Особенный фетиш

Это было их маленьким счастьем. Со всех сторон сыпались поздравления, каждый из семьи спешил приехать в гости, привезти подарок и обязательно потискать пухлые щечки малыша. Хибари только отфыркивался по привычке, но сияющие счастьем глаза выдавали его с потрохами. А Тсуна краснел под завистливые присвисты Мукуро, который уже успел обзавестись двумя блондинистыми отпрысками. У Савады было молоко, что даже среди омег считалось редкостью. А с виду и не скажешь, что Тсунаеши стал кормящей мамочкой – грудь по-прежнему оставалась плоской и только чуть набухшие соски выдавали то, что к ним довольно часто присасывался ребенок. Сынок, явно будущий альфа, никогда не жалел папочку, впиваясь губами почти до боли. Хибари тихо посмеивался над недовольным ворчанием супруга. Только смеялся он недолго. Потом альфе стало вообще не до смеха. Об этом маленьком сумасшествии не знал никто. Да и кому вообще можно о таком рассказывать? Хотя Тсуна не сомневался, что Мукуро с радостью выслушал бы самую маленькую подробность их личной жизни, но таким поделиться Савада точно никогда бы не смог. Это же… Более чем странно. Да и вообще, где это видано, чтобы во время кормления ребенка омега выставлял альфу за дверь, потому что у того чуток сносит крышу, и он не может себя контролировать, хотя и отличался крайней сдержанностью. А дело все в чем? Правильно. В Хибари. У совершенно непробиваемого Хранителя Облака был случайно обнаружен странный фетиш – Хибари конкретно вело от запаха молока. Тсунаеши в первый раз даже напугался: он спокойно кормил сына и никак не ожидал, что на него озабоченным вихрем налетит Кёя, которого спустя пару секунд пришлось стремительно выпихивать из комнаты, чтобы не допустить учинение разврата прямо на глазах у бедного ребенка. Когда малыш был накормлен и уложен в кроватку, Тсуна решил разобраться с мужем, но не успел даже пискнуть, как его утащили в постель и не выпускали оттуда в течение часа. Сложно сказать, что Тсунаеши был чем-то недоволен, но на альфу с того самого дня было наложено жесткое табу – никогда, ни при каких обстоятельствах не присутствовать во время кормления ребенка. Хибари злился, обижался, но, натолкнувшись на непоколебимую волю любимого, смирился. Или все же не совсем?.. Этот день был одним из многих, когда они принимали гостей. Весь вечер Савада носился с гостями, с ребенком и только виновато улыбался, смотря на мрачного альфу, который на дух не переносил эти «толпы травоядных в моем доме». В результате Хибари сгреб сына в охапку и утащил его в свой кабинет, куда сунулись только Дино и Мукуро, совершенно влюбленные в спокойного Харуто. Чувствовалось, что малыш взял больше от Хибари, чем от Тсуны, хотя карамельные глазенки были точными копиями глаз папочки. Через пару часов выпроводив гостей и наведя в доме относительный порядок, Тсуна облегченно выдохнул и поднялся наверх, прислушиваясь к каждому шороху. Из кабинета альфы доносился звонкий смех ребенка и тихие короткие смешки Кёи. Омега улыбнулся, проходя в кабинет. - Зря Мукуро волновался, к сыну ты меня не ревнуешь, - Тсунаеши ласково поцеловал мужа, забирая сына из его теплых рук. Харуто недовольно засопел, но, почувствовав запах любимого папочки, прижался к груди шатена, сжимая в маленьких кулачках тонкий хлопок рубашки. Хибари улыбнулся. - Знаешь же, что ревную. В отдельные моменты. - Не начинай, Кёя, - замахал рукой Савада. – Мы в комнате. Хару надо покормить и уложить спать, - заметив, как заблестели глаза альфы, стоило ему только услышать заветное слово, Тсуна обреченно застонал. – Кёееея. Принесешь потом воды, хорошо? - Ладно-ладно, - замахал рукой брюнет. Савада благодарно кивнул и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь. Около десяти минут Хибари просидел в прежней позе на диване, тупо уставившись в зашторенное окно и выжидая. Когда его невеликое терпение приблизилось к критической отметке, Кёя поднялся и спустился на кухню, наливая в высокий стакан прохладной минералки – Тсуна всегда жутко хотел пить после кормления, так что вот так приносить ему воду стало почти традицией. Хибари без стука зашел в комнату, которую они оборудовали под детскую, и замер на пороге, посильнее сжимая стакан. Он никогда не сможет привыкнуть к этому зрелищу – его Тсунаеши, как всегда встрепанный, с горящими глазами, такой домашний, заботливо укладывающий уже посапывающего сыночка в кроватку. Рубашка распахнута почти наполовину, оголяя бледную кожу, тонкие ключицы и набухшие розовые соски, наверняка еще хранящие на себе тепло пухлых детских губок. Губ его сына. Да, именно в такие моменты Хибари прошибала ревность супруга к собственному ребенку, хоть он и понимал, что это до безрассудства тупо. - Кёя? О боже, вода! – Тсуна засветился и подлетел к застывшему альфе, выхватывая из его руки стакан и опрокидывая в себя минералку. – Спаситель ты мой. Хибари лишь машинально кивает, окидывая омегу взглядом, задерживаясь на бусинах сосков. И невольно сглатывает чуть громче, чем обычно: немного пониже левого соска застыла наглая белесая капелька молока – вещь, от которой у Хибари сносило крышу хлеще, чем от течки. - Когда ты так на меня смотришь, мне всегда кажется, что вот-вот съешь, - улыбнулся Тсунаеши, прекрасно видя, что творится с любимым, и реагируя на это – запах альфы стал просто невыносимым для омеги. – Пустишь в ванную? Мне надо привести себя в порядок. Хару сегодня не очень аккуратно покушал. - Нет, - Хибари привлекает шатена к себе, обхватывая руками за талию и потираясь носом о шею. От Тсунаеши пахнет просто крышесносно – привычной карамелью и примешавшимся к ней молоком. – Не отпущу. - К-кёя, - Савада мелко дрожит, когда брюнет скользит влажными поцелуями по шее, кончиком языка касаясь там, где несколько лет назад багровым пятном горела свеженанесенная метка. Сейчас не осталось даже шрамов, но Кёя всегда безошибочно определял место, где она была – кожа там стала просто невероятно чувствительной. - Мм? - Животное, ну что ты делаешь? – выдыхает Тсуна, с некой опаской наблюдая за действиями мужчины. Обычно он приходил к Хибари уже после душа, и теперь не знал, во что выльется этот нездоровый фетишизм. - Хочу доесть… за сыном, - Кёя склоняется ниже, облизывая пересохшие губы и не сводя глаз с маячившего перед носом розового соска. – Нельзя? - Как ребенок, Кёя, - покачал головой омега, стараясь контролировать себя. – Можно. Получив официальное разрешение, Хибари заурчал, как огромный кот, и приник губами к соску, исполняя свою маленькую мечту. Тсуна вздрогнул от легкой боли, когда набухшей плоти коснулись острые зубы, и зарылся пальцами в волосы мужа, привлекая его теснее и постепенно начиная получать от этого удовольствие. А Хибари посасывал комочек плоти, кончиком языка подцепляя выступающие сладкие капельки молока, и чувствовал себя наглым вором, ведь это принадлежит его сыну. Хотя, какая сейчас до этого разница, когда молоко на вкус невероятно сладкое и пахнет так одуряюще. - К-кёя, хватит, - почувствовав, что альфа увлекся, попросил Тсуна, чуть потянув за пряди волос. Хибари оторвался, напоследок слегка прикусив сосок и совершенно пошло облизнувшись, отчего шатена бросило в краску. - Харуто спит? – по-прежнему не выпуская омегу из рук, поинтересовался мужчина. - Если до сих пор не подал голос, то очень крепко спит, - с ласковой улыбкой заметил Тсуна, прижимаясь к любимому крепче. От легкого возбуждения начинало лихорадить, и близость желанного альфы не способствовала успокоению. - Тогда не отпущу тебя совсем, - усмехнулся Хибари, утягивая супруга за собой в спальню. В такие моменты Тсуна даже сомневался, а было ли все это: мафия, жестокие тренировки с тем, кого он сейчас зовет мужем, и беспощадные бои. Это окружает его до сих пор, и он против воли научился подчинять и ставить на колени. А тех, кто отказывался подчиняться стальному карамельному взгляду, приносил к его ногам Хибари. Ведь недовольных боссом-омегой было много. Всех скрутили. А ведь в некоторых вещах они были правы. Да, он действительно громко стонет, подставляется и практически умоляет о сексе, но только не с кем попало, как говорили эти опрометчивые люди в последние минуты своей жизни. Он никогда не знал ничьих ласк, кроме своего истинного альфы. Единственного, всегда желанного и такого нетерпеливого. Стоит только закрыть за собой дверь, как Тсуна тут же оказывается прижат спиной к стене, а между ног упирается колено брюнета. Савада шумно выдыхает: да, Кёю сильно повело, а его вслед за ним. Возбуждение разносится по телу мягкими волнами, а запах альфы окутывает со всех сторон, раздражая чувствительные рецепторы. - К-кёя, что ты творишь? Давай хотя бы до постели дойдем, - взмолился Тсунаеши, теряя голову от желания, но стараясь еще хоть как-то контролировать ситуацию. - Не хочу, - нетерпеливо отозвался Хибари, стаскивая с себя и с омеги одежду. – Хочу тебя так. - Не надо было тебе… разрешать, - говорить удается с трудом, дыхание перехватывает от чувственных ласк: Кёя с точностью знает, где прикоснуться так, чтобы его омега растаял и стал податливым, как приласканный котенок. - Помолчи, - жадный поцелуй перекрывает все пути к отступлению. Тсуна мычит в губы альфы, прижимаясь и обхватывая его за шею руками. Все-таки Хибари вертит им, как хочет. Чувствительное тело покорно отзывается на ласки. Когда Кёя подхватывает его под ягодицы, сильнее вжимая спиной в стену, Тсуна отрывается от губ мужа и громко стонет, скрещивая ноги на пояснице брюнета. - Давно ты так с ума не сходил, - выдыхает Савада, словно невзначай потираясь, позволяя в полной мере ощутить свое возбуждение. Он обожал, когда Хибари забывался и вел себя с ним так: импульсивно, жадно, открыто. Без томительных ласк, хоть и их Тсунаеши любил не меньше. В ответ Хибари лишь рычит, вгрызаясь в шею и проталкивая в сжимающееся отверстие пальцы. Тсуна упирается затылком в стену и стонет, сильнее надавливая пятками на поясницу, привлекая к себе теснее. - Кёя, не дразни, - жалобно просит Савада, сжимаясь. У Хибари вырывается полухрип-полустон, и он убирает пальцы так же резко, как и протолкнул их. Тсуна не успевает выразить недовольство: Кёя одним слитным движением проникает в него, сжимая пальцами бедра. Шатен прикусывает губу, чтобы заглушить рвущийся наружу вскрик, и вцепляется ногтями в плечи альфы. Тут Хибари не изменил себе и не стал миндальничать, сразу набирая сводящий с ума бешеный темп. На каждое движение хочется отзываться стоном, но Тсунаеши не позволяет себе такой роскоши, принимаясь губами ласкать влажную от пота, солоноватую на вкус кожу шеи и плеча мужчины, ногтями царапая спину. Они оба теряются в запахах, ощущениях и ласках. Каждое движение разлетается по телу пучком острых иголок возбуждения, подводящих ближе к финишной черте. Хибари порыкивает ему на ухо, изредка прихватывая мочку губами, а Тсуна тихо всхлипывает, ощущая внизу живота тугую спираль, которая мгновение спустя распрямилась, окатывая с ног до головы волной удовольствия. Кёя кончает чуть позже, стискивая омегу почти до боли в ребрах. А после они заваливаются на прохладную постель, расслабляясь в объятиях друг друга. - Ты безумец, Кёя, - укоризненно проговаривает Тсуна, разомлев от ласковых поглаживаний по спине. – Зачем было так срываться? - Что ты имеешь в виду? – Хибари улыбается, прекрасно понимая, о чем ворчит его зверек. - Трахнулись, как спешащие озабоченные подростки, - пробурчал Савада, накрывая себя и альфу одеялом. Влажное тело остыло и теперь стало холодно просто так валяться. А уж кому-кому, а ему болеть никак нельзя. - Кое-кто тут совсем не против, - хмыкнул Кёя, наблюдая за смущенным супругом. - Животное. И ребенок, - уверенно заявил Тсуна, на секунду замерев и прислушавшись. Но нет, в доме стояла звенящая тишина: сын спал крепким сном. - Слышал, зверек, и уже не раз. В их доме постоянно кто-то ошивается. Множество людей, которые обожают тискать за щечки их сына и доставать по-прежнему вспыльчивого Хибари. Но никто, даже самые близкие люди, не знает, что когда засыпает ребенок, Тсуне не становится проще жить. Потому что просыпается второе дите, озабоченный фетишист с совершенно недетскими запросами.