Заново

— Бьякуран-сама приказывал договориться с ними, а не вырезать всю семью, — Кике морщится, оглядывая неаккуратные багровые потеки на стене. — Они все равно бы не согласились, — пожимает плечами Закуро. Хватает со стола яблоко — к счастью, не испачкавшееся в крови или чьих-то мозгах — и надкусывает со смачным хрустом. Кике с отвращением смотрит теперь уже на него. — Бьякуран-сама сейчас совсем не так силен, как раньше, — терпеливо поясняет Закуро, — он вообще не представлял для них интереса как бизнес-партнер и союзник. И скорее всего, получил бы пулю в лоб на переговорах. — Скажи еще, что прямо видел, как дон Брокки мечтает прибрать к рукам все технологии семьи Джессо, — ухмыляется Кике, и Закуро расслабляется. — Именно. — Но суть, между тем, не в том, что ты там видел. И даже не в том, что у тебя внезапно проклюнулись зачатки логического мышления. — От тона Кике деревенеют мышцы, и яблоко встает в горле колом. — Суть в том, что это был приказ Бьякурана-сама. И ты его нарушил. Память мигом уносит Закуро в далекие несуществующие дали, в их первое с Кике дело, похожее на сегодняшнее, как однояйцевый близнец. Только тогда он разошелся на полную катушку, поэтому Кике пришлось создавать поле из колокольчиков на месте оставленного Закуро пепелища. Цветы на трупах, красивое в уродстве, в этом Кике был весь. — Тебе придется заново учиться подчиняться, — Кике плевать на несуществующие воспоминания, он предпочитает не пользоваться силой без крайней необходимости, и Закуро даже интересно, как он выкрутится на этот раз. — Нужно задержаться, пока не доставят баллоны с кислотой. — Чего? — Я догадывался, что за тобой понадобится прибраться, — говорит Кике и чуть заметно улыбается. *** Тогда Закуро просто надрался и лежал, пялясь в потрескавшийся потолок номера. Перед глазами проплывали картины: родная деревня, сгинувшая в потоке его смертельного пламени, Бьякуран-сама, объяснявший, какие большие надежды возлагает на каждого из них, Кике, смотревший на него, но как будто сквозь — каждый раз, когда они пересекались в офисе Миллефиоре или где-то еще. Закуро не знал наверняка, но думал, что именно это «сквозь» стало крючком, на который Кике его поймал. Он терпеть не мог равнодушия к себе — хоть показного, хоть настоящего, а тут даже раскусить не мог, какое оно на самом деле. Он сотню раз провертел в голове, как укладывает Кике на каждую ровную поверхность, попадавшую в поле зрения, и трахает так, что сбивает весь этот налет безразличия — просто потому что сам этого хочет. Потом он понял, что Кике, если с кем и забавляется, то с самим собой. Он, в общем-то, оказался настолько самодостаточным, что неясно было, зачем ему подчиненные. Просто Бьякуран-сама приказал возиться с этими кретинами, и Кике возился. А Закуро сдрачивал руки до мозолей и злился-злился-злился. — Что за?.. — он вынырнул из мутной дремы от того, что запястья вдруг скрутило чем-то тонким, но плотным, а на кровать рядом приземлилось тяжелое. — Попробуешь сжечь леску, — сразу предупредил Кике, — придется зафиксировать тебя по-другому. Скорее всего, ты лишишься руки, но Бьякуран-сама закроет глаза: для ношения кольца хватит и одной. — Ублюдок, — прорычал Закуро. — Какого хрена ты делаешь? — Бьякуран-сама не одобрил твоей выходки. Он вообще расстроился от того, что ты решил, будто сила дана тебе, чтобы делать все, что в голову взбредет. — Твое-то какое собачье дело? — В моих интересах научить тебя подчиняться. — Тащишься от возможности покомандовать? — ухмыльнулся Закуро, поерзав, чтобы устроиться удобнее. Что бы ни задумал Кике, то, что он уже сделал, возбуждало до чертиков. — Поверь, ты не хочешь знать, от чего я тащусь, — спокойно ответил тот. А потом накрыло болью. Боль была повсюду, в каждой крошечной клеточке тела, она взрывала кожу фиолетовым пламенем и назойливо терла нервы до тех пор, пока Закуро не начинал кричать. Кике прерывался, только чтобы задать вопросы, ответы на которые были совсем легкими: просто открой рот и скажи. — Кому ты подчиняешься? — Закуро казалось, что, если разомкнуть губы, наружу выползут все внутренности, но молчать было еще больнее. — Бьякурану-сама. — Чьи приказы ты выполняешь беспрекословно? Телу отчаянно хотелось избавиться от орудия пытки, и только красная точка, пульсирующая в мозгу, не позволяла выпустить силу, схлестнуться с Кике. — Бьякурана-сама. — Кто твой непосредственный командир? Забитые до отказа легкие мешали сделать вдох, Закуро уже не видел Кике за плотной пеленой слез и почти не слышал его голоса за собственным вымученным ревом, но отчего-то казалось, что проиграть сейчас можно, только не сумев ответить. Поэтому на вырванном у агонии выдохе он прошептал: — Ты. *** В этот раз номер можно назвать почти шикарным — белые занавески, опрятная мебель, кровать, способная вместить половину президентской родни. Выпивка в баре на любой вкус, но Закуро не тянет пить. У него больше нет потерь, которые хочется утопить в горьком пойле, нет силы, способной стирать с лица земли целые селения. У него есть только память, о том, что они с Кике были теми еще мудаками, но в своей единственной настоящей жизни такого охуенного траха у Закуро не было ни разу с тех пор, как он вообще узнал, для чего нужен член. Он напоминает себе, что теперь все по-другому — да он знает-то этого Кике месяц от силы, и пусть тот и похож на неразвившуюся еще копию самовлюбленного придурка из несостоявшегося будущего, далеко не факт, что те, наверняка оставшиеся и у него, воспоминания значат для него больше комариного писка. Перед дверью в номер Кике Закуро мысленно шлет себя нахуй раз эдак десять, а потом все же заходит. — Стучаться тебе тоже не повредит научиться, — говорит Кике. Закуро смотрит на него, раскинувшегося на кровати в одних трусах, и не может выдать ничего умнее: — Бьякуран-сама сильно разозлился? — Он не одобрил твоей выходки, — Кике садится и лениво чешет сгиб локтя, — но сказал, что на Брокки и без того охотились, так что шансов прожить долго у него было немного. — Хорошо. Это значит, что ты не станешь учить меня подчиняться приказам? — А ты хочешь? — Кике не смеется, но глаза у него задорно блестят, и Закуро впервые с новой встречи задумывается: сколько ему вообще лет, где он был все это время, что в нем от того Кике, которого он знал и не знал одновременно. — Я хочу тебя, — отвечает он честно. И ждет: удара пламенем, сжимающей нутро боли, долбаных колокольчиков. — Тогда, может, подойдешь? — вместо этого говорит Кике. Волосы у него короче, мягкие на концах и каленые от лака на макушке. В ушах нет дурацких огромных сережек, вообще нет дырок, и он тихо стонет, когда Закуро по очереди прикусывает теплые мочки, а потом спускается к шее. — Жаль, бриться ежедневно ты так и не привык, — ухмыляется Кике, переворачивая его на спину, и Закуро кажется, что он готов сейчас пообещать что угодно — хоть регулярные поездки на Неделю мод в Париже или что еще этому дурню придет в голову, только бы один паззл из непрожитой, но сохранившейся в памяти жизни перенесся в настоящую. От своих фокусов Кике все же не отказывается: Закуро вздрагивает, когда тонкие стебли оплетают запястья, накрепко приковывая их к спинке кровати, а другие лезут под одежду, задирая майку, практически без боя разделываясь с ширинкой. Кике наблюдает, но в его глазах нет ни равнодушия, ни холодной ярости, и это настолько же непривычно, как и то, что Кике берет у него в рот. Когда горячее кольцо глотки сжимается вокруг члена, у Закуро мигом сносит остатки крыши, и тонкие стебли рвутся, потому что ему хочется опустить ладонь на мерно двигающийся вверх-вниз затылок. — Смотрю, ты уже ознакомился с местным сервисом, — Закуро не выдерживает, когда Кике извлекает откуда-то тюбик смазки с эмблемой отеля и выдавливает прозрачный гель себе на пальцы. — Поговори давай, — смеется тот и вставляет ему сразу два пальца. — Полегче… — успевает выдохнуть Закуро. И сцепляет зубы: привычка осталась только в мыслях, в реальности мышцы растягиваются неохотно, но боль терпимая, а еще ему хочется, чтобы Кике тащился. Он все равно ворочается и ерзает, заставив Кике в конце концов крепко сжать его бедра скользкими от смазки руками. А потом тот вставляет: медленно вспарывает неподатливую плоть, как цветок, пробивающийся сквозь землю к свету — в голову лезет самое дурацкое из возможных сравнений, и Закуро невольно смеется. — Что? — сосредоточенно спрашивает Кике, замерев над ним на вытянутых руках. — Ни фига, — Закуро всхрапывает, поддает бедрами вверх, захлебывается свистящим выдохом. — Не тормози, бля… Кике начинает раскачиваться, и с каждым толчком становится все кайфовее. Как раньше, но по-новому, и Закуро приподнимает задницу — так больнее, но больше, а хочется вообще всего. Кике нагибается, и Закуро прихватывает губами его ухо, тянет там, где раньше не добраться было из-за серьги, а потом выворачивается и целует. Почти видит, как тот морщится из-за колкой щетины, но что щетина в сравнении с членом в заднице, поэтому Закуро мнет его губы и двигается в унисон. Оргазм накатывает лавой, вначале вспыхивая внутри, затем выплескиваясь наружу, заливая живот, грудь Кике, все вокруг. Голова приятно кружится в такт с пульсацией чужого тела внутри. Закуро знает, что не уйдет сейчас, даже если Кике попробует выставить его пинком — будет цепляться за спинку кровати, обещать Неделю мод, сотню отсосов, что угодно. — Между прочим, Бьякуран-сама просил преподать тебе урок послушания, — говорит вдруг Кике севшим голосом. — Но я подумал, что в этот раз ты все поймешь без уроков. Я ведь не ошибся? Закуро согласно мычит, зарывшись лицом в подушку, и чувствует, как Кике целует его между лопаток. Возможно, даже круто, что той, другой жизни не было. В этой, по крайней мере, можно не оглядываться на потери и все вылепить заново.