями. Я словно вижу желтый свет фонаря и мелькающие фары проезжающих вдалеке машин. Чувствую, как первые капли дождя падают на мою пропитанную болью кожу. И эти жесткие, жадные толчки. Теперь я знаю... Я помню. Тогда, на парковке, я увидел тебя не впервые. Нет. Вот откуда эта дрожь в пальцах. Вот откуда болезненное ощущение дежавю. И странное желание прикоснуться. Можно ли влюбиться в насильника? В того, кто сломал твою жизнь и растоптал осколки? Наверное... Звуки почти исчезают. Я слышу только твое тяжелое дыхание и свои болезненные всхлипы. Чувствую твои прикосновения к моей коже. Ощущаю, как ты проникаешь в меня, с каждым толчком причиняя все больше боли. Колени скользят по ткани покрывала, под щекой мокро от слез и крови. Неловко завожу руку назад и робко прикасаюсь к твоим пальцам. Стискиваешь их грубо, заставив меня вскрикнуть от боли в очередной раз, и ускоряешься. Ты уже близко. Еще немного, пара движений и... Буквально впечатываешься бедрами в мои ягодицы, рычишь, впиваясь пальцами в мой бок. На меня вдруг накатывает апатия. И тогда, когда ты освобождаешь меня от себя, я просто безвольно остаюсь лежать на этом черном покрывале, чувствуя, как из полураскрытой дырки вытекает твое семя. А потом... Потом ты вдруг неуверенно касаешься ладонью моей спины, и я зачем-то шепчу: – Я помню. Пять лет назад. Это был ты. Ты нашел меня... – Нашел, – и я чувствую, как дрожат твои пальцы. – Уже отчаялся и вдруг увидел тебя на видео. Что я натворил, Макси... – Все хорошо, – пытаюсь подняться, но только бестолково дергаюсь. Наклоняешься ко мне и вдруг поднимаешь на руки. Все тело отзывается болью, но я только ближе прижимаюсь к тебе. Держишь меня бережно, осторожно. В ванной избавляешь меня от остатков одежды и снова бережно поднимаешь, чтобы занести в душевую. Облокачиваешь о стену и включаешь воду. Теплые струи омывают кожу, бьют в лицо. Невольно отворачиваюсь, чтобы вода не попала на жгущие болью ссадины, оскальзываюсь и тут же оказываюсь прижатым к твоей груди. Скользишь ладонями по моему телу, капаешь на губку пахнущий чем-то свежим гель и принимаешься водить ею по моей спине, гладишь пальцами поясницу и, чуть помедлив, проникаешь пальцами меж ягодиц. Невольно вцепляюсь пальцами в твое предплечье. – Тише, – вдруг смазанно целуешь меня в висок, – я просто вымою тебя. Больно не будет... И я почему-то расслабляюсь. Прячу голову на твоем плече и покорно позволяю тебе касаться. А ты шепчешь: – Это я сломал тебя. Все что произошло – сделал с тобой я. – Да... – я едва слышу свой голос. – Ты не простишь меня, – твои пальцы нежно гладят мою кожу. – Никогда. Ты понял? Ты приказываешь. Глупый... – Я уже, – неуверенно касаюсь пальцами твоей ладони. – Давно простил. – Что я сделал с тобой... – шепчешь горько, обхватывая пальцами мой подбородок. – Влюбил? – смотрю в твои серые глаза. – Позволишь? – касаешься пальцем моих разбитых губ. В ответ закрываю глаза и тянусь к тебе. Секунда и наши губы встречаются. И это прикосновение обжигает. Целуешь меня жадно, грубовато. Словно подчиняя. Но я бы и не стал сопротивляться. Ты давно сделал меня своим. И ты, словно читая мои мысли, выдыхаешь в самые губы: – Ты мой, Макси. Слышишь? В ответ улыбаюсь и шепчу: – Только твой. Я ведь знаю, что ты любишь меня.