Её пение — твоя погибель

Нет ничего более величественного, чем море: огромная то сине-зелёная, то лазурно-голубая, то иссяня-чёрная гладь… Что она таит в своей глубине? Невероятные сокровища прошлых лет или же разрушенные корабли неосторожных моряков? А море во время шторма вызывает священный трепет. Рядом с морем человек, как муравей, как песчинка – лишь какая-то ничего не значащая частица в этом мире… — Капитан! Мы сбились с курса! – стараясь перекричать пронзительный свист и вой ветра, качаясь и старательно цепляясь за скользкие леера, подошёл к светловолосому молодому мужчине его помощник. Тот цокнул языком и, махнув рукой, громко приказал убрать паруса, тут же возвращаясь на мостик и хватаясь за штурвал, отчаянно пытаясь выровнять ход шхуны, чтобы та не села на мель и не врезалась в виднеющиеся впереди и справа остроконечные мрачные скалы. Деревянное днище «Халбрейн» мерзко скрежетнуло о подводные камни, коих здесь, в этой части океана, было крайне много. Черные волны с блеклыми пенистыми гребнями выбрасывали свои воды на палубу корабля, и тревожно кричали редкие чайки, которым «посчастливилось» оказаться в самом сердце шторма, а шхуна, гордость капитана Эвклифа, протяжно скрипела от того, какие испытания ей подкинула сама Мать Природа, хлопали сложенные паруса, треплясь на сильном ветру. Послышался крики матросов, а следом и треск – это переломилась, словно соломинка, мачта… Над полупустым «Халбрейном» сомкнулись чёрные скалы, осыпаясь на мокрую и блестящую, покрытую крупными обломками обеих мачт и обрывками парусов палубу, каким-то чудом не попадая на лежащих на ней без сознания членов экипажа. В пропитанном сыростью воздухе висели густой молочно-белый туман и какой-то странный сладковатый запах. В тишине стали слышны чудные шепотки и едва уловимые человеческому слуху всплески воды явно не от ударяющихся о камни мелких волн в этом гроте, когда Стинг с трудом открыл глаза и, пересилив самого себя, поднялся на ноги, мутным взглядом скользя по окружающим его со всех сторон камням. От шхуны осталась лишь полуразрушенная корма. Нос корабля превратился в гору щепок… Ни взгляда, ни движений ты не замечаешь, Меня ты не любишь, меня не ласкаешь. О чем, мой любимый, сейчас ты мечтаешь? Капитан вздрогнул, когда со спины подул пронизывающих до самых костей ветер, и резко обернулся, чувствуя, как отчего-то холодеет всё внутри, а где-то на грани слышимости запело неизвестное существо, и среди шелеста воды можно было расслышать его горе, которое он вкладывал в свою песню. Блондин бросился к тому месту, где раньше был нос «Халбрейна», и перевесился через остатки лееров, заглядывая в тёмно-синие воды, но тут же отпрянул, тряся головой и закрывая уши, громко говоря, почти что крича: — Меня этим не проймёшь! – и, достав из нагрудного кармана круглый кулон, прижал его к губам, закрывая глаза и вспоминая свою невесту, с которой они собирались сыграть свадьбу сразу же после того, как он вернётся на берег: длинные белые волосы, большие сине-голубые глаза, мягкая и кроткая улыбка… «Я вернусь, я выберусь!» - повторял он про себя словно мантру, сжимая в руках дорогую ему вещицу с портретом любимой девушки внутри, стараясь подавить дрожь в коленях. Простое молчанье сгубило меня, И в сердце другая теперь у тебя. Внимание твое не могу привлечь я. Послышался неприятный для слуха звук: как будто бы что-то до омерзительного скользкое движется по шершавой поверхности, и прилипающие к этому «что-то» камешки шуршат и скрежещут – а следом его сердце сжалось от сладкого звучания чужого голоса: оно пело что-то о потерянной любви, о предательстве и… смерти. Но пело так прекрасно, что слова были не важны и уже не воспринимались, и единственное его сейчас желание – это только бы тот, кто сейчас своим голосом ласкает его слух, не останавливался… Медленно открыв глаза, Эвклиф каким-то кукольным движением обернулся и, заторможено моргнув, сделал первый шаг навстречу той, что жила среди вод и носила имя схожее с испанским «lluvia», что означает «дождь»: синеволосая красавица, длинный чешуйчатый хвост которой был ему не виден, сокрытый густыми аквамариновыми прядями русалки, погубившей сотни человеческих жизней своим голосом. Он уже не первый, кто попался в её сети… Она пела о красотах тропических вод, о том, как прекрасны девушки, что живут на тех островах, и манила его своей бледной, будто бы прозрачной рукой к себе, складывая синеватые губы в улыбке, внимательно следя за каждым его движением, пока он вслушивался в каждое её слово, помутневшими глазами рассматривая её лицо: светлая-светлая, с голубоватым оттенком кожа, острый подбородок и огромные - на пол-лица - глаза насыщенного синего цвета, глядящие на светловолосого капитана из-под густых чёрных ресниц чуток недоверчиво и с долей кокетства. Ему осталось сделать всего шаг до превращённых окружающими их скалами в щепки лееров, за которыми, протянув руку и почти что касаясь его щеки своими прохладными пальчиками, на одном из выступающих камней сидела Джувия – погибель всех моряков, осмелившихся сунуться в этот грот, что принадлежал ей и только ей… Руки Стинга коснулись деревянных обломков, и он подался вперёд, но хихикнувшая русалка только отодвинулась, тут же пересаживаясь на камень ниже, и сложила губки, прикрыв глаза и указывая на них пальчиком… Губы у неё холодные и солёные, неожиданно мягкие, а взгляд матовых синих глаз из-под густых ресниц теперь пустой и неживой, но одурманенный её песней Эвклиф этого не заметил – казалось ему, что сейчас он целует самую лучшую, самую прекрасную девушку во всём океане, и его глаза, потускневшие из-за её до гипнотического сладкого голоса, всё ещё гуляющего в голове, сами собой закрылись, показывая, что он окончательно погрузился в её чары. Подплыву, поманю тебя взглядом, Ты не сможешь тогда устоять. Зачарованный песнею - ядом Ты меня будешь обнимать. Её холодные руки сомкнулись у него за спиной, длинными ногтями цепляя плотную ткань порванного камзола, и синеволосая, оттолкнувшись, спрыгнула в пучину вод, увлекая за собой продолжающего её целовать капитана. Очнулся он только тогда, когда чёрные волны сомкнулись над его головой, а холодная, негостеприимная темнота окружила со всех сторон, и теперь в его объятиях была не прелестная девушка с длинными, чуть вьющимися волосами того же цвета милори, что и её глаза, а жуткое чудовище, что предвкушающе шепнуло капитану: «Ты только мой…». И крик его поглотили вода и кромешная тьма… Унесу тебя я поглубже От завистливых глаз людских. Ты жемчужина, мое ты сокровище, «Больше ты не достанешься им.» Золотой круглый кулон падал на дно грота, но коснуться золотистого песчаного дна ему не дала чья-то белеющая кость, за которую зацепилась простая плетёная цепочка.