***
Утро наступает тогда, когда Берт стучит в дверь и говорит, что пора в школу. Курт вылезает из-под одеяла, отрывисто дыша из-за невыносимой сухости в горле, не позволяющей ему сделать глубокий вдох. Берт стучит еще раз и спрашивает, пойдет ли Курт в школу сегодня. Он надеется, что пойдет. Надеется, что как по волшебству дверь отворится и из нее выйдет его мальчик, одетый во что-то ему, Берту, совершенно непонятное, но ему, Курту, такое свойственное. Вместо этого Курт хрипит, что скоро будет, и Берт кивает, хотя и знает, что сын не видит его через дверь. Курт поднимается с кровати и медленно идет в ванную, чтобы проверить, смылась ли краска. Его волосы потускнели, но в целом остались такими же, как и были. Пара лампочек вокруг зеркала не горит, на стеклянной полочке над раковиной лежит почти плоский тюбик мятной зубной пасты, и Курт берет в руки свою зубную щетку, чтобы избавиться от этой мерзости во рту, что оставляют сигареты. Он время от времени поглядывает на себя в зеркало, стараясь не задерживать на своем бесцветном лице внимания. Не разглядывать темные круги под глазами и потрескавшиеся губы. Курт набирает в рот воды и сплевывает. В раковине кровь. Он не обращает на нее внимание, быстро смывает и выходит прочь от своего отражения. Пару месяцев назад Курт Хаммел пёкся о каждой маленькой детали своего образа, а сейчас он надевает темные джинсы, белую футболку и накидывает льняной пиджак, не забывая про тонкий кожаный браслет. Единственную вещь, что он никогда не забывает взять с собой, как символ его нового образа жизни. Курт не наркоман и не алкоголик. Курт выкуривает по пачке сигарет в день не для того, чтобы убивать свои легкие; Курт пьет не для того, чтобы гробить печень; Курт курит марихуану не для того, чтобы уничтожить мозг. Он режет кожу на бедрах канцелярским ножом, каждый вечер ест сыр и засовывает в ванной два пальца в рот, выворачивая все содержимое желудка наружу не для того, чтобы страдать. Он не заставляет себя чувствовать боль, он просто заставляет себя чувствовать хоть что-то. Он ворует в магазинах, пытаясь вернуть сердцу ритм засчет адреналина. Он не ночует дома, ходит в бары и цепляет парней. Он врет Берту, притворяясь, что с ним все хорошо, хотя тот давно понял, что это не так. Раньше в глазах Курта была жизнь, даже такая не сладкая, но жизнь. Были страдания, переживания, боль и страх, но были так же и надежды, мечты, маленькие радости от соло или выигрыша пари у Рейчел. Были эмоции и чувства, были разочарования, гордость. Был сменяющий цвета бесконечный поток жизни, что Курт любил несмотря ни на какие преграды, и все изменилось в одно мгновение, забирая этот поток в мрачные закрома его запертой от внешнего мира души.***
В школьном туалете очень неудобно дрочить из-за маленьких кабинок и слишком низко расположенных толчков. Курт проводит рукой по своему члену, жестко сжимая его у основания, и рычит сквозь плотно сжатые зубы. Пара минут и капли вязкой спермы пачкают ободок унитаза и пол рядом. Курт застегивает брюки и выходи из кабинки, подходя прямо к раковине, чтобы помыть руки. Его отражение смотрит на него безумным взглядом, хотя сам Хаммел уверен, что его глаза не выражают ничего. Просто у них с отражением разные взгляды на жизнь. Курт не может заниматься саморазрушением, ведь для этого, по меньшей мере, нужно жить. Так что это не считается, и он просто танцует на костях своего гниющего века. Урок биологии в самом разгаре. Учитель рисует на доске анафазу деления клетки как раз тогда, когда Курт возвращается в класс. Он садится на свое место, с удивлением замечая на столе аккуратно свернутый лист бумаги. Курт поворачивается назад, к парте, где сидит Рейчел, и возвращает ей записку, предварительно скомкав ее в кулаке. Его выражение откровенно говорит “Отъебись”, и девушка опускает взгляд, лишь бы не читать этого в глазах друга снова и снова. Уничтожение себя – лучший способ что-то почувствовать. Один из путей – заставь людей вокруг помочь тебе с этим. У Курта с этим путем никогда проблем не было. Возле его шкафчика стоит половина футбольной команды. Они злобно и в тоже время самодовольно переглядываются, завидев Хаммела в коридоре. — Нахуй в другой стороне, мудачье, — говорит Курт и открывает свой шкафчик, игнорируя облокотившегося на него футболиста. — Ты оборзел, Хаммел, — скалится Азимио, подходя ближе. — А ты имбецил. Это, наверное, не лучший фундамент для постройки крепкой дружбы, но если ты так хочешь попробовать… — Курт не успевает договорить, его впечатывают в металлический шкафчик и бьют кулаком под дых. — Еще раз напишешь под трибунами что-то про нас, ты труп, — прошипел Азимио ему на ухо и мгновенно отступил на шаг от согнувшегося пополам Хаммела. — Ты имел в виду тот маленький стих про ваши с Карофски занятия в душе после тренировки? Хорошо, но в следующий раз долбитесь не так громко, — отвечает Курт, скалясь, и Азимио молниеносно заносит кулак, но в тот же момент в коридоре показывается мистер Шустер, громко разговаривающий с мисс Пилсбери. — Ты покойник, Хаммел, — шепчет Азимио напоследок и уходит прочь от шкафчика, возле которого истерично смеется Курт, зажимая ладонью рот. — Я давно. — Курт, все хорошо? — спрашивает мистер Шустер осторожно, глядя, как парень медленно разгибается, все еще скалясь. — Прекрасно, — кидает Хаммел и разворачивается, чтобы пойти на следующий урок. Он слышит слова мистера Шустера, брошенные вдогонку таким привычным тоном: — Сегодня собрание хора, может, ты придешь?***
Если лекарство принимается достаточно долго, то у организма с ним происходит некое взаимодействие, и организм принимает его, как должное. Многие такие “приевшиеся” лекарства уже не дают нужного результата. Избивания футболистов под трибунами, их угрозы и тем более обливание слашем стали для Курта, как хлопья с молоком по утрам, так что их эффект со временем утратил былую силу. Сигареты, порезы, алкоголь со временем стали ежедневной профилактикой, нежели кардинальными мерами. Хотя по началу они и вызывали у него отдаленные физические страдания, ненависть, отвращение к себе, но со временем их влияние на его эмоциональное состояние стерлось, потеряло значение. Теперь он принимал их, как аспирин, что принимают от головной боли те, кто находится на химиотерапии. Его главным облучением были его прежние чувства. Снова люди, способные навредить ему, но не в физическом, а эмоциональном плане: люди, которые должны были возненавидеть его так сильно, чтобы он, наконец, возненавидел себя и смог это почувствовать. Он бросил хоровой кружок, отправив мистера Шу и всех его бывших друзей на три буквы. Он перестал здороваться с Финном, хотя они и жили в одном доме. Он не отвечал Рейчел. Он посылал Сантану, игнорировал Мерседес. Один раз дело дошло до того, что Пакерман попытался остановить Курта в коридоре и тот со всей силы ударил его коленом в живот. Даже в тот момент Курт не мог чувствовать стыд за свой поступок. Он пожал плечами и направился к выходу из школы. Изредка его ловила в коридорах МакКинли Сью и заставляла выслушивать очередную тираду, на что Хаммел закатывал глаза и отвечал одно и то же: — Вам стоит потрахаться, тренер. Нервы успокоите.***
Вернувшись домой из школы раньше сводного брата из-за прогула последнего урока, Курт идет прямо в свою комнату, не заходя по дороге на кухню. Его желудок сворачивается и урчит, он безумно голоден, так как не ел ничего, кроме куска сыра, уже три дня. Курт поднимается к себе и достает из прикроватной тумбочки, в которой лежит черный вибратор и тюбик смазки, пачку сигарет. Никаких тонких он больше курить не намерен, потому что это все равно, что вместо пластыря лепить на ранку подорожник. Его Marlboro красные душат с первой затяжки, и Курт начинает чувствовать головокружение. Его комната плывет перед глазами, и Курт специально бьет себя по щеке, чтобы оставаться в сознании как можно дольше. Обморок после курения на пустой желудок самое лучшее, что он пробовал, потому что ему каждый раз кажется, что, закрыв глаза, он умрет. Курт пробовал снотворное и кофе, но эффект не такой же. Его просто в какой-то момент вырубает, и он просыпается с частым сердцебиением и в поту. Ощущение потери контроля над собственным сознанием кажется ему идеальным, хотя и не работает. Курт затягивается и открывает рот, не выдыхая дым. Его легкие уже не выдерживают даже лестничного пролета, а любая жидкость приобретает привкус никотина. Курт стаскивает с худых плеч льняной пиджак и кидает его на спинку кровати. Ему не хочется сегодня резать себя или блевать над унитазом, засовывая два пальца в глотку так глубоко, чтобы вызвать этот чертов рвотный рефлекс, что он утратил со всеми минетами в туалетах разных баров.***
Один из путей саморазрушения, а в нашем случае самовоскрешения, - это отказ от самого себя. Мы теряем и снова находим. Курт перестал петь, как только начал курить. Он уверен, что его контр-тенор с таким количеством табака давно стал баритоном. Может, он начнет курить толстые сигары и будет петь в барах песни Эми Уайнхаус? Курт ложится на кровать, смотря в белый потолок, и открывает рот. Его язык смачивает сухие губы слюной, и Курт резко выдыхает, протягивая ноту, но так же резко замолкает. Его горло саднит, и больше он пробовать не пытается. Курт достает очередную сигарету и закуривает, лежа на своей кровати.***
В “Скандалах” вечер клубничного дайкири. Курт подходит к официанту, и тот наливает ему стопку текилы. Это благодарность за секс на прошлой неделе. Курт кивает в сторону туалета, и парень поджимает губы, указывая на посетителей возле стойки. Хаммел пожимает плечами и идет на танцпол, где к нему тут же подстраивается пара мужиков на голову выше его и намного крепче. — Ты Курт? — слышит он сквозь музыку и неосознанно кивает. Его тут же выдергивают из толпы танцующих и ведут в сторону выхода. — Слушай, если тебе так приспичило, пошли в туалет, — говорит он и беззвучно смеется. — Ты не помнишь меня? — спрашивает его тот же приятный тенор, и Хаммел морщится, припоминая, трахал, отсасывал или оскорблял он кого-то с таким голосом. — Я Блейн, — не унимается тенор, таща Хаммела по направлению к выходу. Они достигают двери и выходят на освещенную фонарем парковку. — Слушай, я не из тех, кто два раза с одним парнем… — Мы познакомились в Далтоне. Ты приходил к нам месяц назад, мы общались, а потом ты пропал. Я случайно заметил тебя в толпе и просто хотел узнать, как ты, — проговаривает Блейн, и Курт начинает вспоминать этот тенор, эти карие глаза и пухлые губы, сжавшиеся в тонкую линию. — Я никак, — отвечает Курт, — а ты вывел меня из клуба, чтобы поговорить? — Когда мы виделись месяц назад ты казался… другим. Прости, что-то случилось? — Слушай, отъебись. Тоже мне мессия нашелся. Курт разворачивается и заходит обратно в клуб под ошарашенный взгляд Блейна.***
Утро в МакКинли начинается с кофе из аппарата и Сантаны. — Ты похож на труп, — говорит Лопез, подходя к сидящему на полу возле кабинета английского Хаммелу. — Я и есть труп, — отвечает он, запуская руку в карман и закидывая в рот пару красных таблеток. — Это что? — спрашивает Сантана, присаживаясь на корточки рядом с Куртом. — ЛСД, Лопез. Все? Иди нахуй. — Курт поднимается и заходит в класс. — Можешь сколько хочешь строить из себя мученика, королеву драмы и просто дебила, Хаммел. Главное доживи до двадцати пяти, чтобы увидеть, как все твои бывшие друзья и даже дауны из футбольной команды чего-то добились, а ты остался в Лайме отсасывать барменам за выпивку, — кричит она ему вслед. Курт высовывает голову из дверей класса и ослепительно улыбается: — Обязательно куплю тебе открытку на новоселье, но уверен, мне ехать далеко не придется.***
Курт выходит из школы, как только звенит звонок. Он идет по забитой парковке к своей машине и морщится, видя возле нее какой-то посторонний объект. — Я подумал, что тебе нужно с кем-то поговорить. Этот объект – Блейн, сидящий на капоте машины Хаммела в фирменных брюках и блейзере Далтона. — А я думаю, что тебе нужно проверить слух, ведь обычно я достаточно громко говорю “Пошел нахуй”, — говорит Курт и подходит к водительской двери. — За месяц ты изменился, — произносит Блейн, морщась. — Я хочу знать, что произошло. — Может, тебе голову проверить? — Позволь мне помочь тебе, — просит Блейн, подходя к Курт, который все еще стоит возле двери, не открывая ее. — Я уверен, что бы это ни было, я могу хотя бы поговорить с тобой. Мы говорили раньше, помнишь? В Далтоне. Ты доверился мне. Расскажи, я попробую помочь. — Ты не сможешь, — произносит Курт, смотря на серый асфальт, — поэтому отойди с дороги. Он садится в машину, заводит мотор и резко выезжает с парковки, оставляя Блейна одного. Снова.***
Берт не то, чтобы не замечает. Он видит все, что происходит с его сыном, хотя при нем Курт и ведет себя просто отстраненно, а не грубо, как с остальными. С ним часто пытались говорить Финн и Рейчел. Даже мистер Шустер звонил и просил выяснить, что именно происходит с Куртом. Один раз Хаммел сказал: “Я просто живу. Как умею”. И на этом обсуждение закончилось. Берт не знал, что сказать сыну, потому что не знал, что вообще можно сказать человеку, который изо всех сил пытается вернуть себе жизнь. Курт однажды пришел к нему, вытирая мокрые от слез щеки тыльной стороной ладони и сказал: “Я не убью себя, потому что не хочу причинить тебе боль, но я хочу хоть что-то почувствовать. Я так этого хочу”. С тех пор Берт старался следить за минимальными жизненными показателями сына. Несмотря на то, что он знал и про алкоголь, и про сигареты, и даже про порезы, он все еще доверял ему. Знал, что раз Курт обещал, то так все и будет. Он сможет терпеть, сможет не замечать бесцветную кожу на лице мальчика, его дрожащие руки и хриплый голос. Сможет все, лишь бы Курт снова стал таким же, как был. — Я занят, — кричит Курт из своей комнаты, и Берт снова тихо стучит по дереви кулаком. — Курт, к тебе пришли. Не могу же я человека выгнать. — Можешь, — бурчит Курт и открывает третью за вечер пачку шоколада. — Нет, не могу. Открывай или я попрошу Блейна залезть к тебе через окно. Он сказал, что может. Курт поднимает голову и смотрит на тонкую полоску света под дверью. Он встает с кровати и подходит к двери комнаты. — Блейн? — Курт, это я, прости, что пришлось приехать к тебе, нам нужно поговорить… — Слушай, а ты не туповат для частной школы? Может, тебе в коррекционную? — говорит Курт, открывая дверь комнаты. Блейн стоит на пороге, кутаясь в пальто и теплый шарф. Его волосы влажные и пара капель воды осталась на густых черных ресницах. — Там дождь? — спрашивает Курт, осматривая юношу. — Уже два часа льет, — отвечает Блейн и шагает в абсолютную темноту комнаты Хаммела.***
Ведь никакая катастрофа не происходит просто так? В смысле, на ровном месте. Всегда есть начало. Есть точка отправления. С чего-то этот кошмар должен был начаться, ведь так? Курт сидит на кровати в своей комнате в то время, как Блейн сжимает ладонь коленями, сидя на его рабочем кресле возле письменного стола. — Что случилось? — спрашивает он, смотря в пустые голубые глаза, жадно изучающие обертку шоколадки. Еще четыре лежит на прикроватной тумбочке. Курт думает, что у лавины, конечно, есть та самая точка, критическая масса, при достижении которой происходит сход снежных масс. Но представьте себе недели, месяцы перед катастрофой: все эти массы копятся, растут, умножаются, а в какой-то момент, доли секунды, значение увеличивается на микрограмм одной упавшей с неба снежинкой, и запускается механизм, сносящий все на своем пути. Конечно, это означает, что эта точка была – та маленькая снежинка, нажавшая на рычаг. Но проблема в том (а, может, и не проблема), что в толще сошедшего снега, в этих тоннах замерзшей воды никому не придет в голову искать бедную снежинку и обвинять ее во всех смертных грехах. — Это не похоже на правду, — говорит Блейн, выслушав Курта. — Должно быть что-то. Ты не из тех, кто сдается, дойдя до какой-то точки. — Ты не знаешь меня и не можешь судить. И я не сдался. Я просто перестал чувствовать что-либо и сейчас я пытаюсь вернуть себе чувства. Разве это не борьба? Я возвращаю себя. — Нет, ты добиваешь себя, — говорит Блейн и поднимается, чтобы подойти и сесть на кровать рядом с Куртом. — Ты не пытаешься вернуть себе эмоции, ты пытаешься прикончить все старые, потому что куда легче умереть, чем жить. Блейн пододвигается ближе и целует Курта в щеку. — Я вернусь завтра. Курт засыпает, предварительно выблевав весь тот шоколад, что съел за вечер. Он долго думает о разговоре и об этом Андерсоне, возомнившем себя его спасителем. Вернуться к старому пути: рушить отношения можно не только с людьми, с которыми таковые имеются. Заставить незнакомого человека тебя ненавидеть еще легче. Он убедит этого мессию в его неправоте и подымется на новую ступень. Курт разрушил старые отношения, теперь докажет всем, что не способен на новые. Ведь это тоже вызывает чувства? Разочарование в себе? Отчаяние? Страх одиночества? Ну хоть что-то?..***
— Ты запутался, — первое, что говорит Блейн, подходя к Курту, сидящему за дальним столиком в Лайма Бин. Хаммел, не отрываясь, смотрит на стол, не обращая ни на слова Андерсона, ни на его появление никакого внимания. — Я думаю, с самого начала ты и вправду хотел просто что-то почувствовать, потому что в этом есть смысл: “Лучше чувствовать боль, чем совсем ничего”, — продолжает Блейн и ставит на стол перед Куртом два стаканчика с кофе. — Но когда у тебя не получилось с первого раза, ты начал пробовать все, что приходило в голову. Без разбора, без плана. Ты сбился с пути, запаниковал, — говорит Андерсон ровным тоном и пододвигает к Курту один стаканчик. Курт щурится и берет в руки кофе, переводя взгляд на Блейна. — Ты не в форме, — говорит он, глядя на клетчатую рубашку Блейна, на которую сверху накинуто синее пальто. — А ты слишком легко одет, — отвечает Андерсон и кивает в сторону пиджака, то висит на спинке стула. Курт пожимает плечами и достает из кармана пачку сигарет. Он делает глоток кофе и закуривает, выпуская дым прямо в лицо Андерсона. — Не думаю, что тут можно курить, — говорит Блейн, оглядываясь по сторонам. Пока никто не заметил и не сделал им замечание, но он уверен, что вскоре сделают. — У тебя вообще плохо с головой. — Курт затягивается, отчего его и без того острые скулы кажутся еще более острыми, словно кожа натянута на кости, как на каркас барабана. — Тем не менее, ты пришел, — говорит Блейн и делает глоток кофе. — У меня свои причины на это. — Курт стряхивает пепел на пол. Официант проходит мимо них и не говорит ни слова. — Я уверен, так и есть. — Блейн опускает взгляд на свои руки и отчего-то улыбается. — Ты очень запутался, Курт. А я тот, кто пытается тебе помочь. Я твой спасательный круг. Только дурак или суицидник не схватится за спасательный круг. — Курт удивленно вздергивает брови, — это радует, на самом деле. Значит, ты все же не хочешь покончить с собой. — Я обещал отцу. — Я знаю. Я говорил с ним. И с твоими друзьями. Они хотят, чтобы ты вернулся в хор. Кстати, на следующей неделе отборочные. Наша школа против вашей. — Предлагаешь мне выступить? Так это твой план по уничтожению “Новых направлений”? Смешно, Андерсон. Они и так достаточно жалко смотрятся. — Я видел записи с региональных в прошлом году. Ваш хор очень хорош. Курт затягивается и тушит сигарету о ножку стула. Он делает глоток своего кофе, что приобретает мерзкий привкус после скопившегося во рту осадка от сигарет. — Нихера он не хорош, — вздыхает Курт, встает, беря свой пиджак и свой кофе, и выходит на улицу. Моросит мелкий дождик, дует ветер, сминая болтающиеся вывески перед входом в кофейню. Курт переходит дорогу и идет к старому парку, что находится в ста метрах от шоссе. Трава сырая, и это чувствуется через его вельветовые мокасины. Деревья в парке ветхие, гнилые и кривые. Возле старого клена стоит небольшая скамейка, у которой часть сиденья выломана. Курт проходит мимо и идет глубже в заброшенный парк. Блейн все это время следует за ним. — Я думаю, ты уже не можешь остановиться и притворяешься, что так и должно быть, — говорит Андерсон, садясь на скамейку рядом с Куртом. Аллея перед ними засыпана мокрыми листьями, под ногами хлюпает грязь, асфальт на дорожках щербатый. — Нет, — произносит Курт и достает очередную сигарету из пачки. Под ветром он не может ее зажечь, и Блейн закрывает пламя зажигалки, поднесенной к кончику, ладонями, чтобы помочь. — Это законы физики: если по твоему я качусь по наклонной, то двигаюсь я с ускорением. Это значит, что в конечном итоге моя скоростью в разы больше, чем в начале. Скорость – это усилия, которые я прикладываю, чтобы вернуть себе чувства. — Но в конечно итоге ты все равно остановишься. Ты умрешь. — Все умрут, гений. — И ты хочешь сам довести себя до этого. Хочешь иллюзию контроля, хочешь притвориться, будто еще способен решать за себя, но это не так, Курт, — Блейн поворачивается к нему и вырывает из зубов сигарету, — тебя контролирует жажда поскорее со всем закончить. Ты боишься, ты чувствуешь этот страх в своем подсознании и намеренно его блокируешь! — Если бы я, блять, чувствовал, — срывается на крик Курт, и его горло жжет, — я бы тут не сидел. Разве трудно понять, что мне похуй на все, на себя, на свое здоровье не потому, что я мудак, а потому, что я просто не чувствую ответственности! Нихуя не чувствую! Ни любви, ни боли, ни счастья, нихуя, Андерсон! Курт поднимается и идет по асфальтированной дорожке с выбоинами к другому концу парка, где виднеется автомагистраль. — И в конце ты ничего не почувствуешь! — кричит Блейн ему вслед и бежит за Куртом. — В конце будет одно: страх, который уничтожит все, к чему ты якобы стремишься! В какой-то момент ты все же сможешь почувствовать что-то: маленькая эмоция, которая и запустит механизм, что сожжет тебя изнутри. Ты возненавидишь себя, ты будешь биться в агонии, смотря в зеркало, ты будешь жалеть и мечтать о том, чтобы все забыть. Ты не сдержишь обещание. Ты наглотаешься таблеток, вскроешь себе вены, бросишься с моста, повесишься, — Блейн кричит, и его голос срывается. Дождь усиливается, отчего гель с волом Андерсона постепенно смывается, а лайнер Курта размывается. — Ты думаешь, я такой заурядный? — смеется Хаммел и нагибается, пытаясь закурить сигарету. — Думаешь, все знаешь? — Я знаю много, — говорит Блейн и подходит ближе. — Нихуя ты не знаешь, — шипит Курт злобно. — Мальчик из частной школы. Альфа-гей. Ты не знаешь, каково это чувствовать боль всю свою сознательную жизнь, а потом лишиться всех эмоций и понимать, что уж лучше и вправду чувствовать боль, чем ничего. — Это настоящая злость. Гнев. Курт сжимает и разжимает кулаки, почему-то сознательно борясь с желанием врезать Андерсону прямо сейчас и убежать. На мгновение он задерживает дыхание и понимает. Гнев – тоже чувство. — Я бежал от своих проблем в безопасные стены частной школы, потому что у меня никогда не было кого-то, кто бы мог мне помочь. — Блейн подходит и сжимает ладонь Курта своей. Пальцы холодные от дождя, и сам Хаммел дрожит на ветру. Андерсон быстро снимает свое пальто и накидывает его на острые плечи. — У меня никогда не было того, кто бы мог обо мне заботиться, кто бы мог меня понять. Кто бы мог просто быть рядом, молча обнимая, пока мне нужно сидеть в тишине. — Блейн приближается к сырому и безжизненному лицу Курта. — У меня не было никого, и я сбежал. Но ты боролся с этим всю жизнь. Ты не сдался. Ты и сейчас борешься. Просто ты запутался. Андерсон прижимается холодными губами к губам Курта и вдыхает сырой воздух через нос.***
Курт не знает, почему, точнее к чему или кому он чувствовал этот гнев. К Блейну и его нравоучениям? К самому себе? Тогда Андерсон прав? Зайдя домой в половину десятого, он быстро поднимается в свою комнату и запирает дверь. Курт идет в душ, надевает растянутую футболку и забирается под одеяло. Он засыпает очень быстро, выпив предварительно таблетку снотворного, и просыпается на следующее утро от звонка собственного будильника. После утреннего душа и сигареты, Курт заходит в комнату и берет с прикроватной тумбы свой телефон. ”Брэдстикс, 19:00, хочу, чтобы ты выглядел потрясающе,” - читает Курт и закатывает глаза. Он быстро сохраняет номер телефона в контакты и идет к шкафу за джинсами и футболкой. Если этот Андерсон думает, что, вызвав гнев Курта, вызовет у него и другие эмоции, чувства или желания, то он конченный дебил.***
— Смотрите, это же звезда сериала “Ходячие мертвецы”! — кричит Сантана, завидев в коридоре Хаммела, направляющегося к кабинету испанского. Курт открывает рот, чтобы ей ответить, как в коридоре появляется Сью, расталкивая на своем пути всех первокурсников. — Фальшивые сиськи, где мое расписание тренировок, которое я приказала тебе сделать к сегодняшнему утру? — Сейчас будет, тренер, — сквозь зубы шипит Лопез и разворачивается, игнорируя злорадную улыбку на лице Курта. Хаммел заходит в класс, улыбаясь. Но на этот раз улыбка не фальшивая, чтобы просто позлить людей вокруг. Это настоящая улыбка самодовольства, самая искренняя улыбка Курта за последние месяцы. Он занимает парту в конце класса и ставит сумку прямо на стол. Его голова немного болит, и ему срочно нужно выкурить сигарету.***
Все внутри сжимается, когда он чувствует волнение, стоя перед дверью Брэдстикса. Если он, Курт, был прав, то это к чему-то привело. Он потихоньку начинает чувствовать, как кипят в нем разные чувства, но почему тогда они не выходят наружу в полной мере? Почему он все еще хочет курить, пить, грубить людям, заставляя всех вокруг себя ненавидеть? Зачем он оставит огромную царапину на внутренней стороне бедра перед выходом? Почему он понимает, что чувствует, но ничего не чувствует? Или Андерсон, этот чертов мессия, был прав? Ему страшно? Его чувства и эмоции блокируются, потому что если он даст себе вздохнуть полной грудью сейчас, то вся тяжесть прошедших месяцев свалится и раздавит его грудную клетку, сломает ребра, выжмет сердце? Курт трясущимися руками открывает дверь ресторана и заходит внутрь.***
— По-моему, ты не понимаешь, — произносит Блейн, размахивая в воздухе хлебной палочкой, — я говорил о Хью Джекмане до Росомахи. — Это ты не понимаешь, — отвечает Курт и выхватывает у Андерсона из рук ту самую палочку, — я и имел в виду Хью Джекмана до этой ужа… до этой роли. Я люблю его, обожаю, но смотреть на него, скажем, в “Отверженных” мне было куда приятнее, чем наблюдать, как когти выскальзывают из его руки. — Просто ты обожаешь все, что связано с французской революцией, Курт. Признайся, ты безнадежный романтик. — Блейн улыбается и вилкой подцепляет с тарелки Хаммела фрикадельку. — Может, — говорит Курт и пододвигает тарелку ближе к Андерсону, — с другой стороны в роли Росомахи у него больше сцен без одежды… Блейн несильно бьет его ботинком по ноге под столом, и Курт смеется. Искренне, не скрывая себя и свою эмоции. Они уходит из Брэдстикса в районе девяти, и Блейн предлагает довезти Курта до дома. Возле парадной двери дома Хаммелов они стоят достаточно долго, пока Курт не спрашивает полушепотом: — Хочешь зайти?***
В доме пусто, потому что Берт с Кэрол уехали к ее родственникам, а Финн остался с ночевкой у Пакермана. Курт ведет Блейна в свою комнату в полной темноте и включает прикроватный торшер, что освещает помещение тусклым светом одинокой лампочки. — Этот вечер прошел так нормально, — говорит Хаммел, присаживаясь на край кровати. — Он прошел бы так, если бы ты не сказал то, что сказал только что, — улыбается Блейн и садится рядом. — Ты делаешь успехи. Главное, что ты сам понял все. — Понял что? — спрашивает Курт, поднимая на него пустой взгляд. — Ох, Андерсон, ты и в правду возомнил себя невесть кем! К Лазарю сходить не хочешь? — Ты срываешься. Значит, ты все понял, — говорит Блейн спокойно и пытается взять Курт а за руку, но тот вырывается, поднимается с кровати и бежит к своему столу. — Пошел нахуй, — кричит Курт и вынимает из ящика стола оранжевую упаковку таблеток. — Что это? — Нахуй, Андерсон, — шипит Курт и принимает сразу горсть. У него начинает моментально мутнеть в глазах, и голова становится тяжелой. Он чувствует рвотные позывы и бежит в ванную. — Курт, — произносит Блейн, склонившись над парнем и убирая с глаз пряди его каштановых волос. Вместо ответа Хаммел наклоняется к унитазу и его начинает рвать всем, чем они ужинали. Когда все заканчивается, Блейн осторожно поднимает Курта и умывает его лицо над раковиной. В спальне все еще горит тусклый свет торшера. Андерсон кладет обмякшее в его руках тело на постель и стягивает с него брюки и рубашку, оставляя в одном нижнем белье. На мгновение он засматривается на худое тело с множество мелких и крупных шрамов на белоснежной коже. Все бедра Хаммела в сетчатом рисунке из порезов, а на одном из них виднеется запекшаяся кровь. Блейн делает глубокий вдох и выключает торшер. Он ложится рядом с Куртом и накрывает их обоих одеялом. — Будешь меня трахать всю ночь? — спрашивает Курт сонным голосом. — Если да, то надевай презерватив, я еще ни с кем не трахался и не хочу ничем заразиться. Хотя ты, пожалуй, единственный, от кого я бы не боялся подхватить сифилис. — Курт зевает и пододвигается ближе к Андерсону, позволяя теплым руками обнять его за талию, — ты ведь весь такой идеальный.***
На отборочные “Новые направления” едут на заранее заказанном мистером Шустером автобусе. Рейчел стоит возле дверей и всматривается вдаль, пытаясь разглядеть Сантану и Бриттани, что опять опаздывают. — Уедем без них, — говорит Рейчел капризно и разворачивается к двери, но к ней сзади подходят и кладут руку на плечо. — Можно мне поехать с вами? — спрашивает Курт, предварительно прочистив горло. На нем светлые брюки и синяя рубашка, на плечи накинут плащ и на шее болтается теплый шарф. — Конечно, — одними губами произносит Рейчел, смотря на друга так, будто увидела приведение. По сути, она увидела что-то даже более невероятное. В автобусе становится тихо, как в библиотеке, когда в него заходит Курт, нервно теребя нитки на концах шарфа. Он молча проходит в конец и садится к окну, стараясь не всречаться ни с кем из присутствующих взглядом. Никто не говорит ему ни слова, Мерседес и Тина переглядываются, бесшумно выдыхая, а мистер Шустер на мгновение поднимает взгляд к небу, произнося шепотом “Слава Богу”. Курт надевает наушники и устремляет все внимание на дорогу. Даже выходя из автобуса он не произносит ни слова, быстро убегая в здание, где проводятся отборочные.***
“Новые направления” выступают первыми. За кулисами ребята разминаются и поправляют костюмы. Другие хоры занимают свои места в зале. — Я пришел пожелать вам удачи, — говорит Курт, подходя к собравшимся в круг “Направлениям”. Его шарф развязан и свободно болтается на тонкой шее. — А этот тут зачем? — скептично спрашивает Лопез, смотря на Андерсона, идущего чуть поодаль. — Я тоже пришел пожелать вам удачи, — говорит Блейн и подходит ближе к Курту и ребятам. — Курт… — произносит Рейчел срывающимся голосом, но он не ведет и бровью. — Удачи, — говорит он достаточно холодно и задерживает взгляд на секунду на каждом члене хора. — Всего хорошего, — произносит Блейн и идет следом за Куртом, ловя того возле входа в зал. — Ты молодец, — говорит он и быстро целует парня в щеку. Хаммел кивает и просит занять ему место, а сам быстро оглядывается по сторонам, убеждаясь, что никого нет, и прислоняется спиной к холодной белой стене.***
С непроницаемым лицом Курт следит за выступлением всех его бывших лучших друзей. Он не волнуется, не переживает. Он дергается, когда Блейн выходит на сцену, но и то, потому, что кто-то случайно толкает его локтем. Во время объявление победителей Курт стоит за кулисами и смотрит на сцену в щелочку бордового занавеса. Он не знает, кому желает победы, не знает, будет ли переживать по поводу проигрыша МакКинли или Далтона. Ему будет плевать, что кто-то уйдет домой с путевкой на региональные, плевать, будет ли кому-то больно. Пока единственное, что он чувствует – это желание поскорее выкурить сигарету. Курт не удивляется и не выдыхает с облегчением, когда объявляют, что в следующий этап проходят два хора. Он улыбается, когда Блейн подлетает к нему за кулисами и целует в губы, крепко обнимая и постоянно подпрыгивая. Он улыбается, потому что это рефлекс. Всегда улыбаются в таких случаях, но зачем – он не может почувствовать этого сейчас. Он поздравляет Финна и Рейчел, подойдя к ним, крепко держа за руку Андерсона, и просит передать поздравления всем остальным. — Курт, — зовет его Берри, когда они с Блейном отходят на пару метров. Он оглядывается. — Ты вернешься?***
— Это как есть торт, когда ты не любишь сладкое, — говорит Курт, положив голову на живот Блейна. — Точнее, как если бы тебе принесли самое дорогое вино, а ты бы ответил, что оно прекрасно только потому, что знаешь, что оно должно таковым быть. — То есть, нет подлинных эмоций? В этом все дело? Ты хочешь искренне чем-то восхищаться? Удивляться? — спрашивает Блейн, перебирая волосы Курта пальцами. Они лежат так на кровати в комнате Хаммела уже пару часов. — В этом вся суть. Я хочу чувства, ощущения, потому что без них все серое. Я мечтал быть актером, а для этого нужны постоянные вспышки эмоций. У меня полный штиль. Мне ничего не надо, я ничего не хочу. Это выматывает. Блейн осторожно приподнимается и перекладывает голову Курта к себе на колени. — Если бы ты понял все это сразу, то не угробил бы печень и легкие, — говорит Блейн, обводя кончиком пальца линию губ Хаммела. — Тебе нужно было с кем-то поговорить. Неужели ты не мог с кем-то поговорить об этом? — Меня никто не слушал. Никто по-настоящему не интересовался. — Отец? — А он бы понял? — Ты мог найти меня, — улыбается Блейн, — ведь я тебя нашел. — Просто у тебя призвание помогать всем жалким и убогим. — Не правда. — Блейн гладит пальцами скулы, и Курт закрывает глаза. — Уверен, что ты и в приюте волонтером работаешь, Андерсон. — Иногда. Все свободное время я трачу на тебя. — Как на самого жалкого и убогого? — Как на самого важного.***
— Тебе нужно меньше курить, — говорит Блейн, поднимаясь с постели. Сейчас где-то два часа ночи. Курт стоит возле окна в футболке и боксерах и затягивается, выдыхая дым на улицу. — Это профилактика, — отвечает Хаммел и улыбается. — Хватит быть таким занудой. — Я не зануда, — смеется Блейн и поднимается с постели. Он выхватывает у Курта сигарету и делает глубокую затяжку, выдыхая дым прямо в лицо парню, от чего тот начинает кашлять. — Когда-нибудь я тебя напою и тогда ты меня трахнешь, — говорит Курт и приподнимает футболку Блейна, разглядывая соблазнительные косые мышцы и дорожку темных волос, уходящую вниз. — Я буду первым? — спрашивает Блейн самодовольно и снова затягивается, выкидывая окурок в открытое окно. — Не понимаю, о чем ты.***
Иногда, решая головоломку, так погружаешься в процесс, что забываешь, когда твои мысли – часть решения, а когда – просто мысли. Курт выходит из кабинета истории, убирая по пути учебники в сумку. На нем все та же белая футболка, а пряди челки выкрашены в фиолетовый цвет. Его браслет болтается на худом запястье, у его шкафчика снова собралась компания футболистов. — И как это у тебя только время находится, Хаммел? — спрашивает один из футболистов, имени которого Курт даже не знает. — Думали, ты целыми днями только и делаешь, что сосешь своему дружку из частной школы, а на прежние пакости у тебя времени нет, — шипит Азимио, ударяя кулаком по шкафчику возле Курта. — Ты все же подхватил у кого-то сифилис и дело дошло до мозга? — скалится Курт, с силой дергая металлическую дверцу. — А тебе сперма твоего дружка в уши затекла? Проси, чтобы больше он тебе на лицо не кончал. Это что за шутки, Хаммел? — кричит тот первый футболист и показывает Курту листок, на котором в фотошопе к фото из порнухи приделаны головы футболистов. — Я думал, ты актив, — смеется Курт, разглядывая фото, — а Карофски хорошо тебя ебет, основательно. — Тебе жить надоело? — кричит Дэвид, припечатывая Курта к шкафчику. — Эй, если тебе так приспичило, сходи в “Скандалы”, завтра у них вроде “любвеобильный четверг”. — Что еще за “Скандалы”? — спрашивает один из толпы футболистов. — Гей-клуб. Спросите у Карофски, он вас туда с закрытыми глазами приведет, — отвечает Курт и тут же получает кулаком по скуле. — Ты совсем ебнулся, Хаммел? — кричит Дэвид, склонившись над ним. — А вы не понимаете, что я этой хуйней не занимаюсь? — кричит в ответ Курт, приложив руку к кровоточащей скуле. В его голосе нет холода, с которым он только что говорил футболистам гадости. Это обида и ненависть. Это снова чувства и эмоции, исходящие изнутри. — А кто тогда? — Я откуда знаю? — Курт резко разворачивается и бежит к выходу из школы. Из его глаз текут слезы, смешивающиеся с кровью на его щеке.***
Курт сидит на подоконнике, свесив ноги с окна и прислонившись лбом к оконной раме. Рядом лежит пачка сигарет и три окурка, на полу – полупустая бутылка бурбона из его тайника. — Курт, что случилось? — Блейн влетает в его комнату и тут же останавливается на пороге, видя голую спину Хаммела в окне. Курт сжимает пальцами дымящуюся сигарету, а второй прижимает пакет со льдом к щеке. — Ты был прав, — шепчет Курт хриплым голосом. Блейн подходит к нему и случайно задевает бутылку бурбона, которая с глухим стуком падает на ламинат и укатывается под кресло. Андерсон перекидывает ноги через раму и садится рядом с Куртом, предварительно накинув на его плечи свое пальто. Он осторожно осматривает синяк на щеке, держа в зубах сигарету, что вставил ему в приоткрытые губы Курт. — Я сегодня испугался, — говорит Курт и кладет голову на плечо Блейна. — Мне стало невыносимо противно, мерзко и гадко, когда они снова прижали меня у шкафчика. Мне стало обидно, потому что я прекрасно понимал, что не справлюсь с одним из них, а со всеми тем более. Еще обиднее было от того, что все проходили мимо, не обращая внимания. Это несправедливо, Блейн, и это душит меня. Душило всю жизнь. Пока я не перестал чувствовать. Я понял: это было защитой. Я сам защитил себя от боли, что дает несправедливость. И сейчас я снова почувствовал ее. Это было ужасно, страшно и отвратительно. И ты был прав. Я знал, что чувствую все. Но сознательно душил в себе эмоции, потому что знал, что на первый план сразу выйдет отчаяние и чувство вины. Я испугался. Я продолжил делать все то же самое. Я продолжил добивать себя. Блейн, я… — Курт не заканчивает, его слова утопают в бессвязных всхлипах и беззвучной истерике. Блейн аккуратно поднимает его за плечи и перетаскивает на кровать. — Отец будет тут, я не могу… — шепчет Курт, утыкаясь носом в плечо Блейна. — Тише, я увезу тебя, — говорит Андерсон и встает с постели Курта, утаскивая его за собой.***
В комнате Блейна тепло и пахнет апельсинами, что он почистил для Курта, когда они поднялись и сняли верхнюю одежду. — Ты точно не хочешь чай? — спрашивает Блейн, ложась в постель рядом с Куртом. Он трясет головой и закутывается в синий махровый плед. — Посмотрим фильм? — Обними меня, — шепчет Курт, и Блейн пододвигается ближе, наваливаясь на кокон, в котором спрятался Хаммел, всем телом. — Поцелуй. Блейн перекатывается и прижимается губами к подбородку Хаммела. Затем целует в краешек губ, обводит по контуру темный синяк, за который завтра выбьет Карофски все зубы, и припадает губами к виску. Они засыпают через пару часов простых разговоров ни о чем. Курт просыпается в полночь и подходит к окну. Кое в чем Блейн был прав. После того, как эмоции начали возвращаться, он начал испытывать самый ужасный и сильный в жизни страх. И это не боязнь тупых футболистов. Это не страх, что его не простят друзья, отец. Это дикий, животный страх потерять то, что сейчас заставляет его держаться, жить и чувствовать. Еще никогда Курт не боялся чего-то так сильно, как потерять Блейна.***
Блейн просыпается посреди ночи от ноющего чувства в груди и, не обнаружив в своей постели Курта, поднимается с кровати. Его тапки шаркают по ламинату в коридоре, и пара ступенек скрипит под его ногами. В гостиной горит один из торшеров. Блейн заходит в просторный зал и сразу наступает на что-то мокрое. — Я разлил, — говорит Курт, подходя к нему сзади. — Я взял из бара твоих родителей бутылку, упал и разбил ее. Блейн поворачивается, чувствуя на бедрах мокрые ладони Хаммела. — Ничего, я уберу, — говорит Андерсон и смотрит на запястья Курта. Все красные тонкие запястья с прозрачной истерзанной кожей. — Что ты сделал? — Упал, — шепчет Курт и медленно оседает в руках Блейна. Андерсон перетаскивает его на диван и бежит на кухню за аптечкой. Он быстро обрабатывает неглубокие порезы и перебинтовывает оба запястья. — Ты же ненавидишь меня, — всхлипывает Курт. Его голос срывается, сам он прижимает пальцы к синим губам. — Ты не прав, — говорит Блейн, прижимаясь губами ко лбу Курта. — Ты вообще редко бываешь прав. — Андерсон обнимает его за тонкую талию и утягивает за собой лечь на диван. Над электрическим камином тикают винтажные часы. С улицы доносится звук ударяющихся об асфальт капель дождя, шум мокрой листвы под порывами ветра. — Мне страшно, — шепчет Курт и закусывает нижнюю губу. — Ты был прав. — Я часто оказываюсь прав. — Мне страшно жить дальше, Блейн. Мне страшно вставать и видеть себя в зеркале. Мне страшно смотреть в глаза отцу и мне невыносимо страшно… — Курт срывается. Его голос хрипит, плечи подергиваются. — Мне страшно потерять тебя. Блейн прижимает его сильнее, зарываясь носом в пахнущие краской волосы. Винтажные часы начинают тикать еще громче. — Ты знаешь песню “Being alive”? — спрашивает Блейн и осторожно поднимается, беря Курта за руку. — Да, — кивает он и встает следом за Блейном. Они делают несколько шагов, держась за руки, словно идут по краю пропасти. Курт думает, что балансирует каждый день, а сейчас поставил и Блейна на свой рвущийся канат. Андерсон включает освещение по периметру потолка зала и подводит Курта к лакированному черному роялю у окна. Он садится на скамейку и хлопает по месту слева от себя, но Хаммел качает головой и встает рядом. Chris Colfer – Being alive Пальцы Блейна ложатся на клавиши, стройные ноты выплывают из-под крышки рояля. Они лавируют в комнате, достигая ушей Курта и продолжают дрейфовать по обширному помещению. Каждая нота, словно дается Блейну с трудом. Каждая нота с тяжелым сердцем выплывает из черной лакированной гавани рояля, набредая прямо на холодную, недвижную фигуру Курта. — Я могу начать, — говорит Блейн и произносит первую строчку грудным голосом. Курт трясет головой и кладет ладонь на клавиши. — Я хочу, — произносит он и кивает, набирая в легкие воздуха.Someone to hold you too close/Кто-то, кто будет очень крепко прижимать тебя
Курт жмурится, не узнавая собственный голос с этими хриплыми отзвуками. Он выдыхает и сжимает пальцами крышку рояля.Someone to hurt you too deep/Кто-то, кто будет ранить тебя слишком глубоко
Он морщится, но продолжает испытывать свой голос. Его горло начинает саднить, и пальцы сильнее сжимаются на крышке рояля.Someone to sit in your chair/Кто-то, кто будет сидеть в твоем кресле To ruin your sleep/Мешать тебе спать.
Горло начинает буквально жечь, и Курту кажется, что это галлюцинация. Его лоб вспотел, покалывания в запястьях обострились.Someone to need you too much/Кто-то, кто будет нуждаться в тебе
Он успокаивается. Его голос не дребезжит, издавая более чистые звуки, хотя и не так идеально, как ему всегда было нужно.Someone to know you too well/Кто-то, кто будет знать всю твою подноготную
Курт разжимает пальцы на крышке и глотает ртом воздух. Его взгляд скользить по стенам, срывается и падает на Блейна, склонившегося над белоснежными клавишами рояля, выжимая из него тягучие ноты.Someone to pull you up short/Кто-то, кто будет резко тебя останавливать, To put you through hell/Пройдет с тобой через ад.
Блейн улыбается. Его щеки и подрагивающие ресницы выдают его улыбку. Он поднимает взгляд, чтобы слушать следующие строчки, смотря Курту в глаза.Someone you have to let in/Кто-то, кого тебе придётся впустить
Курт не в силах отвести взгляд, чувствуя, как ноты, что он пытается взять, бьют его изнутри по грудной клетке, пытаясь вырваться. Ведь не просто так это называется клеткой?Someone whose feelings you spare/Кто-то, чьи чувства ты бережёшь
Блейн облизывает губы и снова наклоняется к клавишам. Курт жмурится и вдыхает. Его голова постепенно избавляется от посторонних призвуков, как и его голос, звучащий ровно и мягко.Someone who, like it or not/Кто-то, кто, нравится тебе это или нет Will want you to share/Захочет разделить с тобой A little, a lot/Малое и многое.
Курт кладет ладонь на крышку и закрывает глаза. Гнев – тоже чувство. Его голос звучит увереннее и жестче.Someone to crowd you with love/Кто-то, кто будет душить тебя любовью
— Ты мог найти меня. Ведь я тебя нашел.Someone to force you to care/Кто-то, кто заставит полюбить и тебя
— … Разве это не борьба? Я возвращаю себя. — Нет, ты добиваешь себя…Someone to make you come through/Кто-то, кто поможет преодолеть трудности, Who'll always be there/Кто всегда будет рядом As frightened as you/Боясь не меньше, чем ты Of being alive/Того, что живёт
Курт неосознанно поднимает одну руку перед собой ладонью к лицу и закрывает глаза, растворяясь в тихих звуках рояля и его собственного голоса. Его более хриплого, менее совершенного, чем раньше голоса, но это не важно. Курт чувствует, как все внутри сжимается и в один момент расправляется, как крылья. Как белоснежные крылья, что светятся в мультиках со счастливым концом. Он улыбается, вытягивая ноту, и полностью отдается на волю чувств, что бурлят не только в нем, но и вокруг него, заполняя всю комнату, весь дом. Блейн продолжает играть, не замечая, как Курт садится рядом с ним, все еще вытягивая ноту и не открывая глаза. Это, может, и не сказка, где в один прекрасный момент к принцессе возвращается ее красота, но маленькое чудо после заветного поцелуя тоже может случиться. Блейн убирает руки с клавишей и дожидается, пока Курт откроет глаза и посмотрит на него. Посмотрит так, как смотрят в первый раз, и поцелует. Поцелует так, как целую уже не в первый и далеко не в последний раз.Being alive, being alive, being alive.
***
Как быстро меняются люди и как медленно вещи. Спустя год МакКинли все та же захламленная школа с толпами учеников и сломанными шкафчиками. Все та же государственная школа, где вечно не хватает денег на оборудование для классов, дополнительные кружки и новые блендеры для Сью Сельвестр. Хоровая не меняется и никогда не изменится. Бред, сидящий за роялем, кивает мистеру Шустеру, когда тот входит и направляется сразу к доске. Он берет маркер и пишет кривым размашистым почерком “Совершенно новый год”. — А разве новый год не в декабре? — Спрашивает Бриттани, заходя в класс. За ней идет Сантана, а следом и все остальные участники хора. — Вы слишком счастливы для руководителя хора, что не вошел даже в двенадцать лучших на национальных, — говорит Сантана, садясь на стул в первом ряду. — Я уверена, в этом году все будет по-другому, — отвечает ей Рейчел и с надеждой смотрит на мистера Шу, ища у него поддержки. — Думаю, Рейчел права, — начинает Шустер и встает в центр зала, но его перебивает стук в дверь хоровой, что всегда открыта. — Простите, — звучит голос, и все участники молча смотрят в сторону входа, — я слышал, у вас открыто прослушивание в хор. Я могу попробовать? — Блейн? — Курт заходит в класс через другую дверь и так же остается, раскрыв рот, смотреть на Блейна, стоящего в дверях хоровой МакКинли. — Я думаю, ты принят, — говорит мистер Шустер и предлагает Андерсону занять свободное место. Курт садится рядом и протягивает ему руку, чтобы тот ее держал все занятие в хоре. Держал и не отпускал. Никогда.***
Все не происходит, как в сказках. Нет ничего, что может случиться мгновенно. Это, как лавина. Помните? Снежные массы, что копятся в течение какого-то долгого времени, и потом наступает так точка, с которой все начинается. Но эта точка – не всё. Это всего лишь начало отсчета, флажок на старте. Не более. Какая-то точка. Весь год Курт и Блейн встречались после школы и проводили время за учебой. Они проводили вместе все выходные, но на время, что Блейн уезжал из города, он “поручал” Хаммела Рейчел, Мерседес или, в крайнем случае, Финну. Курт не вернулся в хор в том году, но ездил с ребятами на национальные. Был свидетелем психоза Куинн и был тем, кто уговорил ее вернуться в хор в следующем году. Он пел в свободное время и иногда для Блейна, пока они ехали на свидание в Брэдстикс. Курт начал меньше курить, перестал пить вообще и резать себя. Он больше не засовывал пальцы в рот, только, если не хотел выразить свое мнение по поводу наряда Рейчел, не более. Сигареты медленнее выходили из жизни Курта, но они заменялись либо поцелуями Блейна, либо разговорами. Иногда парни позволяли себе выехать за город и выкурить одну сигарету на двоих, чтобы вновь почувствовать себя против всего мира. Только на этот раз вдвоем. Курт официально прошел повторное прослушивание в хор с песней “Being alive”. Он провел с Блейном все лето, гуляя в парках, выезжая за город, проводя ночи и дни вместе. Решение Блейна перевестись в МакКинли было обусловлено двумя факторами: во-первых, он хотел лично проследить, чтобы Курт не курил и, если что, заменять сигареты; во-вторых, он слишком сильно скучал по нему, находясь в Далтоне. Они не особо обсуждали эту тему, так как Курта накладывал на нее табу. Он не хотел давить на Блейна, но, увидев его в хоровой, понял, что и не нужно было. — Хочешь выпить кофе? — спрашивает Курт, выходя с Блейном из класса. — Слушай, если тебе так приспичило, пошли в туалет…— тянет Блейн, нахально улыбаясь, и получает кулаком в плечо. — Пошел ты, Андерсон. Блейн притягивает Курта к себе за талию на выходе из школы и зарывается носом в его волосы, вдыхая запах полной грудью. Волосы Курта насквозь провоняли сигаретами.