Рай

…Тихо…Ночь…Звёздное небо над головой…Звёзды, яркие всполохи дальних жизней или смертей… Ветерок…Ночной вете-рок…Лето…Тихий шелест листьев…Тёмная вода небольшого пруда…Свежая трава щекочет ладони рук, гладящих её… Луна светит в какую-то необыкновенно-странную силу, лишь дополняя небосвод своим мерцаньем… Такое бывает. Такая погода. Где-то в середине лета. Может в конце. Неважно. Хотя… Он сидел под этой луной. Он вдыхал запахи ночных цветов, чья красота истинна в отличие от дневных льстецов. Он смотрел на это небо. Он гладил эту траву руками. Рукой. В другой он слегка сжимал небольшого вида камушек. Мягко-розовый, он светился. Мальчик думал. Такое тоже бывает. Иногда, в самые ответственные минуты нам спешно нужно принять невероятно важное решение. Мы торопимся. У него была вечность. Но он был излишне тороплив. Или излишне жаден. Или может даже просто думал, что что-то хорошее обязательно должно породить что-то такое же правильное и красивое. Он посмотрел на камушек. Осталось. Одно. Последнее. Единственное… - Синус альфа равен косинусу бета и наоборот… Чернов! Сколько раз можно повторять!? Ещё раз повернёшься и получишь замечание в дневник, - рассказывала и попутно злилась на Саньку Лидия Петровна – наша учительница математики. Нахмурив глаза, она отвернулась к доске и продолжила объяснять, - … что значит в треугольнике ABC… - Эй, зелёный!.. – как только Лидия Петровна отвернулась, Санька повернул своё хитрое лицо с чёрными непослушными волосами назад, - что там дальше? Сзади Саньки Чернова сидел Виталик – наверное, знающий половину всего на свете мальчик. Он был жутко добрым и столь же жутко замкнутым. В нашем классе только самые наглые лезли к нему с просьбой списать очередную задачу, остальные же старались жалеть беднягу. Санька Чернов был из первых – мрачный и жестокий школьный хулиган вечно злившийся на всех и высмеивающий вся. Виталик недовольно взглянул на Саньку, но тетрадку пододвинул. Чернов улыбнулся и стал переписывать себе в тетрадь ничего не значащие для него символы. Одет хулиган был в мятые светловатые трико и белую майку с кроссовками, что не очень то вязалось с накинутым поверх всего этого серым пиджаком, но возражать Саньке в открытую на счёт его внешнего вида никто бы не посмел. Тонкий и немного кривой нос снова повернулся к отличнику и грязного цвета глаза начали быстро запоминать знаки. Виталик с фамилией Белов одет был совсем по-иному: чёрные брюки, аккуратный пиджак и недлинный галстук того же цвета, неопределённо-тёмного рубашка. Прозвище “зелёный” дал ему Костя Умнов. По словам Кости “ботаником” Виталика называть как-то по-варварски, а само слово переводится, как “учёный, изучающий растения”. Так что пускай уж лучше будет зелёным – и цивилизованно и немного подходит к цвету глаз. Глаза у Белова и вправду были какого-то зеленоватого цвета. Как всё-таки хорошо, что я сижу на втором ряду, хоть и на втором варианте – Саньке, сидящему на третьем ряду на первом до меня не дотянуться, да и Умнов со своими разглагольствованиями остался на первом ряду такого же варианта. - Итак, если сторона А равна восьми сантиметрам, а угол B равен… - внезапно Лидию Петровну прервал звонок мобильного телефона. Незамысловатая мелодия на несколько мгновений разнеслась по всему классу, затем учительница взяла трубку. – Алло, да, я сейчас… Учительница окинула взглядом наш класс и с некоторым неудовольствием направилась к выходу. - Ну вот и свалила! – радостно огласил на весь класс Чернов и со злостью отобрал у Виталика тетрадь. – Потом допишешь, дай сюда! Белов дёрнулся в тщётной попытке отнять тетрадь, чем вызвал лишь смех со стороны Саньки. В остальном классе подни-мался гул разговора. Разговаривали о разном: кто о рыбалке и о нынче плохом улове, кто о довольно сильной жаре, кто о том, что Лидия Петровна что-то слишком долго задерживается. - Вообще-то, - сказал на весь класс Костя Умнов, - с пятидесятипятипроцентной вероятностью она может сейчас стоять за дверью. - Да иди ты! Умник фигов! – громко ответила ему Лизка Красова. Гордо перекинув длинные волосы через плечо, она договорила. – Достал уже всех. Костя лишь показал неприличный жест в сторону уже отворачивающейся Красовой. Прошло пять минут. Десять. Пятна-дцать. Через десять минут уже должны были дать звонок, а Лидия Петровна всё не возвращалась в класс. - Да по-любому свалила куда-нибудь! – радостно выкрикнул Санька. – Хоть раз на математике фигнёй пострадали! - Эй, - меня кто-то толкнул в плечо. Я, уже минут двадцать рисовавший в тетради всякое разное нехотя повернулся. Веро-ника смотрела на меня вопросительными глазами. Господи, как же она прекрасна! – Я говорю, может выйдем, посмотрим в коридоре – нет ли её? Всё равно нечего делать. Я не думая согласился. С ней, как бы банально это не звучало, я готов был идти хоть куда. Она прекрасней всех на свете! Мы встали из-за парты и направились к выходу, выходя из кабинета, я бросил взгляд на остальных. Класс одновременно и радовался и не знал чем заняться. Санька Чернов смеялся над Виталиком, Тайнов Витька угрюмо смотрел в окно, как всегда никого не замечая, Умнов вновь что-то доказывал с невероятно умным видом. Мы вышли из класса. Выйдя из помещения, мы осмотрели довольно светлый коридор – никого. Ни учителей, ни учеников, ни кого-либо ещё. К тому же было почему-то странно тихо. Обычно, когда выходишь из класса во время уроков, то слышишь, как в других кабинетов, пусть даже с закрытыми дверями, кто-то ведёт уроки, кто-то отвечает у доски, кто-то разговаривает. - Слушай, - Вероника повернулась ко мне со слегка озадаченным видом. Её длинные светлые, слегка бледноватые волосы всколыхнулись и образовали фонтан пламени в свете коридора, - тебе не кажется, что стало слишком тихо. Ничего и никого не слышно. Даже нашего класса… Я развернулся и быстро подошёл к двери кабинета математики. Что-то в этот момент во мне шевельнулось, что-то тревожное, но здравый смысл заглушил это неведомое что-то. Я открыл дверь… и в тот же миг меня с ног до головы пробрал невероятный мороз. Словно я вдруг очутился на улице в середине зимы. В классе никого не было… - А… - начала было Вероника, но тут же умолкла. Второй этаж… Дверь из кабинета только одна… Даже при желании весь наш класс не смог бы так быстро покинуть кабинет. Я на дрожащих от непонятной жути ногах медленно двинулся к окну. Я понимал, что это бесполезно, что никого там нет, но душа желала, что бы всё встало на свои места. И я подошёл. Конечно же там никого не оказалось! Наивно, глупо было даже надеяться на то, что они все там. Но где же тогда?... - К-к-куда они все… - Вероника снова не договорила и задумчиво подошла к окну, встала рядом со мной. Дневной солнеч-ный свет падал нам на лицо, немного раздражая. Он был таким будничным, таким обыкновенным. И тополя. И бордюр. И даже дорога с которой почему то исчезли все машины. Всё выглядело до отвратительного обычно и повседневно. Даже не верилось, казалось, наш класс и улица за окном – две параллельные вселенные, и нам никогда не попасть туда. - М-м-может… может проверим другие классы? – дрожащим от волнения голосом предложила Вероника. Я, стараясь успокоить своё, начавшее почему-то бешено стучать, сердце, повернулся и пошёл к выходу из класса, почему то ставшего казаться страшным. Покачиваясь, я вышел из кабинета. Вероника последовала за мной. Это было, как первый раз за всё лето нырнуть в реку, как зажечь фитиль большого фейерверка, как… Я стоял около сосед-него кабинета (кабинета начальных классов (3а, как гласила табличка на двери, украшенная какими-то цветочками)) и не решался, не мог войти. Вероника прошла вперёд меня и немного отстранив меня в сторону (сердце в этот момент едва не выскочило из груди) решительно открыла класс… Немного постояв на пороге, она зашла. Я поспешил за ней. Я больше не испытывал мороза по коже, было просто какое-то ощущение, ощущение, похожее на сон… Если бы мне сказали, что я в школе, я бы, наверное не поверил. Это был не класс. Совсем-совсем не класс. За небольшим, однако, на всё помещение, окном была ночь. Я, да и, без сомнения, Вероника, знали, что сейчас день. Но это была лишь капля, капля в море отчаяния и непонимания… Помещение было шире, чем должен был бы быть обычный класс, но за широту платило высотой, оно было явно ниже. Даже странно, как эта… комната, вообще умещалась в школе. Но то была лишь чайная чашка, чашка в море странного и поразительного. Помещение освещалось посредством небольшой свечной люстры. Свечи горели довольно ярко и мягко, создавая большие тени на длинных стенах. Но и это была лишь миска, миска в море жутковатого и тревожащего. На полу, среди различных одеял, подушек, небольшого синего аккуратного ведёрка, клубка ниток… на длинном покрывале, раскинутым немного небрежно, лежал Санька Чернов. Он лежал, повернувшись к нам спиной, на нём была свободная беловатая майка да кое-где порванные домашние штаны. Он, кажется с удовольствием, вытягивал свои босые ноги. Он шевелил плечом, как будто играя с кем-то за своей спиной. Нашего присутствия он не замечал. Мы тихо подошли, я силился различить, что он там делает. Я увидел… Перед Санькой Черновым, жестоким отморозком, которого ненавидело больше половины школы, лежал обыкновенный рыжий котёнок. Пушистый, ещё без шерсти, он без страха и с округлёнными от счастья глазами, играл с Санькиной рукой. Мальчик с невероятно доброй, противоестественной ему улыбкой гладил того по животику и, кажется, что-то шептал. Нашего присутствия было невозможно не заметить, но эти двое в упор не замечали. Это были без сомнения самые лучшие друзья во всём мире. И самые неправильные… Я развернулся и с помутневшим взором быстро вышел. Я вместе с Вероникой сидел на подоконнике и молча смотрел в пол. Ей тоже было нечего сказать. Мы сидели так довольно долго. Кажется, солнце уже начало клониться к закату, кажется, нет. Неожиданно девочка, которую я любил едва ли не больше всех вскользь шёпотом заметила: - А ведь раньше у него действительно был котёнок. Рыжий такой, - она улыбнулась, словно вспомнила что-то приятное. – Он мне показывал. А потом… - она сжала свои небольшие кулачки и через зубы смогла выговорить только единственное слово – сбили. Эмоции Вероники в конец вывели меня из себя: - Да что же здесь в конце концов происходит!? – выкрикнул я на всю школу, одновременно слезая с подоконника. - Хм, так приятно, когда всё знаешь, - сбоку послышался знакомый ехидный голос. Я, всё ещё в гневе, повернулся. Костя Умнов стоял передо мной чуть-чуть улыбаясь. - Ты… - Вероника запнулась, - ты как здесь оказался? В смысле, где все остальные? И что тут вообще происходит?! – она тоже слезла с подоконника. Немного поиграв с улыбкой, а затем почему то погрустнев, Костя начал: - Ну… Думаю после случившегося вы может быть и поверите. Но я говорю правду. Коли хотите знать… Вообщем… есть в нашем мире такой камушек, нежно-розового цвета, - он на немного замолчал, а затем продолжил, - он может исполнить три любых желания. Умнов, слегка улыбнувшись, посмотрел на наши изменившиеся лица, но снова продолжил. – Угу… вот как здорово… три любых, даже самых невозможных желания… И этот камушек нашёл один мальчик, небольшой, лет одиннадцати. Он загадал три желания… Первые два вам вряд ли надо знать, но вот третье… Я не знаю, зачем, не знаю почему… Хм… Так банально и так добро… - одноклассник горько усмехнулся, - он пожелал, что бы у каждого исполнилась его заветная мечта, что бы каждый стал счастлив… - он остановился. Кажется, Костя хотел ещё что-то сказать, но вопреки этому продолжать не стал. Мы молча стояли, прислонившись, я к стене, Вероника к подоконнику. - Надо же, - промолвила она через некоторое время, прервав наше молчание. – И у каждого сбылась его мечта? - Да, - Умнов улыбнулся, к нему снова возвращалось весёлое расположение духа. А мне вдруг стало неожиданно любопытно – мечта, интересно, а у кого, какая она? Я немного неуверенно приблизился к одной из дверей, немного подождал… Вероника тем временем подошла ко мне, а Костя уселся на подоконник с небольшим интересом наблюдая за нами. …и открыл. Это был кабинет математики, где какое-то время назад у нас шёл урок, хотя я готов был поклясться, что в табличке на двери было написано что-то иное. Но это было не то, не самое важное… Весь пол, почти все парты, часть стен и… всё было в крови. Ярко-алые, тёмно багряные, невыразимо-жуткие и невозможно-реальные брызги были, кажется повсюду. А ещё… Четыре, семь, сколько же их тут?.. Тела… Тела моих одноклассников… Тела тех кого я не любил, но с кем всё таки приходилось обмениваться парой слов, иногда улыбаться, делиться, жать руку… Они все были… у некоторых было перерезано горло, у кого-то вспорота вена… Некоторые ещё дёргали руками… ногами… в предсмертном жалостливом немом крике… Мне стало плохо, но я успел заметить посреди класса… посреди всего этого… посреди всего этого стоял Виталик. В своём тёмненьком пиджачке и лишь чуть посветлее рубашке… Он стоял, так же как и Санька, спиной к нам… держа… держа в руках широкий кроваво-металлический нож. Он размахнулся с силой воткнул его в одну из парт. Та жалобно вскрипнула. Он обернулся к нам и облегчённо улыбнулся. Это можно было бы принять за улыбку радостного человека, если бы в ней не было столько… …, жестокости и чего-то ещё по-настоящему жуткого. Вероника неслышно начала падать и я едва успел подхватить её, едва не упал сам… Я сидел на уже давно остывшем от детских ног полу школы, прижимаясь головой к прохладной батарее. Вероника, обло-котившись на моё плечо, полулежала рядом. Костя с ничего не выражающим лицом сидел сверху на подоконнике. - У всех мечта… рай разный, - тихо проговорил Костя и зачем то добавил, - я вот желал всё знать, - невероятно горько усмехнулся. - А мы?.. – и тут я внезапно понял. Чего я хотел все эти годы? О чём я грезил во снах и на яву? Кто мне стал невыносимо дорог? Дорог, как родная семья? Вероника тяжело подняла голову с моего плеча, повернулась ко мне. Наши лица оказались совсем рядом. В кино в такой момент герои обычно целуются. И всё. Счастливый конец… Наверное у нас просто плохой режиссёр... - Ты мне нравишься, - она улыбнулась, - я действительно хотела бы быть всегда рядом с тобой. Это был мой рай. Она отвернулась и снова положила голову мне на плечо. - Но…