Меченый

- Что ты видел? – настаивает Михаил, и Алекс судорожно сглатывает. Возвращение в реальный мир из видений было похоже на появление из утробы – удушающе тяжело, и все вокруг крутится и плывет. Голос Биксби все ещё бьется эхом внутри его головы. В комнате слишком жарко, рука Михаила на плече жжет, и он не хочет думать о том, что только что видел. Он чувствует взгляд архангела на себе и понимает, что должен ответить хоть что-нибудь. - Тех, за кого я борюсь. – резко отвечает он. Конечности одеревенели, но он упрямо поднимается на ноги и поворачивается к двери, избегая смотреть на Михаила. Алекс не может понять, что хуже: татуировка, которая не дает ничего сколько-нибудь полезного или конкретного, или Михаил, который давит на него своим авторитетом. В данный конкретный момент ему хочется пойти и сделать что-то стόящее. Кожа зудит так, как будто под ней что-то ползет, и Алекс инстинктивно потирает плечо. - Алекс. – голос Михаила не то чтобы встревоженный, но определенная нота волнения в нем есть, и это убеждает Алекса притормозить и все-таки повернуться. - Слушай, я не могу просто сидеть здесь и… - Твое плечо. – прерывает его архангел. Алекс наконец опускает взгляд налево и видит, как рисунок на его коже движется. Сложные линии с сонмом букв давно позабытого языка завиваются и гнутся, образуя новые причудливые узоры. И татуировка, словно бы ей мало места, начинает выпускать новые широкие полосы, которые забираются на его предплечье, расщепляясь надвое и закручиваясь вокруг запястья. Почти сразу Алекс осознает странный зуд под кожей. Он чувствовал его ещё когда очнулся, но только теперь понял его природу, и это понимание бьет ему в голову. На самом деле, это не больно и даже немного приятно – просто тихое покалывание под кожей. Точнее, это было бы приятно, если бы это можно было остановить в любой момент времени. Потому что чем дальше вверх движется татуировка, чем сильнее она скручивается в спирали, тем сильнее ощущается покалывание, которое теперь перекинулось с плеча на ключицы и по ним – на шею. На рефлексе парень зажимает ладонью плечо. Она ощущается горячей вспышкой на татуированной коже, но никак не помогает остановить движение – Алекс видит, как завитки полос начинают выползать из-под его пальцев. - Что происходит? – встревоженно спрашивает парень. Один момент он задается вопросом – может, это лишь очередное видение, как в карцере, когда чернила смывались с кожи каплями фантомной воды – но Михаил тоже пристально наблюдает за поведением татуировки, нахмурив брови. - Ты можешь прочитать? Алекс честно пытается. Несколько раз ему даже кажется, что среди витых символов слова Божия проскальзывают знакомые слова, но ощущение ползущего под кожей тепла отвлекает его настолько, что он не в состоянии уловить смысл. Алекс сглатывает и отрицательно качает головой. Архангел только сильнее хмурится и чуть склоняет голову, созерцая слово Божие. Татуировка же не проявляет никаких признаков того, что остановится в скором времени. Вся левая рука Алекса теперь покрыта строками, гораздо более плотно, чем остальная кожа, и строки эти всё ещё движутся по новопроторенному пути. Другие полосы бегут быстрее, растягиваясь по всей груди и спускаясь вниз, образуя новую геометрию там, где раньше татуировки не было, заполняя пустые места на коже. Несколько линий забираются по кривой на шею. Кожа там тонкая и чувствительная, поэтому покалывание ощущается ещё интенсивней, чем прежде. И это действительно приятное чувство, сильная, но нежная боль, такая, какую ему ни разу ещё не приходилось чувствовать. И в то же время это чувство ужасно, ведь оно везде, и его слишком много – оно щекочет рецепторы, неумолимо ползет вниз по ребрам и вверх по шее, к лицу. Алекс невольно покрывается испариной и сжимает пальцы в кулаки, растерянный и озадаченный: - Как мне это остановить? – хрипит он. Михаил задумчиво смотрит на него: - Я не знаю. - Охренеть! – шипит Алекс. Широкая строка слова Божия прочерчивает его лицо по скуле, и парень не может не потянуться рукой к зудящей коже. Но его пальцы ощущают только жар от рисунка, который к тому же отдает болью при касании, - так что он отнимает руку, задыхаясь. - Попробуй повторно ввести себя в медитацию. – предлагает архангел. - Я не могу, абсолютно точно не могу очистить свои мысли, это… ох, блядь… - он запинается, потому что линия, до того чертившая шею по центру, переползает на подбородок и уверенно движется ко рту. На секунду ему становится страшно, что вот сейчас татуировка не остановится, что она проскользнет по его языку в глотку и заполнит его изнутри. Алекс знает, что он просто не выдержит сладкой пытки и снаружи, и внутри одновременно. Его дыхание настороженно замирает, когда татуировка выкалывает свой путь по нижней губе; сердце бешено скачет в груди, когда она загибается на слизистую, но – слава Ушедшему – она останавливается на деснах. Вздох у Алекса выходит подозрительно дрожащим. Михаил внимательно смотрит на него, и его брови складываются в некое подобие выражения беспокойства: - Ты в порядке? - Нет! Эта фигня меня с ума сводит! Он поворачивается на сто восемьдесят градусов, чтобы уйти; может быть, ему удастся хоть немного отвлечься от этих острых ощущений. Одного мозга определенно мало, чтобы обработать такую уйму нервных импульсов. Он не может понять, или это удовольствие, которое приносит боль, или это боль, которая приносит удовольствие, и где оно сейчас – на руке, на животе, на спине, на шее или, вашу мать, на затылке под волосами. Алексу хватает сил сделать несколько шагов в сторону от Михаила, пытаясь вдыхать ровно и глубоко, надеясь тем самым унять дрожащее сердце. Две широкие строки татуировки бегут по животу, сплетаются, меняются местами, раздваиваются, и когда новые полосы символов спускаются вниз… Алекс замирает, потому что ему больно. Действительно больно, везде, где татуировка ползет под ремнем штанов. Ткань на коже ощущается невыносимо жесткой и грубой, хуже наждачной бумаги, и это сейчас же нужно прекратить. - А, к черту. – бормочет парень, и яростно дергает вниз язычок молнии. Ему срочно нужно избавиться от штанов – и он плевать хотел с высокой колокольни, что может подумать об этом Михаил. Так быстро, как только может, Алекс стаскивает с себя форменные брюки вместе с бельем и отпинывает их в сторону. - Алекс? - Больно. – выдыхает он, не оборачиваясь на Михаила. Он обнаруживает, что есть два момента, о которых он до сей поры не подозревал. Первый момент – у него стоит. И до этого он даже не ощущал это, потому что мозги гудят, а кожа жесткая и горячая абсолютно везде. Но теперь, когда Алекс видит себя, он смутно сознает, что может чувствовать, как пульсирует его член – но это чувство теряется и забивается ощущением непрерывного зуда под татуировкой. Второй момент – это то, что татуировка уже завилась по его бедрам и теперь направляется к паху. Алекс не готов к этому ни морально, ни физически, но на секунду ему вдруг хочется ощутить, как полосы поползут по его члену. На ту же секунду его бросает в дрожь ужаса, потому что он не уверен, что сможет выдержать такие ощущения. Он уже чувствует, что вот-вот сломается что-то внутри, разорвет кожу по многочисленным швам татуировки, выкинет его, дрожащего и бессознательного, в астрал. Он ловит себя на бешеной мысли о том, что это не нормально. И несправедливо. Почему он должен переносить все это, не понимая толком, что происходит? Ему всего лишь нужно знать, почему все это происходит, особенно – почему здесь и сейчас, в апартаментах Михаила, но… Но думать он больше не в состоянии. Две линии движутся по его стволу, по диагонали, по спирали, до тех пор, пока ни единого дюйма кожи не остается нетронутого, пока всю её не покрывает жар и сладкий зуд, как будто тысячи упругих перьев проходятся по поверхности… Ему безумно хорошо; и ключевое слово – безумно. Алекс даже не может вспомнить, как дышать. Он обнаруживает, что каким-то образом качнулся вперед, к близлежащей стене, и теперь опирается на неё ладонями и предплечьями, пытаясь не упасть. Легче никак не становится. Это не как в контрастном душе, когда зашел и через какое-то время уже привык. Вся кожа ощетинилась нервами, она как никогда горячая и чувствительная, а татуировка все вьется и вьется. И линии чертят по ягодицам, и, что ещё хуже, между ними, и это чувствуется так ярко, потому что Алекс всегда был чувствителен там. Все, что он может сделать – это прижаться лбом к стене, стараться не забывать вдыхать воздух и ощущать, как татуировка завивается по его заднице, очерчивает складку между ягодицами и соскальзывает вниз, на нежную кожу бедер. Это так сладко, так невероятно хорошо, что не хватает совсем чуть-чуть до точки невозврата. - Алекс? – настороженный голос архангела раздается прямо за его спиной. Алекс даже думать не хочет, как выглядит сейчас в глазах Михаила: голый, потный, дрожащий, исчерченный сверху донизу густыми линиями поминутно меняющейся татуировки. И как он докатился до жизни такой? - Или помоги мне, или иди отсюда куда подальше. – шипит Алекс, чувствуя, что готов умереть прямо сейчас от сенсорной перегрузки. Михаил протягивает руку и кладет на его плечо; и это как ох блядь, а он-то думал, хуже быть уже не может. Прикосновение архангела словно переключает что-то в его восприятии на положение «секс». Покалывание до этого напоминало бесчисленные, но беспорядочные искры; а теперь вся татуировка пульсирует синхронно с бешеными скачкáми сердца, которое сейчас проломит ребра и выскочит из груди. Вместо того, чтобы его кожа просто зарегистрировала прикосновение, она чувствует, как даже воздух горит везде, где касается разрисованной поверхности. И рука архангела – вроде бы простое касание, но Алексу кажется, как будто самые смелые его фантазии прорвались из темных глубин подсознания и стали явью. Алекс отшатывается от Михаила, шагает ещё ближе к стене и утыкается в неё горячим лбом. Он пытается вдохнуть – и не может. Пытается трезво мыслить – и у него это не получается. Его разум затапливает ощущением чисто физической пульсации под татуировкой, полностью и без остатка, за исключением той его части, которая рисует почти вживую, что везде, где пролегают линии слова Божия, там касается его Михаил. Он не может перестать думать о том, каково это – ощутить прикосновения пальцев архангела на скулах, на лопатках, ключицах, груди, на его члене и между ягодиц. - Уходи. – ухитряется выдавить Алекс, обращаясь не к тому Михаилу, что у него в фантазиях, а к тому, реальному, что стоит за спиной. И да, может, он и думает иногда о Михаиле нечто подобное, ну а как не думать такого о нем, таком великолепном и недоступном, с его темными глазами и мягкими очертаниями губ, - но парень прекрасно знает, что дальше фантазий лучше не заходить, об этом в принципе не может быть речи. Потому что Михаил – Архангел, потому что он вряд ли интересуется мужчинами, потому что… Потому что все это никак не заглушает бушующее на его коже желание, которое простреливает тело Алекса насквозь. - Татуировка остановилась. – говорит Михаил. А Алекс, на самом деле, и не ощутил даже – он вроде как занят был все это время, прижимаясь к стене лбом и тем самым пытаясь не уронить себя на колени к ногам Михаила. - Ты можешь что-нибудь прочесть? – продолжает архангел. Парень снова поднимает голову, чтобы посмотреть на свою руку. Новые полосы татуировки там пролегают между старыми, они неподвижны – но Алекс не видит знакомых слов. Может быть, потому, что перед его глазами все ещё стоит прекрасное видение обнаженного тела Михаила. - Нет, твою мать, нихрена я не могу прочесть. – раздраженно тянет он. Ответом ему служит молчание. Алексу даже интересно, какова степень разочарования, с которым смотрит на него архангел. А потом на место этому вопросу приходит другой – какова степень желания в нем? На мгновение Алекс почти физически может ощутить касание там, где взгляд Михаила скользит по его сверхчувствительной коже – как он следует за направлением линий слова Божьего по спине, и по кривой на его задницу. Недолго думая, парень раздвигает ноги, выгибает спину, чтобы открыться Михаилу, подставится под его взгляд. Он слышит, как архангел судорожно вдыхает, и, наконец, крошечный остаток его разума убеждает его, что надо бы принять более приличную позу. Но уже слишком поздно. - Что происходит, Алекс? Алекс не отвечает – он вообще не уверен, что сможет открыть рот и не заскулить при этом. - Алекс, повернись, когда я с тобой разговариваю. О, как бы он хотел. Все тело пульсирует, желание бьется в такт этой пульсации в каждом изгибе, в каждой маленькой точке рисунка. Но какая-то часть Алекса все ещё надеется, что ему удастся как-то решить эту проблему, не унижаясь перед Михаилом окончательно. И, коль уж эта гребаная татуировка способна на такие воздействия, теперь уж точно надо будет стребовать с архангела объяснений. - Алекс. – в голосе у Михаила – нотки металла. – Повернись. Тот лишь сильнее вжимает кулаки в стену и качает головой: - Не могу. Михаил, протянув руку, хватает его запястье, тянет на себя в попытке развернуть Алекса лицом к себе. Собственно, ему даже не нужно прикладывать силу – потому что от прикосновения последнее сопротивление в Алексе захлебывается волной жгучего желания, которое невольно спровоцировала рука Михаила. Так что в следующий момент времени он стоит перед Михаилом, опустив сжатые в кулаки ладони, и его член дергается от резкого движения. Архангел просто смотрит на него – отслеживает взглядом до того не видимый ему рисунок от шеи до паха и обратно, мучительно медленно. Алекс извивается под его взглядом, как под настоящей, ощутимой лаской, и его тело поет от жаркой пульсации под татуировкой. Когда Михаил поднимает глаза к лицу парня – они темны от желания. - Михаил, пожалуйста, мне нужно… - беспомощно задыхается Алекс, но архангел прерывает его. Он тянет его к себе, крепко обнимая одной рукой за талию, а другую погружает в волосы на затылке – и страстно впивается поцелуем в его губы. Нервные окончания слишком перегружены, и Алекс стонет в рот Михаила. Так много всего сразу происходит, что Алекс просто не поспевает осознавать это – но он точно, стопроцентно уверен, что никогда прежде ничего подобного он не чувствовал, и поэтому хочет запечатлеть на подкорке мозга каждый миг, каждую секунду. Он может понять очень немногое. Пальцы Михаила в его волосах, которые поглаживают линии татуировки на затылке. Тело Михаила, которое трется о его член, и чувствуется теплым и твердым даже через слои грубой ткани. Стук его собственного сердца, который вторит ритму, пульсирующему на каждом дюйме его тела. И язык архангела, влажный, горячий, и такой умелый… Это всё. Это всё и есть – его реальность. Михаил тянется к его члену, начинает поглаживать, но Алексу этого уже слишком много. Он кончает, заходясь в крике, так сильно, что брызги достают ему до груди. Так сильно, что в ушах у него звенит, а в глазах – темнота и искры, что бесконечным потоком сыплются из небытия. Когда Алекс, наконец, возвращается в настоящее время, первое осознание, что приходит к нему – умиротворение. Он доволен и счастлив, прижимаясь к Михаилу и наслаждаясь спокойствием, которое наполняет его тело. А когда он открывает глаза, татуировка выстраивается в стройные ряды слов, которые он с легкостью может прочесть.