Не задумываясь

      Озай никогда не задумывался, каким взглядом смотрит на дочь. Дерзкая, неуправляемая, она была настоящим воином и стратегом, вызывала восхищение и страх у всей Страны Огня. Но было еще одно, о чем Озай старался не думать. Власть, принадлежавшая ему, пьянила сильнее, чем самое крепкое вино, а жажда владычества заставляла двигать туман войны все дальше и дальше. И в его господстве Азула всегда была рядом. Лучшая пешка на его игровом поле, лучшая советница для Хозяина Огня, лучшая…       Озай никогда не задумывался о том, как же быстро повзрослела его дочь. Он выпустил из виду, когда угловатая фигура девчушки приобрела женственные изгибы, когда округлилась и отяжелела ее грудь. И о том, что от взгляда на Азулу он чувствовал сладостные нотки возбуждения, он тоже старался не задумываться.       В тот переломный момент, когда желание взяло верх, Озай также не задумывался о сути происходящего. Он жадно впивался в губы дочери грубыми властными поцелуями, ломал волю, подчинял. Он всегда так делал. Брал – что хотел. К чему лишние вопросы? Он рвал красивое платье на ее теле, обнажая нежную кожу, грудь, увенчанную темными сосками, и сходил с ума от неконтролируемого желания обладать этим непокорным созданием.       Кровь истинного огня, которая и так была горячей, обжигала каждую вену, этот жар проникал в каждый сосуд, не позволяя остановиться. Озай забывал себя, когда пронзал нежную, еще почти детскую плоть своей дочери. Он старался не слышать жалобные всхлипы и не видеть темные потеки крови на шелковых простынях. Мир для него сузился до юного, податливого тела под ним, до резких, ритмичных движений его возбужденного тела и до искорок удовольствия, распускавшихся фейерверками у него в голове.       Когда все закончилось и от последних ноток удовольствия остались лишь учащенное дыхание и неровный ритм сердца, Озай перевел взгляд на дочь. Обессиленная, надломленная, но по-прежнему прекрасная Азула замерла на огромной кровати. Сейчас она напоминала фарфоровую куклу, с которой неаккуратно поиграли и почти сломали. Темные растрепанные длинные волосы змейками вились на белоснежных подушках, кровь на искусанных губах оттеняла ей лицо лучше белой пудры. Картина была прекрасна, и Озай невольно залюбовался дочерью, а потом беззвучно оделся и ушел.       Ему не хотелось задумываться о том, что же сейчас произошло. Он больше не хотел смотреть на забывшуюся в беспокойном сне дочь, не хотел снова видеть бурые потеки засохшей крови на белой, почти прозрачной коже Азулы. И уж тем более он не собирался задумываться о том, каким взглядом он будет смотреть на нее утром. Ведь теперь она не просто его дочь, она женщина, которая разделила с ним постель, удовольствие и власть.