Рита

— Ну и пошла ты к чертям собачьим! — разъяренная девушка со всей дури швырнула мобильный телефон о стену гримерной. Дури оказалось много, и недешевый аппарат разлетелся на мелкие осколки. Девушка дышала тяжело, как загнанный бык, и до хруста сжимала кулаки. В такое бешенство ее не приводил еще никто, а тут любимая лучшая подруга стала распекать ее за то, что она, видите ли, отказала парню, нагрубила ему и сбежала. Да пошли они оба к черту, пусть тогда будут вместе, раз уж так друг другу нравятся! Она, не помня себя от ярости, подбежала к манекену, на котором дожидалось своего часа роскошное голубое платье, под цвет ее пышущих гневом глаз, и пинком опрокинула его. Загрохотало, разбиваясь, зеркало за манекеном, а платье было безнадежно испорчено острыми осколками.  — Чтоб! Вас! Всех! — с каждым словом девушка с силой пинала манекен, под ее ногами скрипели осколки зеркала. Хлопнула дверь.  — Господи Иисусе, Наташа! — раздалось ошарашенное восклицание женщины-гримерши. — Что ты здесь натворила?! Наташа же, абсолютно не реагируя на оклик, продолжала в неистовстве доламывать манекен и изрыгать страшные проклятия на головы подруги и того парня, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. Лишь вода, выплеснутая ей в лицо испуганной гримершей из стакана, немного остудила ее пыл. Она подняла горящие глаза на женщину.  — С-скоро на сцену, — сказала та, испуганно прижимая руки со стаканом к груди. Наташа фыркнула, отбрасывая с лица мокрую прядь светлых волос, и скрипя осколками, прошла к креслу у другого зеркала и уселась в него. Гримерша опасливо приблизилась. Из зеркала на них смотрели двое: немолодая уже женщина с густой копной черных волос, худым изможденным лицом, и расширенными от страха глазами, и молодая красивая девушка с круглым румяным лицом, с длинными светлыми волосами, заплетенными в косу и большими голубыми глазами, которые сейчас метали молнии.  — Ну? — от немного хриплого голоса Наташи гримерша вздрогнула. — Я долго буду ждать? Женщина засуетилась, стирая воду с лица девушки и остатки предыдущего макияжа, и принимаясь за наведение марафета. Краем глаза обе они заметили, что дверь снова распахнулась. На пороге возник продюсер, представительный мужчина в годах, с белоснежной сединой на висках и гладко выбритым лицом.  — Побыстрее, девочки, зал уже наполн… Черт возьми, что здесь за погром?!  — Это я, — тихо ответила Наташа, которой гримерша подкрашивала губы. След от промаха заалел на девичьей щеке. — Простите, Геннадий Иванович.  — За порчу реквизита полагается штраф, дорогая! — раздраженно сообщил мужчина. — Ты еще здесь никто и звать тебя никак, и, конечно же, денег, чтобы оплатить порчу, у тебя нет! Живее! — и он выскочил из гримерки, хлопнув дверью. Со стены рядом с нею на пол свалился календарь. Тишины не получилось. Спустя буквально пару минут дверь снова открылась, пропуская в гримерную еще одну женщину, которая зашла спиной, с удивлением глядя назад.  — Девчонки, вы представляете, — с придыханием начала она, — Гена мимо пробежал, на нем яичницу жарить можно было… Что за.?  — Это я, — со вздохом призналась Наташа, глядя в зеркало на костюмершу, с явным огорчением разглядывающую разгромленный угол и испорченное платье.  — А, ладно, — махнула рукой та. — Я с самого начала говорила, что это не тот фасон, он не подчеркивает твою великолепную фигуру. Ладненько-с, — потерла ладони костюмерша, — щас я чего-нибудь другое откопаю, только подожди, Наташенька! — и с этими словами женщина выбежала из помещения, в радостном возбуждении сверкая глазами. Макияж был нанесен, и гримерша занялась волосами девушки, расплетая косу. Светлые волосы падали на спину Наташи золотистыми волнами, переливающимися в свете ламп. Женщине очень хотелось оставить все так, как есть, и не портить великолепные волосы лаками и муссами, однако запланированный образ требовал обратного. Со вздохом она принялась за дело, и только занесла над головой девушки баллон с лаком для волос, как многострадальная дверь распахнулась излишне резко, грохнув железной ручкой по стене, и костюмерша с огромными глазами влетела в гримерку.  — Г-господи, Жанна! — испуганно вскрикнула гримерша, выронив баллон с лаком. Наташа даже привстала с места.  — Там… — прошептала бледная, как полотно, костюмерша, указывая дрожащей рукой на дверной проем, из которого слышались звуки спешащих куда-то людей. — Там… машины всмятку… кровищи столько… — Жанна закрыла лицо руками и обессиленно осела на пол. Наташа встала и выбежала из гримерки, наплевав на внешний вид, встрепанные волосы и окрики за спиной. Она присоединилась к потоку людей, обеспокоенно переговаривающихся и спешащих поглазеть на аварию. Тем же потоком Наташу вынесло на улицу, где она тут же почувствовала все прелести ночного воздуха в одном халате на голое тело. Дрожа от холода, она предприняла попытку зайти обратно, однако с толпой не поспоришь, в главных дверях возникла давка, и ей не удалось вернуться. Пришлось последовать течению людей, вынесших ее во двор театра и далее, к высоким чугунным воротам. Разговоры десятков людей заглушал вой сирен двух карет «Скорой помощи», крыши которых Наташа разглядела над людскими головами. Движением людей ее оттеснило почти к самому месту аварии. И все вокруг закружилось, как на карусели, перед глазами потемнело, когда Наташа разглядела, кого врачи «Скорой» укладывали на носилки. Рита, ее подруга, самая лучшая и самая любимая из всех. Та самая Рита, с которой она поругалась вдрызг около получаса назад из-за парня. Из-за такой, по сути, мелочи… Внутри нее словно что-то взорвалось и погасло. В груди вдруг стало тяжело и нечем дышать, Наташа открыла рот, хватая им воздух, как выброшенная на берег рыба.  — Ри… а… — воздуха катастрофически не хватало, звуки, чудом выходившие из разом пересохшего горла, получались искаженные и хрипящие. Несколько человек оглянулось назад. Наташа пошла прямо к машинам «Скорой», напрочь игнорируя людей вокруг, которые что-то говорили, кричали, ругались, когда девушка наступала им на ноги. Для нее в этот момент существовали лишь носилки, на которых лежала ее дорогая подруга. И когда ее остановил один из врачей, она совершенно не слушала, что он там лопочет, вырываясь из его рук.  — Пустите, пустите меня! Рита! — наконец прорезался голос. Глаза застлала пелена слез, покатившихся по щекам крупными каплями. Меньше всего Наташа думала сейчас о том, что макияж испорчен и труды гримерши пропали даром. Она замерла в руках врача, заметив в окровавленной руке подруги крепко зажатый телефон с треснувшим светящимся дисплеем, на котором еще тикали секунды разговора с абонентом «Натали»… Ее больше нет. Как же так произошло?.. Это ее вина?.. Врача отозвали, и он осторожно отпустил девушку, севшую на асфальт там же, где и стояла, сам же запрыгнул в машину и закрыл дверцу. Хлопок закрывшейся дверцы вернул Наташе чувство реальности. Слезы покатились из глаз нескончаемым потоком, и девушка заревела в голос, подняв голову к черным небесам. Неужели это ее вина?.. Если б она только подумала, что делает… Теперь… теперь Рита никогда больше не засмеется, никогда больше не ободрит ее, никогда больше не будет дразнить ее младшего брата, никогда больше не проведет с ней ночь за пустой болтовней и кружкой чая с тортиком… Никогда, никогда, никогда… На плечи Наташи легли чьи-то руки. Она не могла остановить слезы.  — Пойдем, дорогая, — ей помогли подняться и накинули что-то сверху. Сквозь размывающую мир пелену Наташа увидела бледного продюсера. — Я отвезу тебя домой. Затуманенное сознание Наташи с трудом усвоило эту информацию. Домой?.. Нет, нельзя домой, там все будет напоминать о Рите, об обожаемой подружке, там будет еще больнее…  — А как же… концерт?.. — с трудом выдавила она из себя. Мужчина покачал головой.  — Забудь, Наташа. Концерт отменен. Я отвезу тебя домой. Девушка проглотила комок в горле.  — Но… как же… столько… работы…  — Я сказал, забудь.  — Но… я в состоянии… петь…  — Нет, Наташа, ты едешь домой, и точка. Я не позволю тебе петь в таком состоянии.  — Я могу… — Наташа вывернулась из рук продюсера и побежала к театру.  — Стой, дура ненормальная! — Геннадий Иванович попытался схватить девушку за локоть, однако не тут-то было, она увернулась и убежала, а люди, потрясенные случившимся, уступали ей дорогу. Она пробежала практически пустой холл театра и свернула в коридор, ведущий к гримеркам. Дверь в ее гримерную была распахнута настежь, а внутри обнаружились бледные, как и все остальные, костюмерша и гримерша. Увидев шатающуюся от слабости Наташу, обе женщины подскочили с мест и, подбежав к ней, усадили на кресло перед зеркалом.  — Как ты, деточка? — с тревогой поинтересовалась гримерша, заглядывая Наташе в глаза. Та глаза отвела и не ответила.  — Мне… нужно на сцену… — проговорила она спустя минуту тишины. — Помогите… мне… пожалуйста…  — Куда ж тебе на сцену в таком состоянии, глупая! — всплеснула руками Жанна. — Ты же и слова выдавить не сможешь!  — Смогу, — твердо ответила Наташа.  — Да ты даже на ногах-то не стоишь, чудо ты гороховое! — продолжала костюмерша.  — Смогу, — повторила Наташа. И запела. На первых нотах раздался хрип, и костюмерша лишь покачала головой, но потом чистый мелодичный голос и красивая, нежная песня разрушили ее сомнения настолько, что она даже рот приоткрыла от изумления. Гримерша пребывала не в лучшем состоянии. Наташа умолкла, а женщины еще с пару минут пребывали в ступоре.  — Талант, — первой ожила костюмерша. В ее ореховых глазах поблескивали слезы, и она быстро смахнула их рукавом. — Однозначно талант, — она ткнула локтем гримершу и подмигнула ей. — Ну что, Галка, приведем это чудо в порядок? Гримерша нашла в себе силы только склонить голову в знак согласия. И работа закипела. Костюмерша, натужно дыша, приволокла откуда-то реквизитный сундук с костюмами к выступлениям, и с воодушевлением стала в нем рыться, то и дело поднимаясь с пола и прикидывая тот или иной костюмчик на сидящую Наташу, вокруг которой носилась гримерша Галина с целым арсеналом разнообразной косметики.  — Во! — Жанна выудила из сундука платье и критично его оглядела. Платье было тяжелым, из красного атласа, и напоминало наряды королев прошлых эпох. — Будешь средневековой дамой! Наташа ничего не ответила, и продолжила смотреть в одну точку. Костюмерша полезла куда-то под здоровенный шкаф, занимавший почти всю стену у двери, бормоча что-то вроде «Где-то же они были…», а после почти выпрыгивая оттуда с радостным воплем «Вот же они!» и парой красных туфель. Спустя десять минут девушка была полностью готова, стояла у выхода на сцену и мяла в руках микрофон, портило впечатление только ее ничего не выражающее лицо и потухшие глаза. Жанна вновь покачала головой, подошла к Наташе и подняла ее голову за подбородок.  — А теперь слушай-ка сюда, дорогуша, — сказала она без тени обычной улыбки, — от тебя не ждут чуда, не ждут великолепия. Но ты прекрасна, душа моя, без лести и обиняков. Специально для тебя эти люди остались, хотя концерт был отменен, чтобы услышать твой божественный голос! Так выйди же, улыбнись, и срази их наповал! Давай! — и женщина подтолкнула Наташу к лесенке, ведущей на сцену. Девушка поставила ногу в красной туфельке на первую ступеньку, и обернулась. Костюмерша помахала над головой сцепленными в замок руками, а гримерша приложила руку к сердцу и сжала кулак. Наташа слегка улыбнулась, немного приподняв краешки губ, повернулась к сцене и, поднявшись по лестнице, вышла под свет софитов, своим ярким светом заставивших ее прищуриться. Зал был полон наполовину и непривычно молчалив. Ее выход встретили тихо. Девушка вышла на середину сцены, и оглядела зал. Незнакомцы, пришедшие увидеть ее дебют. Счастливы ли они?.. Что ждет их дома по возвращению из театра?.. Тихая семейная жизнь, или наоборот, дрязги?.. А ее больше никто не будет ждать. Нет больше ее дорогой обожаемой подруги, которая заменила ей семью. Ведь у нее не было ни мужа, ни детей, родителей тоже нет в живых. Она осталась совсем одна. Слезы помимо воли навернулись на глаза, Наташа стиснула подол платья и закусила губу, чтобы снова не разреветься. Зал зашевелился и зашептался. Девушка стояла посреди сцены и тихо плакала, опустив голову. Нет, нельзя. Слезами она их не вернет. А Рита ведь так сильно хотела, чтобы Наташа стала певицей… Она резко подняла голову и широко улыбнулась сквозь слезы. Поднесла микрофон ко рту.  — Здравствуйте, дамы и господа, — ее голос дрожит, но она продолжает улыбаться. Голос разносится по всему залу, люди внимательно смотрят на нее одну. — Сейчас я исполню одну песню, которую хочу посвятить одному очень важному для меня человеку. Итак… Заиграла музыка. Легкая лирическая мелодия разлилась под сводами зала, заполнила каждый уголок, и зажгла интерес в глазах сотен зрителей. Песня полилась с ее уст будто сама собой, будто это так же естественно, как само дыхание, как сама жизнь. Она вкладывала всю душу в каждое слово, в каждый звук, эхом отдававшийся в сердцах зрителей, как завороженных следивших за ее движениями, такими же легкими и плавными, как и песня. Видели они и слезы, скатывающиеся по щекам певицы, видели и то, как она отдавала самое себя музыке и растворялась в ней. Песня заставляла вспоминать что-то такое, давно забытое, и выброшенное из обычной повседневной жизни, что-то волшебное и сказочное, и с в той же мере что-то неимоверно грустное, из-за чего хотелось презреть приличия и начать рыдать в голос. Прозвучал последний аккорд, и Наташа рухнула на колени, закрыв руками лицо. Зал молчал. Первые хлопки донеслись с задних рядов, и как цунами, охватили весь зал. Заскрипели отодвигаемые кресла. Наташа подняла глаза от ладоней. Все в зале, от мала до велика, хлопали стоя, вкладывая в эти аплодисменты огромное человеческое «спасибо» за подаренные моменты счастья и печали, за забытые воспоминания, и за великолепную песню. Хлопали так же и Жанна с Галиной, выйдя из-за кулис на сцену. Наташа вновь поднесла микрофон к губам. Зал стих.  — Эту песню… — она с трудом проглотила комок в горле. — Эту песню я посвящаю моему самому дорогому человеку, моей дорогой подруге Маргарите, которой уже нет с нами… — ее голос сорвался. — Спасибо, Рита… — это уже шепотом.  — Браво! — выкрикнул кто-то с центра зала, хлопая. — Браво!  — Браво! — подхватили другие, и вскоре весь зал уже скандировал это слово и хлопал даже громче прежнего. «Спасибо, Рита…»