Тревога

Они работают на износ. Нет выходных, нет даже установленного двухдневного отдыха между сменами. Четыре часа – эта та роскошь, которую смогло предоставить им Управление. Кабинеты превратились в общежития, лазарет расширился почти что наполовину, у каждого телепорта дежурили по бригаде медиков. Выпускники Академии, только-только принятые стажеры, подносили горячую еду, менялись в лицах когда видели раненых, но с тем самым юным упорством таскали их на перевязки. Или же хоронили мертвых. Смерть перестала быть элегантной – свой неизменный черный костюм она сменила на военную шинель. На шесть человеческих лет Управление превратилось в крепость. Сезон сменялся сезоном, горячее лето как-то резко, совершенно незаметно превращалось в лютую зиму, но все оставалось по-прежнему. У жнецов в глазах застыл один и тот же вопрос – когда же. Когда все это прекратится, когда эти смертные уймутся, когда они поймут, что их действия бессмысленны. Когда же закончится их личная война с демонами, которые уже напрямую выходят на бой за человеческие души, которые идут в обход контрактов, которые склоняют на свою сторону некромантов и шепчут вдовам и брошенным детям обманчивые планы спасения. На одну маленькую страну столько бед, столько горя и крови. Апрель. Группа жнецов волею Судьбы и руководства оказалась опять на “ничейной” земле. Согласно человеческим картам, они были где-то на границе, в небольшой деревушке, что уже вот несколько месяцев переходила из рук в руки то немцам, то вновь русским. Это Сатклифф узнал сегодня на собрании прямо перед отправкой. Что ж, эту информацию ему дали. Только никто не предупредил, что их встретит здесь. Они – это всего-то пятнадцать жнецов. Он сам что-то вроде заместителя командира. Смерть благая, командира... Три человеческих года назад, их было около сорока, они были Отделом, и тот самый командир был их начальником. И вместо нынешней карты в его руках были отчеты, Списки и объяснительные записки. И к начальнику обращались просто – мистер Спирс. Грелль шмыгает носом и отворачивается от всех, смотря вдаль. Нет, ему вовсе не интересно видеть, как немцы откапывают трупы из талого снега, как проверяют замерзшее оружие. Он просто хочет, чтобы его истерику никто не заметил. Смерть в его понимании всегда пахла мужским дорогим одеколоном. Одеколоном его начальника. А здесь, в России, ее благородный запах становился зловонием из помойной кучи. Это запах разложившегося тела, и почему-то еще опиума. Немецкий солдат нагнулся над очередным мертвецом, и схватил его за плечи. Тело не гнулось, но рука уже свисала и болталась, будто посылая привет жнецам. Привет смерти от самой Смерти. Сатклифф прислонился к стволу дерева и закрыл глаза. Дышать. Дышать, наслаждаться этим отвратительным запахом, впитывать его в себя, чтобы после навсегда запомнить. Не слышать немецкой ругани, не слышать голоса Уильяма и остальных. Не видеть всех, не видеть этой разрухи, не видеть затаившихся демонов на другой стороне деревни. Не понимать цели. Не знать их задачи. Он вспоминает, как всего пару месяцев назад двоих жнецов разорвала на куски мина. Как трое отравились ядом. Как целая группа была обнаружена мертвой на опушке леса в Белоруссии. И так постоянно. Они забирают души людей, и их самих убивают. Постоянно. Размеренно. Насмешка на насмешке. Короткие ногти, которые давно не знали ни лака, ни самой обычной полировки, цепляются за кору дерева, обрывают ее и снова, снова, снова царапают, терзают, стараясь выплеснуть на ней всю свою злость. Усталость. Тоску и разочарование. -Сатклифф, ты меня слышал? Голос. Он выводит из оцепенения. Грелль вздрагивает, автоматически кивает, но не поворачивается к их отряду лицом. Он избегает смотреть на Спирса. Он до безумия хочет броситься к нему, вцепиться в эту чертову шинель, спрятаться там, в его руках. Завыть в голос, оплакивая всех, и в особенности – их самих. Но за место этого только тихо сглатывает. -Что ты там делаешь? -Высматриваю врагов, Уилл. Видимо, командир уже объяснил их диспозицию. Наверное, все все поняли и всем так же страшно. Так же, как и вчера. И позавчера. И все пройденное время. Им всем одинаково страшно. Но ничего не происходит. Солдаты ругаются, диспетчеры рассредоточились по точкам. На ночь был разбит лагерь, но и в нем от силы человек пять. Огонь развести нельзя, иначе их заметят. И не демоны, а так и люди. От них, конечно, можно спрятаться, но лучше лишний раз не поднимать всех на ноги. Сатклифф идет с обхода с докладом. С этой войной, - впрочем, первой и единственной, - он утратил свою привычную веселость. Собранность и страх. Эти два явления, два качества внезапно расцвели в нем во всей красе, точно так же зашкаливая, как и все прежние. С ними тяжело бороться, и справиться до конца уж точно не получится. Но он идет. Он увидит Уильяма. Пока это главное. Спирс сидит на кожаной сумке, вглядываясь в темноту. Рядом с ним – четверо, за чьи жизни он отвечает. Но Уильям упрямо смотрит вперед. Как только он угадывает движение, узнает походку, лицо на мгновение расслабляется и напрягается вновь – жив. Грелль жив. Большего не надо. Новости не важные. Люди в “дефиле”. Демоны действительно присутствуют, их примерно то же количество, что и жнецов. -В принципе, их жизни нас не заботят, - бросает Грелль, глядя из-под челки на Спирса. -Но и потерей тоже нужно избежать. Если демоны нападут на них, нам придется драться уже за их души. -Дурацкая затея. Спирс кивает, но это движение головой еще не означает, что он полностью согласен со словами Грелля. Это просто кивок – да, я понял, принял вашу информацию к сведению. Взгляд задумчивый, но и это ненастоящее. Насквозь фальшивое, думает Сатклифф и отворачивается. За что мы боремся? Утро приносит одни разочарования: у них кончаются запасы воды, и один из жнецов подошел слишком близко к лагерю немцев, был замечен, получил пулю и теперь не может ходить. Одной боевой единицей меньше, ведь на восстановление в холоде уйдут часы, если не дни. Спирс только поджимает губы, глядя на незадачливого лазутчика, Грелль же фыркает в сторону. Ему уже все равно, пусть весь отряд хоть займется самоубийством на его глазах. Пусть эти идиоты идут прямо на корм демонам. Пусть они все обезумеют и выйдут на встречу к людям, смеясь на каждый пойманный кусок свинца. Это будет безумно забавно. -Выступаем? – взгляд в глаза. -Нет. -Почему? Мы же выполнили задание, мы узнали, что они здесь! Что еще от нас хотят?! Голос истеричный, резкий. Уильям хмурится – его тоже не столько волнует безопасность своего отряда, сколько собственное внутреннее спокойствие. И чтобы его любовник не делал глупостей. Эта война обнажает все и вся. На самом деле они совершенно разные. Нет, не в традиционном понимании в степени отношений, а именно в том, когда две сущности встречаются и понимают – мы не должны быть вместе. Мы не подходим друг другу, не имеем понятия, как сосуществовать, мы просто выполняем совместное задание, тянем общую лямку. И это все. Натыкаясь каждый раз на недовольный взгляд, это понимаешь все лучше. Принимаешь факт как должное. И здесь уже ничего не поможет, ни ласка, ни то самое, так требовательно выпрашиваемое внимание. Глупо, думает Спирс. Грустно, думает Сатклифф. -Мы должны нанести удар первыми и вывести большую часть противников из строя. -Это сумасшествие! Самоубийство! Нам нужно подкрепление! – удивление, переходящее в ненаигранную ярость. -Его не будет, Сатклифф. -Тогда я отказываюсь от всего этого. И тебе не позволю. -Не позволишь? -Да! Что там у тебя? Приказ? – рука сама тянется к бумаге, резко вырывает ее из сильных пальцев и рвет на мелкие кусочки, - Не будет этого! Если хочешь умирать – делай это один. Зеленые глаза из-под красной челки смотрят агрессивно. Оскал на лице. Напротив же – незаметно разгорающаяся ярость и медленно сжимающаяся рука в кулак. -Сержант Сатклифф, вы понимаете, что вы сейчас делайте? -Да! Избавляю себя от обязательств. От всего этого! – крик. Где-то вдалеке заунывно воет сирена. Оба, как по команде, пригибаются и смотрят наверх – это всегда значит только одно: война снова здесь. Они бегут – вместе, - собирают жнецов, прячутся, наблюдают, как содрогается земля от очередной бомбежки. Деревня уничтожается размеренно, часть за частью. Умирают люди, и на запах смерти тут же слетаются демоны. Это знак для жнецов, это их шанс – пока противники заняты едой, они смогут выцарапать победу для себя. -Внимание! – кричит Спирс, и поднимает руку вверх. Все знают, что отмашка означает атаку. -Я ненавижу тебя! – голос Сатклиффа наполнен яростью. Грелль цепляется за чужую шинель пальцами, боясь отпускать. Ему страшно, и немного обидно что все обернулось именно так, что они наверняка погибнут здесь, что все так глупо закончится. И на его удивление Уильям оборачивается, и быстро улыбается. Эта улыбка заставляет пальцы разжаться, и на мгновение забыть обо всем ужасе, что происходит вокруг. -Я тоже тебя люблю.