Рисунок на стене

Семь часов вечера. Звякнув ключами, глава семейства отпирает входную дверь, пропускает супругу вперед, входит следом и устало ставит пакеты с покупками на пол прихожей. - Что, выдохся? – смеется супруга. - Старею, наверно, - отшучивается тот. - Сейчас ужин приготовлю, и старость твою как рукой снимет. Подхватывает пакеты и уносит на кухню. Супруг, сняв туфли, с наслаждением обувает мягкие тапочки. Топает в спальню. Проходя мимо комнаты сына, слышит странный шипящий звук. Обеспокоенный услышанным, рывком распахивает дверь и застывает на пороге: - Мать, иди сюда! - Что случилось? – доносится с кухни. - Иди, сама увидишь. И валерьянку заодно захвати. Прибегает обеспокоенная мама, заглядывает в комнату. Ахнув, хватается за сердце. Вся стена комнаты, от пола до потолка разрисована синими и желтыми разводами, изображающими с трудом читаемую надпись на иностранном языке, стилизованную под граффити. Напротив надписи замер, с баллончиком краски в руке, сын. - Обои! – всхлипывает мама, зарывая ладонями лицо, и убегает на кухню пить успокаивающее. - Что это? – с трудом сдерживая гнев, спрашивает папа. - Граффити, - пожимает плечами сын. - Я вижу, что не картина Малевича. Тебе сколько лет? Сын, потупившись, молчит в ответ. - Тебе сколько лет, спрашиваю? – повышает голос папа. - Пятнадцать. - И ты в пятнадцать лет не знаешь, что рисовать на обоях нельзя? Молчание. - Ты знаешь, сколько стоят эти обои? – заводится папа, видя непрошибаемое выражение на лице сына. – Ты хоть каплю труда вложил в них? Нет! Ты просто развернулся и ушел с друзьями гулять, пока мы с мамой делали ремонт. Молчание. - Ты можешь ответить, когда тебя спрашивают? - Могу. - Так ответь: зачем ты это сделал? Молчание. Делает вид, будто понимает вину, но в глазах читается абсолютное равнодушие. - Ты что, не можешь ответить, в конце концов? - Могу. - Так отвечай! – срывается папа на крик. - Не знаю. - Что не знаю? - Я не знаю, зачем это сделал. Папа хватается рукой за голову. Ему сильно хочется надавать подзатыльников непрошибаемому отпрыску, но он с трудом сдерживается. Вот уже много лет, на подобный вопрос он слышит один и тот же ответ. Будь то сожженная скатерть, изодранная книга, или утопленный в ванной мобильный телефон – ответ на вопрос о причине, побудившей мальчика сделать странную выходку, всегда одинаков: «Не знаю». - Убирайся, - качает папа головой. – Убирайся, чтобы я тебя не видел. Собирай вещи и выметайся из дома. В глазах сына появляется беспокойство: - Ну, папа! - Что папа? - Куда я пойду? - Иди куда хочешь! - Но папа… - Что папа? Ты хочешь жить, как тебе вздумается – вот и живи сам, по себе! Где хочешь. И там никто не будет приставать к тебе с вопросами: «Зачем ты это сделал?» - Но ведь мне некуда идти, - беспокойство в глазах медленно сменяется страхом. - Твои проблемы. Мне не нужен сын, который делает, что хочет и никого не слушает! - Я обещаю, что буду слушаться, – неуверенно отвечает тот. - Ты всегда только обещаешь – но никогда не исполняешь обещанного. Я устал верить твоим клятвам. - В этот раз, я сдержу ее! – с надеждой отвечает сын. Из кухни прибегает мама, сует мужу стакан с каплями валокардина, тревожно заглядывая в лицо, гладит по плечу. Папа, выпив лекарство, тяжело вздыхает. Ему очень хочется выпустить гнев, закричать от бессилия повлиять хоть как-то на сына, сорвать эту вечную маску равнодушия, но он прекрасно понимает, что не сможет выгнать его из дому, и уже жалеет о своих словах. - Это в последний раз, - говорит он устав от скандала, пользуясь предлогом закончить разговор. – В если нарушишь его снова, то ноги твоей в моем доме не будет. Повернувшись, уходит в сопровождении мамы на кухню, выпить чего-нибудь крепче валокардина. Сын некоторое время смотрит на пустой проем двери, довольный, что родители закончили со своими нравоучениями, затем повернувшись к стене, продолжает лениво дорисовывать граффити.