Ночь с двенадцатого на тринадцатое августа, 2014 год. Звездопад.
Кажется, его звали Сергей. Кажется, через месяц ему должно было исполниться восемь лет. Кажется, он жил в селе, расположенном примерно в шести километрах левее этого места. Кажется, этот мальчик в самом деле существовал и не был выдумкой или чьей-то крайне плохой шуткой. Кажется… Тебе же это только кажется, Лион?..***
Этой холодной ночью яркие звезды должны были падать с небес прямо в грязь¹. Чёрную, липкую и до омерзения противную грязь. Грязь липла к подошвам, не позволяя быстро идти; грязь была скользкой, как тщательно начищенный лед, на грязи можно легко поскользнуться и упасть; грязь была, без сомнения, противной: хлюпающе-чавкающая жижа под ногами некого серо-коричнево-черного цвета. Идешь по ней и как будто давишь жирных водянистых червей. Мальчик шёл, превозмогая усталость, тупую, расходящуюся волнами боль в мышцах и легкое головокружение. Он устал преодолевать все препятствия, но он всё равно должен идти хотя бы ради достижения своей маленькой цели. Ветер колышет ветви одинокой березы, редкие травы уныло шелестят, пригибаясь к земле. Некоторые из них так и застревают в грязи без возможности вновь поднять свои стебли к небу. Сергей не любит грязь, она напоминает ему какие-то липкие нити, что давят к земле и не дают возможности хотя бы подняться, не то что взлететь. «Ты же хотел посмотреть на звезды? Ты же хотел увидеть, как они будут сиять в последний раз? Ты же хотел?» Ветер свистит над огромным полем, ветер свистит везде, а кажется, будто этот свист над самым ухом. Как будто скользкая змея тихо шипит, высунув раздвоенный язык. Сергей тяжело дышит, механически переставляя ноги; мальчик мотает головой, отгоняя какие-то совсем уж странные наваждения. Ему почему-то кажется, что звук ветра всё сильнее становится похож на змеиное шипение; совсем немного, и тёмное пресмыкающееся с жутким немигающим взглядом дотронется своим влажным языком до ушной раковины мальчишки, оближет мочку порывисто и быстро, а мальчишка затрясется от страха. Сергей боится змей, и сейчас он готов отдать всё, лишь бы эта мысль отвязалась от него. Лишь бы перестало казаться, что змея подползет к тебе со спины, о которую сейчас так ожесточенно ударяются порывы ветра. Лишь бы они не столкнули его на землю. Воздух с каждой десятой минутой становился всё влажнее, всё тяжелее и, казалось, начал липнуть к открытым участкам тела: щекам, носу, ладоням. Хотелось смахнуть этот похожий на липкий клей воздух, но разве его смахнёшь? Разве от него избавишься? А воздух становится похож на кисель, а дышать становится всё тяжелее, и ведь ты ничего не сможешь с этим поделать. Сергей расстёгивает верхние пуговицы на куртке, ослабляет шарф и выкидывает его на землю. Позже заберёт. Дышать стало легче, идти тоже. В степной местности, где громадные серые здания не закрывают обзор, где на фоне противно-кислотного цвета вывесок не меркнут звезды, особенно приятно смотреть на небо. Оно покрывает землю, как купол; огромный такой, красивый купол. Засмотревшись вверх, Сергей не сразу среагировал на то, как наступил на свои шнурки и пошатнулся, в последний момент удержав равновесие. Сердце бешено заколотилось от мысли о том, что он может упасть прямо сейчас, так и не дойдя до холма. «Почему же так тяжело», — плача говорит мальчик, расстегивая молнию на куртке: сначала медленно, а потом резко, так, что собачка ломается. Куртка летит вслед за шарфом на землю; шапка, порывисто снятая с головы, тоже. Плевать, что тело тут же сковывает холодом, а ветер забирается под легкую рубашку, в общем-то, плевать, что пальцы похолодели настолько, что даже не сгибаются. Холодно, чёрт возьми, как же ему сейчас холодно и тяжело идти. Было бы здорово снять тяжёлые ботинки на толстой подошве, но стоит только представить, как пальцы ног слегка касаются мокроватой жижи… Как назло травяной покров закончился; Сергей понял, что зашёл на то место, которое месяц назад горело ярким пламенем, потому трава была выжжена и навряд ли зарастет так быстро, как хотелось бы. Повсюду, куда ни глянь, владения грязи. Она не бесконечна, нет, но она огромна, как море: ведь, если стоять перед морем, оно тоже покажется бесконечно долгим, доходящим до самого горизонта. Холм совсем близко, и он, уставший и подавленный, готов пройти самый трудный подъём в гору. Шаг, весь воздух из легких резко выходит, перед глазами пронёсся белесый пар от тёплого дыхания. Шаг, остановка, тяжёлый вдох. Шаг, грязь скользит из-под ног, тянет вниз подобно чьей-то цепкой руке, приходится долго стоять, выбирая, куда бы наступить в следующий раз, чтобы не упасть. Шаг, и от падения спасает лишь хорошая реакция и на удачу выбранный участок замерзшей земли. Сердце бешено колотится, стуча о ребра. Шаг, шаг, шаг. С каждым шагом грязь все липче, а туман гуще. С вершины холма вид совсем иной: он шире и яснее. Сергей долго всматривается в туман, куда-то дальше к горизонту. Мальчишеская фантазия неумолимо шепчет: «Там кто-то есть, там есть враг. Остерегайся, беги». Сергей громко сглатывает и упорно стоит на месте; он слишком многое прошёл и перетерпел, чтобы сейчас просто так повернуть назад. Да и слишком сильно было желание впервые увидеть прекрасное небесное тело, говорят, звёзды необыкновенно горячие. Краем глаза Сергей видит, как в тумане в самом деле что-то шевелится. Сердце пропускает один удар, а мальчишка так и не может отвести нервного взгляда. Ему кажется, или это грязь, похожая на щупальце осьминога, шевелится в белесой дымке? А грязь там, со всех краев: слева, справа, спереди, сзади бурлит, словно кипяток. Сергей заставляет себя до боли зажмурить глаза, а затем вновь открыть сначала один, а потом второй. В тумане больше не было ничего подозрительного, ничего не шевелилось. С сердца как будто камень упал. Белый туман вообще был крайне спокоен и неподвижен. «Странно, что он сейчас вообще есть, — мимолетная мысль, маленькая искорка в сознании ломает хрупкое спокойствие. — Во время ветра... тумана... нет». Но глаза навряд ли обманывают, и даже воображение не способно на столь реалистичный глюк. Бульк. Бульк. Бульк... — на грани слышимости звук, словно вода в кастрюле бурлит. Но только здесь, в степи, расположенной за три километра от ближайших домов, нет воды. Сергей, переставая дышать, медленно опускает голову вниз. Грязь бурлит. Бурлит, как вода, образуя большие пузыри воздуха, которые вскоре лопаются и разбрасываются грязными, липкими брызгами. Земля кипит, земля как будто горит. И грязь нагревается вместе с ней. Одна капля вязкого вещества попадает на ботинок и... разъедает его, словно кислота. Остывает, и легкий пар от неё уходит в воздух. Ещё один пузырь, довольно большой по объёму, лопается. Капля поднимается высоко вверх, выше ног, выше, выше... И падает на щёку. Сергей стонет-скулит тихонько, пытается смахнуть тыльной стороной ладони, но рука тоже начинает гореть, а кожа — слазить. Бульк. И капля попадает прямо в глаз. Громкий визг, похожий, скорее, на поросячий, чем на человеческий звук, разносится над пустой степью. Сергей, не удержавшись, падает на спину. Он чувствует, как горит в левом глазу и как льётся что-то по щеке с той стороны. Неожиданно из земли появляется какое-то длинное щупальце. Но Сергей не может чётко разобрать, что это такое, по-прежнему суетливо дёргаясь из стороны в сторону и хныча, стараясь хоть как-то уменьшить боль в глазу. Но после он понимает... Это щупальце состоит из грязи. Той грязи, которая несколько минут просто лежала под ногами, а сейчас стремится ввысь. Щупальце хватает его за ногу, тянет на себя, а слева появляется такое же. Они больно жгутся, скручивают и мешают дышать. И даже громкие крики и слабые попытки выбраться никак не могут их остановить. Сергей понимает, что это, кажется, конец. Перестает сопротивляться и, закидывая голову назад, просто смотрит вверх, ожидая, когда вся эта боль закончится. Он смотрит на тёмное небо и видит то, чего он так сильно ждал: Звезды.Падают.
С неба.
Падают.Прямо.
В грязь.
***
— Иванов Сергей Федорович, восемь лет, — задумчиво говорит сотрудник полиции, рассматривая распростёртое под ним тело. — Следы ожогов на ногах и руках, вещи порваны. Левый глаз чем-то выжжен, — молчит немного, рассматривая свидетельство о рождении и сверяя личные данные. Его бабушка обратилась в полицию сегодня утром; вечером, ближе к ночи, полиция нашла его, но, увы, уже мёртвого. — Вообще, судя по тому, что он весь испачкан в грязи, мальчишку явно повалили. У преступника в руках был нож… — бормочет, разглядывая разорванную куртку, — и банка с кислотой. Немаленькая, такая, банка… Лион, ты записал? Лион подходит чуть ближе с блокнотом в руках, быстро записывая карандашом всё, что сказал его напарник. А затем просто делая вид, что что-то пишет, ибо смотреть на разъеденное кислотой тело не хотелось вовсе. Его напарник что-то говорил, говорил, а Лион записывал, смотря только на синие клетки в блокноте, которые уже сливались. «Мужчина я в конце концов, или нет», — думает он и усилием воли заставляет себя немного скосить взгляд в сторону. Напарник, его храбрый напарник — в отличие от него самого — наклонился вниз, чтобы лучше рассмотреть лицо мальчишки. Удивительно, но только лицо не подверглось воздействию кислоты, и только на нём не было грязи. Лион видит, как напарник, надевая стерильно чистые перчатки, проводит пальцем по щеке мальчишки. И в темноте ему кажется, что от пальца остается грязный след. Тебе же это только кажется, Лион?..