По каплям.

Руки, сложенные на коленях, мелко дрожат. Стыдясь своего волнения, я стискиваю зубы и пытаюсь успокоиться, но попытки тщетны и бесполезны. Причиной моего почти страха является утреннее решение навестить Орихару, которого все-таки уложили в больницу после того случая. Сильный ветер и дождь мешали зажечь сигарету даже в такси, одно из окон которого попросту не закрывалось. Я попросил водителя остановить машину, вышел и быстро забежал в магазин, где купил сок и кучу фруктов. По пути обратно в такси я посмотрел на часы. Уже совсем поздно, а их там рано укладывают. - Быстрее не можешь?! - раздраженно бросил я, захлопнув дверь и смотря на еле-еле заводящего машину мужчину, который был крайне недоволен моим поведением, но все же поехал быстрее. Я прикрывал ладонью от порывов ветра сигарету, которую смог наскоро зажечь в магазине, плюнув на вывеску, запрещающую курить помещении. Еще чуть-чуть и я увижу Изаю - это случается все реже. Я навещаю его не так часто, как делал это раньше, месяц назад, когда его только уложили. Дело не в моем, а в его нежелании. Когда мы приехали в больницу на машине скорой помощи, Изаю отнесли в какую-то отдельную комнату и ставили ему капельницы где-то два часа. Я сидел рядом с ним всю ночь, не смыкая глаз ни на секунду, и следил за выражением его лица - он даже не морщился и рот не открывал, чтобы вдохнуть глубже. Иногда мне казалось, что он перестает дышать, и тогда душа падала ниже, чем в пятки. Но размеренное, еле уловимое движение его грудной клетки, укрытой теплым одеялом, успокаивало меня. Изая проснулся только утром. Я даже не задремал. Он огляделся, сперва не понимая, в чем дело. Его голову то и дело пронзала острая боль, что я понял по его постоянным ужимкам. Потом он поднял затуманенные глаза на меня, и они тут же прояснились. Он будто что-то вспомнил. Он был не в силах оторвать голову от подушки, не то что ругаться. Поэтому он не мог нормально показать свои эмоции. Может, к моему счастью. Орихара лишь впился в меня уничтожающим взглядом. - Доволен теперь? - процедил он сквозь зубы. А я и не знал, что ответить. Я не знал, в каких условиях держут таких пациентов, как он, как их лечат. И может ему вообще было лучше лечиться дома? Но я был уверен - теперь его точно просто так отсюда не выпустят. Чуть позже Изая выгнал меня, шепотом прося больше не возвращаться. Разумеется, я его не послушал и приходил каждый день, каждый раз что-то приносил. Как дурак, стоял у двери с пакетами. А он в непривычной одежде - узких штанах и длинной футболке - казался еще более тощим, чем дома. И кожа его выглядела светлее простыни, на которой он спал. Между прочим, белоснежной. Он сидел на кровати и пялился в окно всегда, когда я приходил. Будто больше ему нечего было делать. Иногда на подоконнике была раскрытая книга - я принес ее, чтобы Изае не было скучно. Парень отмерял меня презрительным взглядом и говорил с насмешкой в голосе, слабо кивая на содержимое пакетов, что я раскладывал на столике. - Мне нельзя есть твердую пищу. Они все доводят до полужидкого состояния. Отдай это лучше медсестре или пациентам, которых скоро отпустят. На вопрос, когда отпустят его, он просто усмехался. И в этой насмешке было столько скрытых чувств, что мне хотелось лезть на стены. Я чувствовал себя настоящим монстром, потому что именно я засунул сюда Изаю. Именно я заставил его переживать происходящее здесь. Я стал еще большим монстром, чем являлся, бегая по Икебукуро с дорожными знаками. Я смотрел в зеркало, и из него на меня смотрело чудовище. Я заглядывал ему в глаза, и они меня съедали. Посмотри в пропасть, и она посмотрит тебе в глаза. Или как там было?.. Как бы то ни было, мои чувства к себе разделил и Изая. Однажды, когда я снова пришел к нему, он рыдал, лежа в кровати и вгрызаясь в свои запястья руками. Я не сразу понял, что он хотел перегрызть свои вены. Я еле повернул его на спину, схватил его руки и завел высоко над головой, так, чтобы он не мог их достать. Изая дергался, плакал, пинался, кричал разные ругательства в мой адрес. На шум прибежала медсестра, которая сразу поняла, в чем дело, увидя кровь на запястьях Орихары и мой шокированный взгляд. К счастью, у Изаи ничего не вышло, он лишь повредил кожу. Она перевязала его запястье, дала успокоительное и попросила меня удалиться из палаты. Я молча послушал ее и вышел. Обернувшись у двери, я встретился с яростными глазами вишневого цвета. - Я тебя ненавижу. Меня бросало в дрожь весь вечер. Насколько ему было плохо в больнице, что он посчита лучшим выходом не стерпеть все, а покончить с собой? Причем, не обнаружив острых предметов, он решил вскрыть... перегрызть свои вены! Шизуо, придурок, это ты во всем виноват! А его взгляд и эти три слова: "Я тебя ненавижу"... Меня не пускали к Изае с неделю, но после визиты разрешили возобновить. И вот я снова стою у двери его палаты. Слабо толкаю дверь. В одном из углов комнаты стоит медсестра и Изая. Изая взвешивается. Меня не замечают. Я чувствую, как дыхание ослабевает. Предательски шуршат бахилы. Медсестра подскакивает, будто рядом взорвалась мина, а Изая даже не дергает плечом. Никакой реакции. Про себя отмечаю, что он вроде немного набрал, но все еще был ужасно тощим. - Здравствуйте, Хейваджима-сан, - чуть ли не мурлычет девушка, склоняется над какой-то бумажкой, видимо больничным листом Изаи, и что-то записывает. - Я оставлю вас. Я киваю. Она укладывает Изаю на кровать. Он все еще не удосужился поздороваться, даже одарить меня взглядом. На его лице не читается ни одна эмоция, глаза заметно потускнели и глядели в окно. Господи, Изая, как же ты мучался тут, а ты еще нашел в себе силы сдерживать эмоции и мастерски игнорировать мое присутствие. Или чувств действительно не осталось? Неужели он так и сидел здесь, ничего не делая, послушно кушая и принимая лекарства и следя за медленно меняющимся видом за окном?... Мой взгляд упал на тумбочку, на лист, куда что-то записывала медсестра. Я соскреб его со стола, стараясь как можно меньше шуметь. Орихара Изая. Двадцать четыре года. Нервная анорексия. Тридцать восемь килограмм. Дальше записи об апатии, депрессии и попытке суицида. Зубы, кровь на запястьях и губах... В голове словно видео прокрутились те события. Внутри что-то оборвалось. Под сегодняшним числом в рамке, где нужно было писать вес, было аккуратно вырисовано число. Тридцать девять целых и восемь десятых. За месяц Изая набрал всего лишь без малого два килограмма... - Как ты? - первым подал голос я, так как не выдержал. Молчание Изаи было тяжелее всего на свете. Я привык к тому, что он говорил. Не важно, что, говорить - его дело... Тишина в ответ. Я сажусь на пол у кровати и утыкаюсь носом в колени Изаи, тут же обхватывая их, чтобы он не отстранился. Сдавленно шепчу разные извинения, признания. Я говорю около пяти минут, прерываясь разве что на вдохи и выдохи. В конце концов я замечаю дрожь в острых коленках Орихары. Подняв глаза, я вижу, как он ладонями закрывает лицо, его плечи трясутся. Изая рыдает. Я сажусь рядом с ним, обнимаю и прижимаю к себе, несильно, он и так слишком хрупкий. Его лицо на моем плече, он не отрывает от себя рук. Чуть ниже кистей на голубых реках вен я вижу едва заметные дырочки-проколы - колят в них, когда не могут попасть в обычное место. Вскоре рыдания Изаи сменяются редкими всхлипами, он уже обнимает меня, а ноги его перекинуты через мои. - Когда тебя выпустят? - Намие договорилась, чтобы выпустили в сорок при условии, что я буду долечиваться дома и каждые две недели приходить на контрольное взвешивание. - Еще двести грамм. Их трудно набрать? - Изая кивнул в ответ. В его глазах отразилось столько грусти, что сердце неприятно защемило. - Я заберу тебя. Прямо сейчас. Изая поднял на меня удивленные глаза, а я уже перекинул его ноги через свои и вышел из палаты, попросив его собрать вещи. Я попросил медсестру, но она послала меня к врачу Изаи, а тот к главврачу. Разговор с ним был короткий, но напряженный. В конце концов врач сдался, подписал какую-то бумагу, и я счастливый вернулся к Изае. Он рвался вон из больницы и даже побежал бы, если бы у него были силы на это. Мы быстро поймали такси. Изаю укачало в машине и он прижался ко мне, прошептав одну фразу. - Спасибо, что спас. Так и отправил тебя умирать тоже я, Изая. Я не посмел закурить, потому что на моем плече покоилась голова юноши. Он не спал, просто смотрел расплывчатым взглядом вникуда. Его сейчас нужно от всего хранить, а пассивное курение опаснее активного. Стоило только машине остановиться, я пихнул таксисту деньги, взял на руки уже дремлющего Изаю и понес домой. Сразу отказавшись от ражения с лифтом, я побежал по лестницам вверх, еле справился с дверью и зашел в квартиру. Скинув обувь с себя и Изаи, я прямиком направился в спальню, где сразу уложил Орихару на кровать, не раздевая, чтобы не разбудить. Раздевшись сам, я лег рядом и прижал к себе тушку спящего информатора. Он медленно посапывал и отчаянно жался ко мне. А поздно ночью, перед тем как я все же решился задремать, Изая сказал сквозь сон то, чего я жаждал услышать, чтобы окончательно сбросить со своей души тяжкий груз. Изая несвязно пролепетал куда-то в район моей шеи, приятно обжигая кожу горячим дыханием: - Я люблю тебя, Шизу-чан...