I'm home

      Свет софитов невесомо обжигает, ослепляет, заставляет закрыть глаза, но, кажется, они и сами похожи на два прожектора. Зал пуст. Стены отражают тихие вздохи. Металлический корпус телефона холодит тонкие бледные пальцы, медленно набирающие заученный наизусть номер. Девушку на сцене не видит никто, кроме темноты, затаившейся в неосвещенных уголках зала. Разыгравшемуся воображению кажется, что на недавно установленных, слабо пахнущих лаком сидениях кто-то сидит. Непозволительно высокий юноша с однобокой улыбкой и теплым взглядом медовых глаз. В них – жизнь, любовь и счастье. В них - всё самое лучшее, что только существует в этом прогнившем и истощенном мире.       Шуршание динамика заставляет отвлечься от иллюзии, переключиться на реальность: она хуже, но всё ещё терпима. Трудно видеть солнце дважды в год: по пять дней на каждые каникулы. Кто-то по ту сторону прочищает горло, слышатся весёлые возгласы и, кажется, тысячи тысяч незнакомых голосов. Потом по телу разливается тепло. — Уже? – Голос слегка хрипит, как после репетиций хора ещё годы назад. — Да, я соскучилась. - Брюнетка улыбается. – Остался всего один спектакль завтрашним вечером, а потом заслуженный отдых. – Она не дожидается ответа и продолжает: - Буду валяться на диване, поедать мороженое в непозволительном количестве, может, даже простужусь, чтобы кто-нибудь заботился обо мне и поил горячим чаем с малиновым вареньем. — Думаю, найдутся люди, готовые делать это без простуды, - сквозь время и километры слышится улыбка неуклюжего школьника, каким его помнит Рейчел. – И надолго ты приедешь? — Не знаю, я ещё не обсудила это с начальством, - врёт Берри, окидывая мимолётным взглядом ровные ряды стульев в зале, рояль, выдвинутый на середину необъятной сцены, и тяжелые бардовые шторы кулис. Она спускается по лестнице и засовывает свободную руку в карман черных джинсовых брюк. – Думаю, ты лично будешь меня провожать обратно в Нью-Йорк, молясь всем существующим богам, чтобы я не вернулась в следующий отпуск, ведь мою ужасную болтовню о Бродвее невыносимо слушать. — Брось! Ты знаешь, я без ума от твоего голоса. К тому же, думаю, ребятам из хора будет интересно послушать, как живёт богема. Ну, ты понимаешь, - Финн хмыкает, скрывая свою неловкость за тихим покашливанием. Девушка прикусывает губу, силясь не захихикать.       Когда Рейчел возвращается домой, из кухни приятно пахнет, а Курт с Блейном сидят на диване в обнимку, как и триста тридцать пять дней назад. Кажется, они вообще не ходят на работу - только и делают, что читают журналы, изредка меняя положение, выражения лица и одежду. На самом деле это, разумеется, не так. Хаммел смотрит на любимую подругу с легким оттенком недовольства, хотя только вчера лично помогал ей собирать вещи, надавливая коленкой на чемодан и пытаясь его застегнуть, не сломав замок к чёртовой матери, ведь «у тебя вещей больше, чем у нас с Андерсоном, взятых вместе». Блейн очень предусмотрительно пихает Курта под рёбра, но на всякий случай переспрашивает у Берри: — Ты уверена, что это правильное решение – ехать в Лайму? – Его каре-зелёные глаза смотрят участливо, а треугольные брови приподнимаются, обозначая заинтересованность. — Конечно, какой отпуск вне стен дома? – с улыбкой подтверждает Рейчел, облокачиваясь о косяк и откидывая голову на гладкую деревянную поверхность двери. – Хадсон заскучал и требует бродвейских историй.       На самом деле это ей до безумия нужно с ним поговорить. Вживую, а не с помощью телефона, из динамика которого льётся искажённый механический голос, скрывая все полутона, пряча тихие смешки и извечно-удивлённую интонацию. Увидеть своими глазами, прикоснуться к его скулам с двухдневной щетиной, улыбнуться вскинутым в непонимании бровям и искренней полуулыбке. Очередное видение разбивается на осколки с чужим хмыканьем. Курт монотонно добавляет: «Конечно, отпуск!», - а брюнет поправляет его: «Ты ведь знаешь, что мы просто будем скучать». — Без него Нью-Йорк – не Нью-Йорк. Вы, мальчики, вместе… … и мы вместе, но по-отдельности. — Мы всё понимаем, Рейчел, - наконец соглашается Хаммел и устало вздыхает, поднимаясь с дивана и подтягивая с собой жениха.       И их понимание распространяется вплоть до нью-йоркского Гранд централа, встречающего и провожающего своих пассажиров – случайных приезжих и вечных жителей мегаполиса - уже добрую сотню лет. Звезда киноэкранов. Наверное, самое оживленное место в мире. Берри стоит на платформе, пока парни расплачиваются с водителем такси и заносят её вещи в купе. По дороге на вокзал они сидели по обе стороны от девушки, будто она уезжает не по своей воле, а сейчас готова выпрыгнуть из машины прямо во время движения, как главная героиня малобюджетного боевика. Перед тем как объявляют посадку, её стискивают в крепких объятиях со всех сторон. Ещё чуть-чуть и кости сломаются, как солёный крекер, хотя целесообразнее было бы сравнить со спичкой. — Ну что, «прощай, Бродвей»? – всё-таки интересуется Блейн, когда Рейчел открывает свое окно, а поезд трогается с места. — Прощай, Бродвей, - спокойно подтверждает она, улыбаясь, и машет парням на прощание.       Десятки прожитых жизней назад она думала, что это будет трудно попрощаться с мечтой, но это оказалось неправдой. Можно было пообещать вернуться, но солгать. Всё, к чему она стремилась, осуществилось. Как в старых сказках, которые родители читают на ночь. Среди всей этой суеты внезапно выяснилось, что принц остался в штате Огайо, заточённый в школе МакКинли злой колдуньей, а пробудить его может только поцелуй прекрасной принцессы. Или не прекрасной. Или не принцессы. — Я думаю, всё будет круто, - пожимает плечами Андерсон, провожая взглядом скрывающийся из вида состав. Курт уверенно кивает головой и засовывает руки в карманы, с теплотой глядя на жениха. — Куда денутся? Это же Финчел. Они созданы друг для друга. — Я не об этом. Теперь у всех всё так, как и должно было быть изначально. Думаешь, она ещё вернётся? — Нет. Незачем, - с улыбкой отвечает Хаммел и садится в ожидающее такси.       За окном мелькает дорога.       Ехать на поезде чуть дольше восьми часов. Можно поспать, но словно спички в глаза вставлены. Хочется петь, танцевать и мечтать о предстоящей встрече. Теплые объятия на вокзале им не светят, потому что Финну предстоит сюрприз, если она продумала всё достаточно точно. С одной стороны ей трудно было решить, что сказать, с другой – всего пара слов, точно описывающих это странное состояние с тысячей бабочек, наполняющих каждый уголок её существа. В последний раз они с Хадсоном виделись несколько месяцев назад. Рейчел почти забыла приятную шероховатость его ладони. То, как органично смотрится её рука в его нежных, но цепких пальцах. Она успела позабыть, насколько высоко приходится приподнимать голову, чтобы мазнуть поцелуем по подбородку. Она совсем не помнит вкус его губ и запах парфюма. Только чуть хриплый голос и имя, высеченное на её сердце и навсегда оставшееся на коже. Берри не помнит ни одной ссоры и ни одной причины для этого. Она помнит каждое слово каждой песни, что они посвятили друг другу, сплетая пальцы и утопая в объятиях. Универсальное решение проблемы – спеть, извиняясь чужими словами. Но это всегда действовало. Может, пора прекратить прикрываться нотами?.. и поговорить об этом где-то, где могут это сделать только они. Невозможно. Рейчел с улыбкой вздыхает, заставляя стекло запотеть, а потом выводит неровное сердечко вместо привычной звёздочки.       Лайма встречает её свежим воздухом и приятной прохладой. После Нью-Йорка – попурри из небоскрёбов-исполинов и высоких вековых деревьев – штат Огайо является именно тем, что нужно. Отдушиной. Всё здесь кричит: "Ты вернулась, ты в безопасности". Для полного счастья ей нужны только медвежьи объятия единственного мужчины. Такси останавливается у ворот школы. Берри просит водителя подождать, оставляя непозволительно много денег в залог. Она выскакивает наружу, запахивает сильнее красный плащ и поправляет белый вязаный берет на голове.       Коридоры не вызывают былой ностальгии. Это место прекратило быть домом, когда она поняла одну простую неписаную истину: дом – это не определенное место, а человек. И если этот самый человек попросит, она станет жить с ним где угодно. Ведь он – тот, к кому хотелось возвращаться.       Если мыслить в картинках, представляя людей в виде кораблей и пристаней, то Финн – средняя по размерам пристань, своенравная и не содержащая на своей территории пятизвездочных отелей. Есть другие – куда более яркие и многообещающие, но на деле большинство из них оказывается пустышками. И если Рейчел – корабль, то она вернулась к своей пристани, зная, что та всегда примет и поддержит.       Из хорового кабинета слышатся голоса, но когда Берри открывает дверь, они резко замолкают. Дети уставляются на неё удивленным взглядом с лёгкой примесью восторга. Рука парня, выводящего маркером слово на белой доске, застывает.       Он оборачивается.       Ровно за секунду в глазах Финна мелькает непонимание, удивление, радость, любовь и ещё целый спектр приятных сердцу эмоций и ощущений. На губах уютно располагается любимая однобокая улыбка, а левая бровь взлетает, когда он начинает говорить: — Ты ведь говорила, что завтра ещё один спектакль. — Нет, - отвечает Рейчел и закрывает за собой дверь. Она подходит к парню, сохраняя какую-то особенную детскую важность. – Я просто хотела сделать тебе сюрприз. — Ты к нам надолго? – Хадсон смотрит на неё с нежностью. Сверху вниз, как обычно. И Берри вспоминает приятную шероховатость ладони, как органично смотрится рука в руке, как приятно пахнет его одеколон. Голову приходится приподнимать высоко, да ещё и на носочки встать, чтобы дотянуться до мягких губ, оставляя на них целомудренный поцелуй. — Навсегда. Я, наконец, дома.