Отец, знакомься

      Я касаюсь предплечья кунари:       – И – личная просьба… побереги его.       – Постараюсь, кадан.       Странные глаза Стэна находят Зеврана, поодаль перебирающего склянки с ядами, и мой друг кивает еще раз. Он присмотрит, это все, что я могу сделать. Кроме того, как не брать Зеврана с собой.       «Какая жестокость», – сказал мне он в ответ на слова любви.       Действительно, какая жестокость. Но, если Морриган не солгала и все получится… я вернусь к нему.       Алистер практически на руках стаскивает меня с башни – идти я не в силах. Повезло ему, что я эльф… а то не дотащил бы. Архидемон пал. Мы живы. Если сейчас мне скажут, что при обороне ворот Зевран погиб… я страшно боюсь этого, и с каждым шагом этот исход кажется мне все более вероятным. Если так, то я…       Ворота. Стэна вижу – на голову над толпой. Он поднимает в приветствии руку.       Где Зевран?       Я озираюсь по сторонам…       В меня вцепляются чьи-то пальцы. Я оборачиваюсь, и от облегчения теряю дар речи – это он.       – Ты жив, – говорит Зевран, и его руки держат меня крепко, до боли.       Я смотрю на него во все глаза.       Привлекаю к себе и сжимаю в объятиях. На остальное наплевать. Мы оба живы.       Ночью мы лежим в гостевой спальне поместья Эамона. Зевран гладит мне руки, грудь, снова руки, медленно и бережно. А я никак не могу расслабиться. Словно все еще бой. Словно все еще Мор.       – Все кончилось, – говорит Зевран, – успокойся.       – И ты со мной.       – И я с тобой, – он улыбается, – во всяком случае, пока Вороны не поймут, в чем дело.       – Мы что-нибудь придумаем.       – Конечно, – он не спорит.       Я улыбаюсь.       – Прости, я сегодня… меня сегодня вряд ли на что-то хватит.       – Да? – его руки привычно смещаются ниже, – а если на спор?       Я улыбаюсь снова.       Его волосы щекочут мне живот. Они и на ощупь льняные… Я закрываю глаза и стараюсь отдаться его ласкам, но вдруг понимаю, что сейчас разревусь, как девчонка. Я сжимаю зубы, но совладать с собой не могу. Из-под век текут слезы, я стараюсь дышать ровно… но тщетно – рыдания прорываются.       Зевран испуганно отстраняется.       – Что ты?.. Что с тобой?       Мне приятно, что он беспокоится за меня.       – Ничего, – я закрываю лицо руками. – Не знаю… наверное, напряжение отпустило.       Он вздыхает. Ложится снова со мной, гладит меня по груди, потом, несмело, по голове.       – Ты еще умеешь плакать. Прямо зависть берет, – говорит он. – А вот я уже разучился.       Зевран прижимает меня к себе, и мы молча лежим рядом, пока я не засыпаю в его объятиях.       – Ну, пожалуй, раз я теперь банн эльфинажа, стоит туда заглянуть. Заодно с отцом повидаться.       – В чем проблема? – спрашивает Зевран.       – Сходишь со мной?       – Зачем? Или там опасно?       Утренний свет слишком ярок. В полумраке Зевран кажется почти юношей, но сейчас хорошо видно, что он старше меня, и старше не на пару лет. Под его глазами тени. У губ начинают проявляться складки. Быть может, у него даже есть седина, но в выгоревшей шевелюре не видно. Мне все равно. Я люблю его.       – Ну… – тяну я.       – А, – он слегка морщится, – только не говори мне, что настал срок для «хочу познакомить тебя с родителями». Нет, нет. Это не для меня.       – Вообще-то, ты с ним уже знаком, помнишь, мы его вместе от тевинтерцев освобождали? Седой, чуть ниже меня, в коричневой рубашке был?       – О, да. Только я не припомню, чтобы ты сказал ему: «отец, знакомься, это мой любовник».       – Тогда было несколько не до этого.       – Знаешь, я люблю накал страстей, но не в том случае, когда на меня орут родители совращенных мной жертв.       – Да ничего он тебе не сделает. И я бы еще поспорил, кто тут кого совратил.       – Ой, не начинай. Ты в меня влюбился, когда я еще и имени твоего не запомнил.       Я вздыхаю.       – Я ради тебя завалил архидемона, а ты ради меня не можешь даже этого сделать?       – Я так понял, ты теперь всегда будешь приводить этот аргумент? Я убил архидемона, а ты даже в лавку сходить не можешь? Я убил архидемона, а ты хочешь, чтобы я готовил нам ужин?       – В лавку ходить и ужин готовить нам будут, я думаю, слуги.       – Ты понял, о чем я.       – Понял, что ты уводишь разговор в сторону. Мне приятно, конечно, что ты думаешь о нашем совместном быте, но… Зевран… прошу тебя.       – И почему я не уехал в Антиву?.. Ладно. Пойдем.       – О, сынок, я так рад… а вы, я вас помню, вы были с… прошу к столу. Чем богаты…       – Это Зевран Араннай, папа. Зевран, это мой отец, Цирион Табрис.       – Рад познакомиться, – говорит Зевран. Он – воплощенная сдержанность.       – Я тоже очень рад. Садитесь…       Мы садимся.       – Вы ведь долиец? – отец деликатно указывает на узор на щеке Зеврана.       – Наполовину. Я антиванец. Моя мать была долийкой.       Я радуюсь, что он не вдается в подробности.       – Ах антиванец… как интересно, – отец несколько растерян. Он чует, что мы не просто так зашли к нему, но не понимает, к чему идет дело.       Зевран осматривает нашу халупу. Отец замечает это и решает оправдаться.       – Да, мы небогаты… но теперь, когда мой сын стал банном, я думаю, дела пойдут на лад, – отец так явственно гордится мной, что мне становится неловко. – Кстати, простите, вы тоже из Серых? – спрашивает он Зеврана.       – Э-э… нет. К счастью, нет. Я… наемник, – говорит Зевран.       И сверлит меня взглядом, не обещающим ничего хорошего.       – А мне почему-то показалось, что вы…       – Отец, – я решаю принять горькое зелье сразу, – нет, он не из Стражей и не работает на меня. История довольно… долгая, но, в общем, – я пытаюсь подобрать слова поделикатнее, – я должен сказать тебе…       Слова не хотят подбираться.       Зевран закатывает глаза.       – Знаешь, давай я скажу, если ты не в силах.       – Нет, – поспешно говорю я, потому что Зевранову манеру эпатировать окружающих я изучил достаточно. – Отец, я… короче, я люблю его.       – Что? Кого?..       – Меня, – любезно поясняет Зевран. – Он хочет сказать, что мы с ним любовники.       – Вы… ты…       – Да, – говорю я. – Впрочем, я бы назвал это иначе.       – Ваш сын любит высокий слог, – опять поясняет Зевран.       – Э-э, – отец едва глазами не хлопает.       – К сожалению, о внуках пока можно забыть, – Зеврана несколько занесло.       Я пинаю его ногой под столом.       – Так, – отец встряхивает головой. У него ошарашенный вид.       – Надеюсь, ты не очень, м-м, удивлен, пап, – говорю я, чтобы хоть чем-то заполнить паузу.       – Ну я бы сказал, что порядком, – отец оглядывает Зеврана, словно перед ним не эльф, а по меньшей мере вдруг заговоривший медведь. – Что ж… и как это… ну, расскажи о своем… избраннике.       – На самом деле, – я не горю желанием рассказывать слишком много, – история действительно долгая.       Взгляд отца становится еще более подозрительным.       – Антиванец-наемник. Ворон, что ли? – спрашивает он.       – О, вы слышали о нас? – делано оживляется Зевран.       – Да, слышал, – и явно не самое хорошее. – И как же Ворона занесло в наши края?       – Ну как обычно заносит Воронов… по делам гильдии.       – А конкретнее?       – Отец, какое это имеет значение?       – Нет, ладно, давайте сразу со всем разберемся, – Зеврану явно надоело вилять, – если вкратце, то нас нанял покойный тейрн Логэйн для устранения оставшихся в живых Стражей. И я практически уже выполнил это задание, как вдруг что-то пошло не так, и меня взяли в плен мои же жертвы. Ужасно неловкая ситуация. Так как я провалил дело, по нашим правилам я должен был умереть, и решил сделать это в компании Стражей, а не еще как-нибудь… но опять что-то пошло не так, и вот я жив. Боюсь, что ненадолго, так как мои бывшие коллеги вряд ли успокоятся, но до тех пор я предпочел бы и дальше скрашивать своим присутствием дни и ночи вашего сына, – и он сладко улыбается мне.       Я в ответ корчу ему укоризненную рожу. Я так и знал, что он расставит акценты не самым лучшим образом.       – Отлично, – произносит мой отец. Таким тоном обычно говорят, услышав о землетрясении или долге в сотню золотых.       – Пап…       – Нет, ты, конечно, уже сам строишь свою жизнь и все такое, но…       – Он ушел от Воронов.       – Хотя соблазн остаться был велик.       Я опять пытаюсь пнуть его, но он убирает ногу.       – Ваш сын дерется, – ябедничает Зевран. – Он вообще страшная личность. Я по сравнению с ним сама невинность.       Отец пропускает мимо ушей этот бред.       – Я все понимаю, но антиванский убийца…       – Кстати, еще одна маленькая деталь, я к тому же и в борделе рос. У меня мать там работала.       – Зевран, можно без подробностей? – говорю я с нажимом.       – Да нет-нет, продолжайте, очень интересно, – саркастически произносит отец.       – Пап, ну это все дело прошлое. Я ведь… не спрашивать дозволения пришел. Я в любом случае буду с ним. Просто решил, что нужно тебе рассказать. Не хотелось бы об этом решении пожалеть.       – Это ты мне, сынок, угрожаешь, что ли? – отец хмурится.       – Ох, – Зевран тяжело вздыхает, – слушай, друг мой, не погуляешь ли чуть-чуть? Я твоему отцу кое-что сказать хочу. А то так и будем… если вы, конечно, не против, – обратился он к отцу.       – Против. Говори так.       – Мне неловко. И вообще, он загордится, если услышит. А он и так не скромняга.       – Пап, выслушай его. Спасибо, Зевран, – я примерно представляю себе, что он будет говорить. И действительно горжусь.       – Далеко не уходи, – отец встревожен.       – Но и не подслушивай, – Зевран провожает меня подчеркнуто-томным взглядом.       – Уф, – Зевран, выбравшись на солнце, картинно отирает пот со лба. – Ну у тебя и папаша… он, случайно, дознавателем не подрабатывает?       – Уболтал его?       – Ну, попытался. Идея изначально была дурацкой. Ты зайди к нему, он тебе сказать хочет, видимо, пару ласковых, а я пойду займу нам столик в «Дворянине». И, по-моему, архидемона завалить было легче.       – Ты… все-таки обиделся, что я тебя с собой не взял тогда?       – Ну… если честно, да.       – Я боялся за тебя.       – Или не доверял?       – Что? Так… похоже, не ты отца уболтал, а он тебя. Не говори ерунды.       – Ладно, потом… Приходи скорее.       Он нежно пожимает мне локоть и идет прочь. Я вздыхаю и толкаю с детства знакомую, но уже почти забытую дверь.       – Как тебя угораздило?! – встречает меня отец, – ты в своем уме?       В присутствии Зеврана он был куда вежливее.       – Отец. Я рад, что ты беспокоишься обо мне, но раз уж я сумел выжить, да еще и остановить Мор без твоих советов и помощи, позволь мне и личную жизнь строить в этом ключе. Я люблю его. Я счастлив с ним.       Отец несколько мгновений смотрит мне в глаза. Убеждается, что я серьезен. Вздыхает.       – Он рассказал мне, как ты оставил ему жизнь. И еще, почему-то, как ты добыл для него какие-то перчатки. Я так и не понял, при чем тут перчатки?       – А, перчатки, какие были у его матери. Не суть, пап. Просто это было важно для него. Так как он тебе?       – У него была явно не лучшая жизнь.       – Это точно.       – Он тепло говорит о тебе.       – Я рад.       – Но я не уверен, что ему можно доверять.       – Мы вместе где-то полгода. У него была куча возможностей… убить меня, будь у него такое желание. Он согласился остаться со мной в Денериме, хотя за ним охотятся Вороны. Рискуя жизнью, кстати.       – Он – мужчина.       – Я заметил, – я улыбаюсь. – Я Серый страж, а значит, детей у меня все равно скорее всего не будет.       Я вспоминаю об обряде Морриган и перестаю улыбаться.       – Он старше тебя лет на десять.       – На восемь. Вряд ли мы оба доживем до старости.       – Он ведет себя… знаешь, заметно, что он вырос в борделе.       – Это по большей части маска. Я тоже не ходячая добродетель.       – Эх. Что ж, будь счастлив, сынок. Надеюсь, ты не ошибся в нем.       – Спасибо, отец. Я знал, что ты поймешь меня.       – Он думает, что я все еще намереваюсь тебя убить.       – Нет, он так не думает. Просто родительское беспокойство.       – Вообще-то я намеревался затрахать тебя до смерти.       – Угу. Пока не удалось.       – Я растягиваю удовольствие.       Он подходит сзади, целует меня в шею, в плечо, обвивает руками талию.       – Зевран… спасибо.       – Да-да, ты уже говорил.       – Я люблю тебя. И да, это я тоже уже говорил.       Он вздыхает.       – Послушай… ты ждешь от меня этих слов… я не могу. Я их очень часто говорил тем, кого потом убивал. И тем, кого презирал всем сердцем. И вообще…       – Я не прошу от тебя этих слов.       – Я твой, ты ведь знаешь. Все равно твой.       – Знаю.       – Но за сцену «отец, знакомься» ты мне еще заплатишь.       – Натурой возьмешь? – поддерживаю я игру.       – Посмотрим, – он теснее прижимает меня к себе.       Я разворачиваюсь в его объятиях и целую его.       Кровь из ноздри, бледное лицо, крупный пот на лбу. Левая рука висит плетью. Во мне обрывается и облегчение – он жив, и страх – это, скорее всего, Вороны.       – Вороны? – спрашиваю я.       – Да, – цедит он. – Эти суки мне плечо из сустава выбили… но мне повезло, их было только трое.       – Давай я вправлю.       Он кивает и вцепляется зубами в край перчатки на правой руке. Я ощупываю его плечо. Действительно, сустав выбит, но сухожилия целы. Рывок, он вскрикивает сквозь зубы от боли…       – Все, – говорю я. – Где-то у нас были бинты…       Зевран опускает руку и смотрит мне в лицо.       – Быстро они очухались, – его глаза болезненно блестят. – Полгода не прошло… Я думал… надеялся, что у нас есть еще время.       Я понимаю, что обязан задать вопрос.       – Тебе… ты хочешь уехать?       – А ты хочешь, чтобы я все равно остался?       Я опускаю взгляд – это был упрек, и я его принимаю.       – Не ценой твоей жизни, – медленно говорю я.       Повисает пауза. Я знаю, что он не будет просить меня уехать с ним. Я знаю и другое – я не могу ему этого предложить. Я должен остаться банном эльфинажа: брось я этот пост, все быстро вернется к старым порядкам, что бы там ни обещала эта сучка Анора.       – Я не могу бросить эльфинаж, – говорю я.       – Я тебе и не предлагаю.       – Сейчас – не могу. Мне нужен хотя бы год. Подготовить преемника, заручиться поддержкой двора… вдолбить в шемленские головы, что мы не хуже их…       – Мне нужно уехать максимум через пять дней.       – Зевран… дело в том, что пока я здесь, ни одну эльфийскую женщину не смогут безнаказанно обидеть шемлены. Понимаешь, я поклялся, что больше не допущу такого. Я не могу уехать с тобой.       – Не оправдывайся.       – Но я виноват.       – Возможно. Но не передо мной. Я… сходи за бинтами. И воды… пусть принесут воды.       Он теперь так нежен со мной. Болезненно нежен, но тем горше. Я считаю часы до расставания. Зевран пытается отвлечь меня от этих мыслей, но я вижу в его глазах тот же отсчет, даже в постели мы не можем забыться.       За день до отъезда он срывается. Отталкивает меня, когда я тянусь поцеловать его, садится на кровати и говорит:       – Все. Я не поеду. Пошли они к…       Счастье предательски охватывает меня: он остается со мной! Но…       – Нет, – говорю я, усилием воли возвращаясь к реальности, – если ты умрешь из-за меня, клянусь, я…       Я не знаю, что я сделаю. Клятва застревает у меня в горле.       – Ты – что? Зарежешься? Не зарежешься ты. И вообще, мы будем осторожны. Будем ходить только с телохранителями… в конце концов…       – Ты несешь чушь. Им должно повезти один раз. А нам должно везти всегда, так не бывает. Зевран… у меня у самого такое ощущение, что я свихнусь, если не буду тебя видеть каждый день, но я готов на коленях просить тебя – уезжай.       – Если я ударюсь в бега, то это – на всю жизнь.       – Год, Зевран. Один год – и я поеду искать тебя. Назначим место встречи где-нибудь… в каком-нибудь мелком городишке, и там уже придумаем, что делать.       – Что делать, я уже давно придумал. Избавиться от угрозы Воронов… действительно избавиться… можно лишь одним способом – стать их главой.       – Но это нереально.       – Почему же… это практически нереально. Но ты же знаешь мой оптимизм.       – Верная смерть.       – Сражение с архидемоном – тоже верная смерть. Как-то нам удалось ее избежать.       «Но какой ценой?» – думаю я, вспоминая ритуал Морриган, о котором я не решился и, видимо, никогда не решусь рассказать своему любимому. И не потому, что технически этот ритуал был изменой. А потому, что моими стараниями миру может грозить тварь посерьезней архидемона. И все из-за того, что я слишком хотел остаться с Зевраном… а вот теперь, не прошло и полгода, мы расстаемся. «Какая жестокость», сказал бы я судьбе, не будь это бесполезно.       – Только не геройствуй в одиночку, Зевран, ладно? Я… я готов пойти на эту авантюру… но подожди этот год.       Он невесело улыбается мне.       – Я не буду ничего обещать, хорошо? Не люблю нарушать клятвы.       Я слезаю с кровати и встаю перед ним на колени.       – Я тебя прошу. Не рискуй так.       – Ты что?! Встань, идиот! – кровь бросается ему в щеки, я никогда не видел его таким, он вскакивает с кровати и рывком вздергивает меня на ноги, – и… не смей больше унижаться.       Мы скрещиваем взгляды. Как мечи – в ту, первую нашу встречу, когда мы каким-то чудом не убили друг друга.       – Что с тобой, сынок? – отец заглядывает мне в лицо.       – Зевран уехал, – я стискиваю зубы.       – Он… бросил тебя? Ну… я предупреждал…       – Нет, он… ему пришлось. Вороны.       – Ты тоже в опасности?       – Нет. Не более чем обычно. Мне нужен твой совет, отец.       – Ах, все-таки тебе понадобился мой совет.       – Я… я не смогу оставаться банном дольше года. Мне нужно придумать способ сделать так, чтобы все не скатилось опять к прошлым временам, когда я оставлю свою должность.       – Почему это ты не можешь?       – Потому, что мы договорились с Зевраном, что через год я найду его.       – Через год… я очень надеюсь, мой мальчик, что через год ты встретишь нормальную девушку… да хоть парня, Создатель с тобой, раз уж так… ведь ты погибнешь из-за него.       – Ты серьезно? Ты думаешь, что я предам его?       – Это не предательство.       – Отец, ты разве женился после смерти мамы? А прошел далеко не год.       – Я уже стар.       – Вот отговорок не надо, а?       – Просто не сложилось.       – Просто ты ее любишь.       – Глупый. Ты слишком молод, вот и все. Первая любовь всегда лжет, сынок, лжет о том, что она вечна, и о том, что она истинна. Поверь старику.       – Если через год я притащу к тебе кого-нибудь, и скажу «отец, знакомься»… это будет означать только одно: твой сын – трусливая сволочь. Так и запомни, папа.       – А если он все же бросил тебя? Ты уверен, что угроза его жизни действительно реальна? Ты уверен, что он не солгал тебе, чтобы красиво уйти?       – Уверен. А даже если так… я обещал. Но это не так. Все, пап. Давай ближе к делу.       – Чувства проходят, сынок. Если ты через год полюбишь кого-то… это будет значить только то, что жизнь идет дальше. Сейчас ты влюблен, и тебе кажется, что так будет всегда. Но «всегда» не бывает ничего.       – Речь не идет о «всегда», пап, – говорю я, думая о скверне в моей крови, которая подарит мне безумие и смерть в неполные пятьдесят лет.       Отец вдруг обнимает меня.       – Держись, мальчик мой, – говорит он, – я вижу, тебе тяжело. Но держись.       Он прав. Я должен держаться.       – Шианни пишет, что отец умирает, Зевран. Я еду в Денерим.       – Если ты подождешь до завтра, я поеду с тобой.       – У тебя ведь много дел.       – У меня последние три года всегда много дел, – он с отвращением пролистывает пачку бумаг, лежащих на столе, – если бы я знал, как много писанины в жизни главы Воронов, я бы точно не стал заваривать эту кашу. Почему мы просто не сбежали куда-нибудь за море? Ты не знаешь?       Я не в настроении шутить. Поэтому молчу.       Зевран поднимает на меня глаза.       – Так я не понял, ты хочешь, чтобы я поехал с тобой, или нет?       – Да, хочу.       – Тогда иди собирай наши вещи и не мешай мне.       Я понимаю, что опоздал, когда нам открывает Шианни.       – Здравствуй, братец, – говорит она грустно, – я очень виновата, что не написала тебе раньше. Но сначала это выглядело просто как простуда… а потом вдруг…       – Когда? – спрашиваю я.       – Ты не успел бы. Две недели назад. Через три дня после того, как я тебе написала. Здравствуйте, Зевран.       – Здравствуйте, Шианни.       Я оставил в Ферелдене не только отца, и поэтому задаю еще один вопрос:       – Как дела с эльфинажем?       – Ох, братец, сосватал ты мне работку… нормально. Были проблемы, но… как-то справляемся.       – Бунт, да? В Антиве говорили…       – Да. И, конечно, жесткие меры. Я старалась, но… сейчас, правда, идут пересмотры, но… а, ладно.       Я опускаю голову. Тут есть и моя вина.       Гранитная плита с именем и датами. Папа.       Я касаюсь камня.       – Прости, пап.       Я вспоминаю то, что он говорил мне в нашу последнюю встречу, несколько лет назад. Он ошибался. Я все еще люблю Зеврана, я нашел его там, где ожидал найти, и мы сделали невозможное, пробившись на вершину иерархии Воронов. Как говорит мой любимый: что-то пошло не так, и мы оба живы. Я не назвал бы нашу жизнь безоблачной, и мы – не идеальная пара… но мы все еще вместе.       А вот отца уже нет.       Быть может, останься я в Денериме…       А еще я мог бы просто приехать в гости, не дожидаясь страшной вести от кузины. Но откладывал и откладывал, ограничиваясь редкими письмами. Вытащил бы с собой Зеврана, чтобы сказать папе, еле сдерживая торжество: «Отец, знакомься… знакомься заново, Зевран Араннай, глава Антиванских Воронов, мой возлюбленный». Папа принял бы его, сейчас я почему-то в этом уверен.       Впрочем, теперь – не узнать. И вместо торжества – горечь.       – Дядя Цирион просил передать тебе, – говорит Шианни из-за моей спины, – что любит тебя и просит прощенья «за то, что не верил, и за ту ссору». Он сказал, что ты поймешь, о чем речь.       – Да… пойму. В смысле… понял. Спасибо.       – Да что там, – говорит она тихо.       В глазах у меня туманится от слез. Я все еще не разучился плакать. Зевран когда-то говорил, что завидует мне. Чему завидовать? Теперь мы оба сироты.       Мой возлюбленный подходит ко мне и сочувственно пожимает мое плечо. Я вытираю глаза.       – Прощай, папа, – говорю я.       Над Денеримом сияет полуденное солнце.       Жизнь продолжается. Мы теряем, мы ошибаемся, мы совершаем преступление за преступлением, чтобы сохранить то немногое, что у нас есть, чтобы урвать себе еще каплю счастья, мы жертвуем не тем, чем следовало бы, и ставим чувства выше долга… а жизнь продолжается.       Виноваты ли мы в том, что мы такие?       Не знаю.       Но другими мы вряд ли будем.