Elastic

В прокуренном баре полумрак, но никто не жалуется: в темноте лучше вершить темные делишки. Старый музыкальный автомат в углу хрипит, когда очередной меломан закидывает в него мелкую монетку, и выдает какую-то слащавую романтическую мелодию. На улице снова метет, и люди собираются в дешевых забегаловках вроде этой, чтобы сберечь хоть каплю тепла. Это - всего лишь временная остановка, перевалочный пункт - один из сотен на дороге между адом и раем. И неважно, что воздух здесь загустел от табачного дыма - хоть ножом режь, а виски - самое дерьмовое во всем городе. Зато бармен никогда не задает лишних вопросов, и всегда можно уйти через заднюю дверь - если что. В таких барах нужно очень постараться, чтобы выглядеть подозрительно - настолько всем вокруг наплевать кто ты и откуда, и все же мужчина, сидящий в одиночестве за стойкой, привлекает внимание. То ли своим аристократически бледным лицом, то ли саксофоном в кожаном чехле, небрежно прислоненным к стене. Нервные пальцы обнимают стакан, в котором медленно рушатся ледяные горы. Другой рукой он, забывшись, отбивает на стойке ритм незамысловатой песенки, льющейся из автомата. Он слишком выделяется среди унылых завсегдатаев заведения - и все же, к нему никто не подходит - Глена в этом баре слишком хорошо знают, как и в десятке других местечек на Каллисто. Знают - и признают своим. Двери распахиваются, чтобы впустить очередного посетителя, и вместе с ним - хлопья мокрого снега и промозглый ветер. Бармен, чертыхаясь, спешит ко входу, чтобы побыстрее захлопнуть дверь, а вновь прибывший стряхивает снег с воротника пальто и безошибочно идет к стойке - шагом, из которого даже годы мирной жизни не смогли выбить строевую закалку. Один из завсегдатаев приподнимается было с места, но приятели быстро усаживают его обратно. С Синдикатом здесь стараются не связываться. Новый посетитель и Глен обмениваются несколькими словами, в руки музыканта перекочевывает конверт из плотной коричневой бумаги, и посыльный исчезает так же неожиданно, шагая во вьюжную ночь, которая его породила, и, оставляя бармена снова бороться с дверями - лишь бы не выпустить на улицу крохи тепла, которые удалось накопить. Музыкальный автомат наконец прекращает хрипеть, и в баре снова слышны только приглушенные голоса и редкое звяканье стаканов. Глен мнет послание в пальцах как слепой, читающий азбуку Брайля, будто пытаясь сквозь конвент угадать содержание. Бармен возвращается за стойку, бормоча: "Охота же шататься по такой свистопляске... Хороший хозяин собаку не выгонит!" - и вздрагивает от звука рвущейся бумаги, когда Глен с отсутствующим видом произносит: - Что ж, значит у этого пса - плохой хозяин. Письмо написано ровным, уверенным почерком, его тон подчеркнуто равнодушен, и Глен невольно вздыхает. Хотя... Чего он ждал? Объяснений? Отказа? Радостного "привет, дружище, давай увидимся, вспомним старые времена"? Он сам начал эту игру, включив в свои планы и Синдикат, и местных теневых воротил - чему же удивляться? Дело есть дело. А начатую партию нужно доводить до конца. Он небрежно опускает письмо в карман, оставляет на стойке пару мятых купюр и, проходя мимо музыкального автомата, кидает в щель монетку. Когда темнота и метель принимают его в свои объятья, из бара вслед звучит: You didn't break it… You didn't break it… You didn't break my heart when you split, You only cracked it just a bit. Somethin's changed - Though I know my heart ain't plastic, I guess through the years it's grown A little more elastic… Глен поднимает воротник пальто, сует руки в карманы и спешит домой, составляя в уме ответ на полученное "деловое предложение". Губы его кривит недобрая усмешка - хотя он и сам не знает, зачем ему встречаться с бывшим товарищем. Зато он точно знает, что обязан его увидеть. Чтобы понять, наконец, почему... Дома он вешает пальто на гвоздь, осторожно ставит в угол футляр с саксофоном и пьет горячий чай, рассматривая фотографии на стене. Пока еще слишком холодно - квартира успела остыть за день, и от чашки поднимается дымок, искажающий перспективу, наполняющий комнату полузнакомыми образами. Там тоже метель, и белые тени мечутся среди сполохов ружейного огня, и каждая передышка - как чудо, дар свыше. Там все гораздо проще - друзья и враги никогда не оказываются по одну сторону фронта; мир примитивен и делится на черное и белое. Белый снег, белые маскировочные плащи - все очень быстро меняет свой цвет, становится серым. И только пряди его волос не теряют своей белизны... Глен осторожно ставит чашку на стол, достает письмо, внимательно перечитывает, беззвучно шевеля губами. Меланхолично улыбается, комкая исписанные твердой рукой листки. - О да, у нас обязательно получится "положить начало плодотворному сотрудничеству", - с издевкой цитирует он сухие официальные строки, - ты только подожди, Вишез. Я обязательно приду. И что бы ни случилось - я буду смеяться последним. Даже если это будет смех сквозь слезы. Метель за окном стонет в отчаянии, вторя его словам. You didn't break my heart when you split, You only cracked it just a bit…