princess

На пороге его квартиры веселый и подвыпивший Сехун, а на электронных часах смартфона клонящие в сон ноль два двенадцать. Лухан смаргивает сухость с припухших от усталости и напряжения глаз и старается сфокусировать то и дело расплывающийся взгляд на улыбчивом подростке в проходе. Тот неестественно покрасневший во вьюжный январь и явно не в состоянии стоять прямо. «Да кто ж школьникам спиртное продает?..» - утомленно думает Лухан. Холод из плохо отапливаемого в эту зиму подъезда слишком нагло просачивается в его теплый коридор. Вздрагивая всем телом, Лухан ведет плечами и вскидывает руки к груди, бесполезно надеясь согреться в легком свитшоте. Складка недовольства прокрадывается меж его темных бровей. - Ты знаешь, сколько времени, Сехун? – не без возмущения выдыхает Лухан. Поджимает губы, отмечая, как вышедшее из его рта тепло преобразуется в пар, и тянется к куртке для того, чтобы выйти к ночному посетителю на лестничную клетку и перестать запускать в квартиру сквозняк. - А я в гости, хён. Нельзя? – и в его приятном низком голосе почти неразличимая смесь неуместных смешинок и детского удивления. Когда Сехун пьяный, он всегда такой странный для Лухана. Тот до сих пор не может привыкнуть к его не повсеместной игривости. Как во встряхнутом шампанском. – Я соскучился… сильно-сильно. Так и не успев вдеть в рукав темно-синей парки дрожащую от холода руку, Лухан скептически приподнимает бровь и вновь обращает все внимание на нетрезвого Сехуна. - Я тебя уже неделю как не слышал, не видел, - фыркает он, не без раздражения стягивая с плеч куртку и небрежно отбрасывая ту на пуф у невысокой стойки с уличными вещами. Потерпит. Выходить он, по крайней мере, перехотел. Сехун не заслужил. – Выкладывай, что случилось, и уходи. Отец приведет тебя в чувства. - Ну, хён, - его лицо внезапно неестественно сменяется грустной гримасой, а осевшее тело грузно опадает плечом на косяк дверного проема. Лухан вздрагивает от легкого испуга и внезапной близости. Почти отшатывается, но вовремя успевает взять себя в руки. Сехун плывущим взглядом не замечает его порыва. – Ты все еще злишься? Почему ты злишься?.. Ну, не обижайся, хорошо?.. Я же попросил прощения… - Не просил, - жестко. Лухан почти соглашается с внутренним желанием захлопнуть дверь. Потупив глаза, Сехун замолкает с настолько глупым и обиженным выражением на лице, что Лухан закатывает глаза и недовольно дергает его за распахнутый воротник пуховика, затаскивая в квартиру. Сехун совсем по-девичьи высоко взвизгивает и наступает на свои же развязанные шнурки солдатских берц. Тяжело и определенно болезненно он приземляется на чистый пол коридора рядом с обнаженными ступнями Лухана. Последний, без претензии на добропорядочность, с чувством выполненного долга переступает через скулящего подростка и закрывает за ним дверь с громким железным лязгом. Та автоматически щелкает замками. Сехун, шурша коротким пуховиком и грубой тканью зауженных джинсов, пытается приподняться на колени, что-то неразборчивое, но отчетливо обиженное бормоча себе под красный с улицы нос. Его растрепанные от ветра волосы окончательно сбиваются в неопрятное воронье гнездо после падения, и Лухан, мазнув по нему взглядом, может заметить среди пепельного хаоса отросшие корни черных волос. - Как только разденешься, иди на кухню, - смягчившимся голосом произносит Лухан, обходя постепенно поднимающегося Сехуна стороной и быстрым шагом шлепая глубже в теплую квартиру. Незаметно оглядывается и с отступившим беспокойством убеждается, что подросток ничего серьёзного себе не отбил. От ощутимо повышающейся температуры мышцы расслабляются, и Лухан судорожно выдыхает, млея от согретого воздуха. Ноги обласкиваются высоким ворсом дорогого ковра столовой, и он окончательно не может сдержаться от улыбки. Из коридора до него едва доносятся приглушенные расстоянием маты и шорохи с отчетливым шумом от нескольких падений. Щелкая по полному воды чайнику, Лухан запускает в перламутровую челку тонкие пальцы и шумно выдыхает. Лухан знает Сехуна со второго класса средней школы. Тогда еще несуразная и плаксивая малявка влетела в него на пешеходном перекрестке на дорогущем спортивном велосипеде, организовав Лухану перелом ноги и каникулы аккурат на пору переходных экзаменов в класс старше. Семья О оказалась вынуждена оплатить штраф и лишить потрясенного ребенка любимого средства передвижения, а мистер Лу заставлен побегать по учителям с просьбами о переносе сдачи контрольных работ пострадавшего сына. В то время Лухан думал, что ничего больше, кроме проблем с успеваемостью и футболом, это, безусловно, неприятное происшествие в его жизнь не принесет… но внезапно заявившиеся на порог больничной палаты улыбающийся Сехун и корзинка фруктов – тотально убеждающая в раскаяние своего обладателя пятикилограммовыми габаритами – считали определенно иначе… За месяц больничного режима Лухан до глубины души проникся к одиннадцатилетним детям крепкой и чистой ненавистью. Потому что сказанное скалящимся исчадием ада оказалось ничем иным, как эмоциональным и серьёзным – настолько, насколько это может быть серьёзным у пятиклашек – монологом на тему того, что Сехун подверг прекрасную принцессу (!!!) опасности и теперь он несет за нее (!!!) ответственность, так что всю оставшуюся жизнь Сехун будет оберегать её (!!!), а потом женится (!!!), потому что принцесса (!!!) настолько красивая, что Сехун влюбился и хочет стать для неё (!!!) верным принцем. Логично первое, что заставило треснуть ангельское терпение Лухана - это уверенное заявление мелкого урода о причастности его истинно мужского и необузданно-первобытного начала к слабому полу. Второе… вторым и последним оказалось само существование на планете Земля индивидуума О Сехуна на молекулярном уровне. Потому что после всего услышанного в Лухане ничего от сдержанного и вежливого подростка совсем не осталось. Он до сих пор убежден, что добрая половина нелицеприятной лексики Сехуна в настоящем времени принадлежит самому пятнадцатилетнему Лухану. Но, на его удивление, Сехун оказался очень уперт. Малявку не оттолкнуло даже то, что Лухан не тонко так намекнул относительно наличия яиц между своих ног. Ребенок лишь больше обязался убедить Лухана в факте, что лучше Сехуна тот все равно никого не найдет. Однако разбрасываться пафосными пикап-приемами из дорам и американских сериалов, будучи ростом с ногу Лухана, было несколько не очень внушительно, но опять же – ребенок попался очень настойчивым. Лухан до сих пор с улыбкой вспоминает крикливую соплюшку в районе своего паха и стебущие комментарии Минсока – школьного друга – в самые неудобные для него моменты. Постепенно же Лухан смирился с наличием в своей жизни такого недоразумения, как Сехун, и полностью перестал обращать внимания на приставания ребенка, убедив себя самого в идее, что маленьким детям все быстро надоедает. А раз так, то и Сехуну надоест. Только вот годы шли. Лухан оканчивал класс за классом и переставал замечать, насколько привыкает к одинокой фигурке у школьных ворот после занятий, каким образом начинает воспринимать Сехуна как нечто само собой разумеющееся в своей жизни и, в конечном итоге, совсем потеряв из памяти то, что это вечно взъерошенное чудо, вроде бы, надо ненавидеть. Лухан просто привык. Сехун стал для него милым и приставучим макнэ, вызывающим в теле море смешинок и пузырящееся веселье. Лухан привык… и перестал замечать, как меняется некогда взбалмошный младшеклассник О Сехун, пока он сам коптит над учебниками, защищает школу на футбольных чемпионатах и взрослеет с доступными девчонками на заднем сиденье отцовского Chevrolet. С громким стуком опуская на кухонный стол две одинаковых чашки и заливая их по самые горлышки испускающим пар кипятком, Лухан как тогда – с пьяным пульсом и мурашками в тех местах, о которых и говорить стыдно – помнит тот момент, когда внезапно пришло осознание собственной глупости. Семь лет. Они знакомы с Сехуном долгих семь лет. Ему больше не одиннадцать. Лухану целых двадцать два. Эта грохочущая, как приговор, реальность настигла его стремительно и безжалостно ровно неделю назад. В темном переулке, под ослепляющим фонарем и первым снегопадом. Лухан тогда выведен из строя пятой рюмкой, совершенно вертикально не приспособлен и блажен, а Сехун… выше на целую голову и хорош во французских поцелуях до спектральных оргий перед глазами. А сейчас так же пьян, как тот Лухан. Только в доме с хорошим освещением и опытом подбитого глаза. Семь лет… - Пьяные принцессы всегда такие очаровательные?.. Лухан истерично вычеркивает черным маркером веру в краткие детские увлеченности. Когда кому-то удобно – из тех совсем не вырастают. Сехун до сих пор мнит себя глупым принцем. Все же обжигаясь перелившимся за горлышко кипятком, Лухан слишком быстро, чтобы подумать, отдергивает руку и с грохотом отпускает тяжелый чайник на стол. Тот, к счастью, с секунду балансирует на ободке дна и тут же встает прямо, опущенный собственным весом. С усталостью смотря на его стальной бок, Лухан бездумно лижет ошпаренный палец в теплоте собственного рта и не сразу соображает, что от нахлынувших воспоминаний у него спирает дыхание, а скулы болезненно горят. Судорожно вдыхая, Лухан неосознанно хлопает себя узкими ладонями по красному лицу и плотно-плотно зажмуривается. Почему именно на его голову свалилось это проблемное дитё?.. В нахлынувшем на него смущении от собственной реакции на произошедшее, Лухан одергивающе резко поворачивается на пятках обратно к шкафчикам кухонной гарнитуры и тянет дрожащими пальцами вишневую ручку на себя. Шуршит коробочками от чая и не с первого раза натыкается потерянным взглядом на зеленый глянцевый бок. До его внимания больше не доносится шум из коридора. И либо винить в этом его одурманенный адреналином пульс, что барабанной дробью дрожит в ушах, либо найти причину в не справившимся с дозой употребленного алкоголя и заснувшим на пороге Сехуне. С вредностью и лишней ложкой сахара в мятный чай, Лухан мстительно принимает решение, что если подросток правда начал пускать слюни на его французскую плитку, то он его до утра у двери и оставит. - Эта трава не поможет, хён, - с пьяной улыбкой в плывущем тоне голоса произносит внезапно близко оказавшийся Сехун. – Дай аспирина… Крупно вздрагивая, Лухан ударяет ложку о блестящий белый бок кружки и чуть не проливает ее содержимое на свой живот и ноги. Удивительно быстро среагировавший Сехун цепкой ладонью обхватывает ту широкой ладонью, вызывая в Лухане облегчение и совсем глупое восхищение. В следующее мгновение он со вскриком отдергивает руку и так же внезапно отстраняется. Резко оборачиваясь, Лухан почти оглушительно роняет громкий беззлобный смешок, тут же вскидывая к лицу тонкие руки. Сехун, болезненно завывая, зажимает раздраженную ладонь между подтянутых бедер в позе полусидя, уткнувшись всклоченной челкой в острые колени длинных ног. Через его детское нытье отчетливо слышны жалобы про то, что Лухан «глупая и злая принцесса». Давясь смешками в зажимающие его рот ладони, Лухан жмурит от веселья блестящие увлажнившиеся глаза и почти дрожит от переполняющего его желания неприлично громко рассмеяться. Настолько поглощается таким привычным ребенком-Сехуном, что даже забывает возмутиться на внезапно всплывшее прозвище и только насмешливо хихикает. - Принцы тоже не каждый день сопли на кулаки наматывают, - глухо и улыбчиво отзывается Лухан, под всплесками накрывающего его лавинного и внезапного счастья, не следя за собственным языком. – Как же ты собираешься защищать свою принцес… - но отрезвление приходит все же быстрее, чем спадает уровень эйфории в клетках напрягшегося тела. Первыми заставляют опомниться внезапно трезвые и чистые глаза снизу вверх. Лухан замолкает на полуслове и совсем теряется в мироощущении как потерявшаяся бабочка в снежном январском буране. Только температура выше. Намного… Его швыряет от эмоции к реакции, отрывает трепещущие крылья и никак не может прибить к одному-единственному рациональному выходу. Все слова, толкущиеся и нарастающие друг на друге пирамидками на корне его пересохшего языка, какие-то глупые и нелепые. Совсем не подходящие для взрослого и рационального Лухана. Рассудительного и приветливого парня, а не… принцессы. Но в мышцах такое настойчивое и перетягивающее на свою сторону желание топнуть ногой да обиженно рассыпаться в бесплодных оправданиях, что Лухан почти вдыхает полной грудью потяжелевший кислород и тут же ловит распахнутыми губами сехуновские губы… Его удивления хватает на несколько секунд, проскользнувший в рот гибкий язык и ощущение вкуса чужой слюны. Лухан кусает его не больно, но достаточно, чтобы с возмущенным мычанием Сехун дернулся в сторону, прижимая к лицу тыльную сторону ладони. Между его бровей недовольная складка, а в глазах счастливые искры. Ни капли разочарования. - Вредная принцесса. Лухан душащими порциями проглатывает отчего-то играючи ускользающий от него кислород и с замиранием трепещущего сердца чувствует, как под кожей миллиардами щекочущих бутонов с абсурдными щелкающими звуками лопающихся мыльных пузырей распускаются радужные нежные васильки. Сехун осторожно придвигается к нему ближе, отчего пульс срывается с перерыва и заполоняет его звенящими колокольчиками до кончиков пальцев, и касается улыбающимися губами его розовых щек. Глаза его пьяные совсем не от алкоголя, а длинные ресницы красивой тенью ложатся на скулы. За окном начинается метель, и о стекло хлопаются крошки любопытного снега. Чай за его спиной стынет в забытых кружках, а Сехун продолжает хитро улыбаться и ждать, когда Лухан подастся чуть вперед. Так, чтобы хватило для интима. Кажется… Лухан слишком предсказуем. И влюблен. Как самая настоящая принцесса…

Jung In & Gary – Your Scent