Невысказанное

   Всё сознательное время наши имена были неразлучны. Знаю, это не касается моего Джейкоба ― он находится рядом всю мою недлительную жизнь ― но иногда кажется, что это всегда было так. Ренесми и Джейкоб. Два неразлучных человека. Джейк и Несси. Будто вместе мы становились чем-то особенным. Похожие друг на друга, словно две половинки одного целого. Порой я не понимала, как можно жить без него, потому что наши имена всегда были соединены.    Если быть честной с собой, то я устала от беспроигрышной игры. Немногое в жизни вызывало у меня симпатию так, как любопытство. Меня интересовало всё, что происходит за пределами дома, всё то, о чём ведали люди, которых я люблю.    Моя мать. Мой отец. Моя семья. Мой Джейкоб.    Это всё, что было мне известно, это всё, что мне показали.    В свои семь лет я обладала большим запасом знаний, чем большинство людей, которые прошли через всю жизнь, ― и всё это не покидая вынужденного одинокого существования. Моя семья никогда не смогла бы понять, почему я так умоляла их отпустить меня в школу будучи подростком. Они смеялись и говорили, что я опережу всех преподавателей. Я и сама знала, что школа вряд ли утолит мою образовательную жажду, но возможность познакомиться с чем-то новым привлекала меня.    Рядом со мной людям становилось некомфортно. Они попадали в плен моего вампирского шарма, и глупо было не замечать, как они ёжились, когда я говорила. Как они сжимались от моего взгляда. Я не могла понять, что делаю неверно, пока Леа Клируотер не стала огрызаться на меня: «Глазеть невежливо».    Я не понимала эти специфические людские манеры ― они так отличались от наших. Вампиры ничего не делают, но таращатся. Было ясно, что этому не научишься с книгами.    Моя семья говорила, что я прекрасна, безупречна, почти уникум. Они были для меня больше, чем просто знакомые. Они не видели ничего особенного в том, что в свои пять лет я выглядела на все десять, могла свободно читать и писать на трёх языках. Но некоторым было трудно делать вид, что со мной всё нормально, ― это дедушке Чарли и Сью. Я была границей между двух миров ― земного и паранормального, без определённого места, которому могла бы соответствовать.    И я медленно задыхалась.    При появлении этих мыслей становилось страшно, что отец может подслушать. Последнее, чего мне хотелось бы, ― чтобы моя семья считала, будто делает меня несчастной. Это считалось законом, который держит нас на земле, ― скрывать кто они, кто я ― и загоняет меня в ловушку.    ― Сегодня вечеринка по случаю шестнадцатилетия Клэр, ― оповестил Сет моего Джейкоба, пока мы возвращались с утренней охоты в лесу. Я была вполне удовлетворена лосём, которого поймала, и теперь мой Джейк нёс меня на своей спине, пока я дремала. В их голосах слышалось какое-то притворство. ― Эмили сделает огромный торт, еды хватит, чтобы накормить целую армию. Ты идёшь?    Послышалась усмешка Леа:    ― Пф, я тебя умоляю. Думаешь, торт Эмили удастся на славу? Мой шоколадный шедевр во много раз лучше её дурацкой маленькой ванильной губки. Подожди, пока не попробуешь, ― и тогда-то ты точно поймёшь, почему я не готовлю для вас, ребята. Не хочу позорить бедняжку.    Джейк слабо задрожал от тихого смеха.    ― Леа Клируотер печёт? ― В его игривом тоне слышалась ухмылка и хрипота, с которой он всегда говорил со своей бетой. ― Приятно знать. Напомни мне вызвать «скорую», когда я отравлюсь…    ― Заткнись! ― приказала Леа. ― Что-то ты не жаловался, когда чуть ли не вдыхал мою божественную еду со своей тарелки…    Сет захихикал.    ― Не позволь ему запудрить себе мозги, Ли. Он любит твою еду. Я видел это в его голове.    Мой Джейкоб повернулся, чтобы ударить плечом юного волка.    ― Маленький предатель, ― пробормотал он.    Все трое засмеялись.    Это был такой естественный и спокойный звук. Я любила эти моменты. Не быть в центре внимания, получить возможность послушать других. А ведь я никогда не готовила прежде. Я никогда не ела торт. Меня никогда не приглашали на празднование дня рождения. Иногда казалось, что я упустила что-то важное. Простые вещи, как падение с велосипеда, потеря первого зуба. Знаменательные обряды, которые формируют человека, пока тот растёт.    В семь лет я уже была взрослой, физически более развитой, чем родной отец. Я никогда не постарею. Проведу вечность в этом теле.    Будучи тем, кто я есть, я ограничена в выборе. Как дедушка Карлайл. Он мог бы быть великолепным доктором, прославиться своим превосходным видом и обострёнными чувствами. Но он работает в маленьком спящем городке, где не сможет полностью проявить свой потенциал. Ему больно от мысли, что он мог бы сделать столько всего хорошего, если бы мир мог принять нас. То, кем мы являемся.    Мама всегда говорила, что мой Джейкоб с нами навсегда, и когда она говорила «с нами», она имела в виду себя. Между моей мамой и папой была такая любовь, с какой мне не приходилось сталкиваться, ― я никогда не сомневалась в этом. Но в Джейкобе было что-то такое, что она никак не хотела отпускать.    Мой Джейкоб напоминал ей о той жизни, которая могла бы быть у неё.    О человеческой жизни.    Это с лёгкостью читалось на её молодом лице. Она не скрывала свои эмоции так хорошо, как считала. Когда я шла к двери следом за своим Джейкобом на охоту, или к костру на встречу со стаей, или куда-то ещё, где мне было бы хорошо (ведь если хорошо мне, хорошо и ему), я знала: мама с улыбкой ждёт. Стоя на том же месте, смотрит, как мы возвращаемся, словно и не отпускала нас.    ― Хорошо провела время, Ренесми? ― спрашивала она.    ― Да, конечно, ― отвечала я.    Она осторожно отходила и выглядывала за меня.    ― А где Джейкоб?    У меня несколько вариантов ответа. Он пошёл домой, чтобы провести время с Билли. Он на патруле. На встрече со стаей. Они с Квилом и Эмбри чинят машину. Он решил провести остаток дня с Леа. Неважно. Если его нет здесь, то лицо мамы исказится грустью.    Порой с ней становилось трудно разговаривать. Она хотела, чтобы я жила той человеческой жизнью, от которой отказалась сама. Я так сильно удивлялась, когда мама замечала те вещи, которые никто больше не замечает, или не видела того, что видят остальные. То, что Джейкоб относится ко мне исключительно как к ребёнку, младшей сестре или любимой дочери. То, что мой Джейкоб всё меньше и меньше времени проводит со мной. То, что, возвращаясь в особенно приподнятом настроении, он пахнет потом, листвой и Леа Клируотер.    Они осуждали меня, если я не была с Джейкобом. Я была обязана импринтингом любить его, но по-прежнему не чувствовала ничего сильнее чувств брата и сестры. Мой выбор был ограничен. Я не могла полюбить человека. Присутствовать при его старости и смерти. Я оставалась сильной и бессмертной. Мой Джейкоб, казалось, был самым подходящим вариантом для меня.    Он был сильным ― достаточно, чтобы любить и защищать меня, если я попрошу, с возможностями, приравненными к семейным. Он был оборотнем. Бессмертным, если сам того хотел. Но я знала, что дрейфовать между веками ― не для моего Джейкоба. Он никогда не оставит стаю, и я даже в самых эгоистичных снах не могла попросить его об этом.    Но однажды это должно произойти.    Не ради него, даже не ради меня, а ради моей матери.    Что будет, если я скажу ей, что хочу разорвать импринтинг? Мама ничего не скажет. Она скажет: «Всё, что делает счастливой тебя, делает счастливой и меня». Но все мы знаем, что это станет катастрофой, она потеряет Джейкоба. И если наша связь разрушится, то всё пойдёт именно так. Его ничего не будет привязывать ко мне, его ничего не будет привязывать к ней.    Рядом со стаей я знала, что у них нет выбора, но они всё равно винят меня. Они были теми, кто точно знал, что произошло ― они были в голове моего Джейкоба ― и хотя по отношению ко мне ребята были вежливы и добры, я не отвечала за их скрытое негодование. По правде говоря, я тоже винила себя. За то, что забирала у своего Джейкоба свободу. За то, что забирала у него то счастье, которое он мог получить, если бы выпала возможность. За то, что забирала незамысловатую любовь и преданность, которую он жаждал разделить с Леа.    Он не мог полностью отдаться ей, и я знала, что это причиняет ему гораздо больше боли, чем он признаёт. Импринтинг препятствует этому. Они никогда не смогут ничего пообещать друг другу, потому что их отношения висят на тонкой нити: один рывок импринтинга, и она порвётся. Им остаётся жить моментом, одним днём и временем, не обговаривая, что может принести им завтра.    Они не могут быть вместе не потому, что не хотят, а потому, что я мешаю.    ― Эй, Несс, ты сегодня какая-то тихая. Всё нормально, дружище? ― спрашивает мой Джейкоб.    Я перевожу свой взгляд на него. Я счастлива, когда он рядом, так почему я не могу превратить это в нечто большее? Чем раньше я это сделаю, тем будет проще. Тогда ему придётся прекратить встречаться с Леа, и оба смогут двигаться дальше, а не страдать. Они, наверное, считают, что это будет длиться вечно.    И хоть я ненавижу это признавать, но я начинаю завидовать этим двоим. Части меня не нравится всё это, потому что он мой Джейкоб, а она имеет к нему подход с той стороны, с которой не имею я ― и сомневаюсь, что когда-нибудь стану обладать им. Это больше, чем просто факт, ― она может читать его мысли. Они на одной волне, знают, о чём думает другой без взгляда. Конфликт личностей, который должен разделить их, и даже самые ужасные оскорбления и плевки друг другу в душу делают их только сильнее. Они знают свои слабости, видят свои ошибки, но по-прежнему решают пройти через эту боль, чтобы провести ещё один вместе.    Я же могу прожить вечность ― скорее всего, так и будет ― и не найти никого похожего.    Того, кто будет безоговорочно любить меня. Без нужды импринтинга.    Не знаю, что заставляет меня делать это, но вдруг я прижимаюсь к его губам.    Это эгоистично. Я знала, что он никак не ожидал этого. Его губы были такими приятными и мягкими, но они никак не реагировали на меня. Это длилось не больше секунды. И когда он отстранился, на его лице была строгость, словно он изо всех сил пытался скрыть свои мысли, чтобы не обидеть меня.    Тогда-то я и поняла, зачем сделала это, ― это было прощание.    «Лучше сделать это быстро, Ренесми, ― поморщившись, подумала я. ― Прежде чем пойдёшь на попятную».    ― Прости, ― медленно пробормотала я. Мои руки нервно дёргались на коленях ― привычка, которую я, по-видимому, унаследовала от своей человеческой матери. На него было невозможно взглянуть, потому что иначе я рисковала его не отпустить. ― Я просто хотела узнать, как это было бы.    Он выглядел сбитым с толку, но ничего не ответил.    «Джейкоб, я отвергаю твой импринтинг».    Я хотела сказать это, но слова застряли в горле.    ― Джейкоб, ― слегка улыбнувшись, сказала я. ― Иди. Я хочу, чтобы ты пошёл и остался сегодня с ней.    Промелькнуло небольшое разочарование. Я ещё недостаточно сильная, чтобы сказать эти слова.    Но однажды…    Однажды я осмелюсь.    Его замешательство испарилось. Он ослепительно улыбнулся мне и благодарно кивнул. Было так странно смотреть, как он уходит от меня без особого нежелания, в то время как наши имена всегда были неразлучны. Я сидела в лесу, смотрела вслед его исчезающей фигуре и изумлялась тому, что однажды его не станет.    Я буду просто Ренесми, и он будет просто Джейкобом.    И мы наконец будем свободны.