Симпатика

Предупреждение: вхламный!Хань; слабонервным - удалиться, сильнонервным - пристегнуться!

◄ 8 ►

Хань смотрел на стоявшую перед ним бутылку виски так, словно та была его личным врагом номер один. Он перевёл взгляд на пустой стакан и решил, что врага надо добивать. Особенно после непонятного звонка Сэхуна. Сэхун пристал, как банный лист, и задавал странные вопросы: дескать, почему это Хань в такое время не дома, и где он вообще ошивается. Избавиться от Сэхуна удалось только после того, как Хань заплетающимся языком объявил ему, что он гордо пьёт в одно лицо и по какому адресу. С первой попытки ухватить бутылку не получилось, зато вторая увенчалась успехом, хотя Хань всё же расплескал виски по столу, пока пытался наполнить стакан. Кое-как поставив бутылку на стол и, убедившись, что эта "пизанская башня" падать не намерена, Хань обхватил пальцами стакан, поднёс к губам, зажмурился и опрокинул. Обжигающая жидкость хлынула по горлу. На миг стало дурно, но Хань справился, деловито хлопнул стаканом по столешнице, шмыгнул носом и утёрся рукавом. Порядок. Вроде бы. Хотя нифига... Хань вообще не пил два года, но после сеанса с Каем... Нет, не с Каем, а с Чонином, да. После сеанса с этой упрямой скотиной он всё-таки сорвался. Горький осадок требовал чего-то значимого, а всё прочее не помогало. И Хань знал, что выпивка тоже не поможет, но это был лучший вариант из возможных, потому что он мог хотя бы надраться до свинского состояния, как в былые времена в Академии с Минсоком, и выпасть из реальности пускай на одну ночь. Зато спокойную ночь. Чтоб мёртвый штиль, поникшие паруса и даже на вёслах — никак. — Идеальный рас... расла... расклад. Во! — веско сообщил он бутылке, упрямо притворявшейся "пизанской башней". — А ты... скотина такая... просто ничё не понимаешь. Да. Потому что... Потому что... А почему это ты, упрямая скотина, ничё не понимаешь, а? — Удручающе жалкое зрелище, однако, — мерзким голосом, противно похожим на голос Бэкхёна, заявила Ханю совесть откуда-то сверху. Хань задрал голову, попялился с минуту на потолок питейного заведения, медленно моргнул и возмущённо ответил: — А ты, совесть, не пошла бы на хрен? — Ты куда лучше меня разбираешься в этой сфере. Впрочем, меня это удручающее зрелище радует. И твоя неспокойная совесть — тоже. Вообще-то я с тобой поговорить хотел, но ты, похоже, недееспособен. — Это кто тут неде... неге... неспо... тьфу! Чё за слово такое изрва... извра... извра-щён-ное? Твою мать... — Хань поймал бутылку и наполнил стакан, вновь частично пролив виски мимо. — Так это кто тут нете... нене... негееспособен? Это я неге... неде... Ну тва-а-арь! — Ну и надрались же вы, китайский отрок. Аж язык заплетается. — Бэкхён, уйди, а? На хрен. Вот вообще. Я морально готов к слоникам, чёртикам и даже слоникам, но к такой засаде — не готов. — Хань лихо опрокинул стакан, причмокнул губами и прижал ладонь ко рту. — Может, сблеванёшь? — с лёгким сочувствием предложил голос, до сих пор подозрительно похожий на голос Бэкхёна. — Я тут вот как раз думаю об этом, — признался Хань шёпотом бутылке по большому секрету. Покосился направо, потом налево и выплеснул остатки виски в стакан. — Нужна добавка... — Куда тебе ещё? — В меня поместится, но-но! Я и не так могу. Я вообще... о-го-го какой! — Господи, за что мне это? — И не говори. Каждый день задаюсь этим вопросом, но нифига... Он не отвечает. — Кто? Хань проглотил последнюю порцию обжигающей жидкости, икнул и привычно утёрся рукавом. — Вот всё тебе расскажи, да? А хрен тебе вот! Никому-никому. И вообще, отстань от меня, а то ща как дам те в лоб... — Хань попытался встать, но на море была качка. Сильная. На ногах удалось удержаться только после того, как он вцепился руками в край стола. — Шесть баллов. Маленькое такое, буквально крошечное цунами, да? Хань отпустил стол и едва не вспахал пол носом. Не вспахал, потому что его поймали за шиворот, как котёнка, и безжалостно встряхнули так, что Ханя едва не вывернуло наизнанку. Он испуганно зажал себе рот сразу обеими руками и икнул. — Ты чё? Щас же всё наружу полезет... — О, ну надо же. И кто бы мог подумать, пьяный ты свинтус. Пойдём и освежим тебя немножко. — Не хочу. Мне нужна бутылка, машина и... — Что-что тебе нужно? Какая ещё машина? Придурка ты кусок. Кто тебя в таком состоянии за руль пустит? Так невтерпёж переехать кого-нибудь или самому убиться? — Ла-а-адно, — покладисто протянул Хань, подрыгал ногами, но не помогло. — Мне надо бутылку виски, машину с шофёром и в школу тэк... тэ... до-о-о... короче, в школу. — Знаю я, в какую тебе надо школу. Вопрос в другом — а ты нужен в той школе хоть кому-нибудь? — Я вот как раз буквально щас собирался это выяснить, — грустно поведал Хань собственным ботинкам. Очень хотелось блевать, а ботинки было жалко. — А без бутылки никак? — Без булытки... тубылки... тьфу! Без бу-тыл-ки я прорезвею. Протре... звею. Не, не вариант. Булытка, то есть, тубылка, хотя нет, как её там... Короче, мне надо виски. — Да чего же ты жалок... — И вовсе не... — Хань помолчал, соображая, потом понял, что слово выговорить не сможет, да и вообще забыл, что там было за слово такое, и махнул рукой, подытожив по-простому: — Я мужик. — А пафоса-то сколько! Ага, ты у нас мужик, но иногда такая редкостная сука... Хань ради приличия задумался на минуту, потом решил обидеться. Демонстративно. С этим случилась накладка, потому что его за шкирку отволокли к стойке. Повозмущаться он забыл, когда углядел рядом непочатую бутылку виски. Кое-как он расплатился, прихватил бутылку и позволил отбуксировать себя в неизвестном, но смутно знакомом направлении. Его посадили явно в чужую машину, и он вырубился, крепко прижав к груди драгоценную бутылку. Проснулся у школьной ограды, вывалился из салона, едва не разбив в процессе бутылку, доволокся с чужой помощью до внутреннего дворика школы, а потом его втолкнули в дверь и заперли. Хань для приличия поскрёбся, потом постучал, попытался пнуть дверь ногой и едва не растянулся на полу. Дверь открываться не желала. Позднее оказалось, что дверь открывалась внутрь, и надо было просто потянуть на себя, но Хань тогда до такой сложной манипуляции не додумался, потому огляделся и побрёл по длинному коридору моряцкой походкой, поскольку изрядно штормило, и палуба под ногами коварно взбрыкивала, норовя уронить Ханя за борт вверх тормашками. — В море — только на пароме, — клятвенно пообещал себе Хань, скрутил крышку с бутылки и сделал отменный глоток прямо из горла. — Щас спою... Спеть не получилось — кто-то начал петь раньше. И кто бы это мог быть? Хань навострил уши и двинулся к источнику звука. Там, кажется, не только пели, но ещё и оркестр присутствовал. Или нет... Хань ввалился в просторный класс, запнулся о маты и растянулся на гладком полу. Бутылка не разбилась, но упала на бок, стремительно теряя содержимое. — Твою мать... Хань приподнялся на локтях, ухватился ладонями за пол, чтобы не шатало, и уставился во все глаза на танцующего Кая. — Ого, какие клёвые зелёные чёртики... Один. Зелёный чёртик. Ну ладно, не очень-то и зелёный, но... Чёртик, удивительно похожий на Кая, повернулся и остановился. Хань помахал ему рукой, изобразил пальцами "пис", уткнулся носом в пол и блаженно прикрыл глаза. Хотелось спать. И к "белому другу". И Хань пока не мог понять, чего же ему хотелось раньше. Наверное, всё-таки к "белому другу". Ханя снова ухватили за шкирку и куда-то поволокли, но он уже привык и не сопротивлялся, а после с вожделением обнимал драгоценного "белого друга". Пообнимавшись где-то полчасика и позволив себя умыть, Хань просто отрубился. Проснулся он от ощущения, что у него во рту проросли кактусы, словно в какой-то грёбаной пустыне. Хань распахнул глаза, но ничегошеньки не увидел. Успел даже испугаться, что ослеп, но потом понял, что вокруг просто темно. Покопошился, ощупал всё вокруг руками и понял, что лежит на жёстком диване, прикрытый пледом. Хань проморгался, сполз с дивана и отправился исследовать незнакомую локацию. Исследование превратилось в увлекательное приключение во мраке с подарочным бонусом в виде шишек на лбу и иных местах. Во-первых, темно же; во-вторых, Ханя всё ещё штормило; в-третьих, он, кажется, отлежал себе правую заднюю, которую не мешало бы перековать... то есть, он где-то посеял ботинок с правой задней. На левой ботинок был. Хань остановился и крепко задумался. После напряжённого мыслительного процесса пришёл к выводу, что задача по поиску копыта, то есть, подковы с правой задней в его нынешнем состоянии невыполнима, зато расковать левую заднюю ему раз плюнуть. Хань хлопнулся попой на пол, ойкнул, когда в ягодицу воткнулось что-то острое, пошарил под собой рукой, озадаченно ощупал добычу и фыркнул, сообразив, что это детская игрушка из пластмассы. Отложив игрушку в сторону, Хань нашарил левую ногу и стянул ботинок, пошевелил пальцами на ноге, кое-как поднялся и бодро потопал дальше босиком. И с разгона впилился лбом в косяк, едва слышно, но грязно выругался, пошарил перед собой руками и вписался в дверной проём. В новом помещении было аж два окна и куда светлее. И это оказалась кухня. Или что-то подозрительно на кухню похожее. Хань радостно заулыбался, разглядев прямо по курсу раковину, кинулся туда, повернул вентиль и принялся жадно пить холодную воду прямо из-под крана. Пил и пил, заливая водой пустыню и кактусы во рту. Пил до тех пор, пока не начал икать. Пришлось задерживать дыхание и делать вдохи с открытым ртом, дабы унять икоту. Управившись с этим, Хань ещё чуть попил и закрутил вентиль. Теперь предстояло обратное — полное опасностей и приключений — путешествие к дивану. Миновав коварный дверной проём и благополучно разминувшись с косяком, Хань наступил ногой на пластмассовую игрушку, зашипел от боли и запрыгал на одной ноге, немедленно впилившись в неучтённый косяк, которому на пути Ханя точно делать было нечего. — Да чё за лабиринт такой? — шёпотом возмутился Хань и влип в стену. — Какого хрена ваще?.. Где я? Стена сочла ниже своего достоинства ответить на вопрос и высокомерно промолчала, что, с точки зрения Ханя, не делало ей чести. Могла бы и сподобиться. Сущая мелочь ведь, но нет же, надо же гонор показать... Хань ощупал стену руками и медленно двинулся вдоль. Благоразумно, ибо вскоре нащупал ещё косяк, о который вполне мог разбить себе лоб. Хань просочился в приоткрытую дверь и повёл перед собой руками, поморгал. Если тут окно и было, то его плотно завесили шторами. Хань осторожно двинулся дальше, слепо водя перед собой руками, но это не спасло его от подлого удара под колено. Хань даже пикнуть не успел, как рухнул лицом вниз. Полежал с минуту, потом сообразил, что рухнул на что-то, очень похожее на кровать. Поводил руками, нашарил одеяло, провёл ладонью по гладкой простыне и даже нашёл подушку. Красота. Хань лениво выбрался из одежды, скинул её на пол, заполз под одеяло, обнял подушку и с блаженным выдохом зажмурился. Матрас, конечно, был несколько жестковат, но Хань решил проявить терпимость и не привередничать. Он перевернулся на живот, уткнулся носом в подушку и всего через минуту сладко засопел. Без единой мысли в голове и без сновидений. Спал недолго и проснулся из-за смутного беспокойства. Приоткрыв глаза, обнаружил, что в комнате стало немного светлее. В стороне от кровати угадывался оконный проём, прикрытый шторой. Но дело было не в этом. Потребовалось потратить несколько минут на разгон мозга и анализ ощущений. Дошло. Хань проснулся, потому что ему стало жарко. А ещё сердце билось быстрее, чем в норме, и дыхание стало шумным и неровным. И Хань лежал под одеялом весь мокрый от пота, как мышь под шапкой. Он хотел повернуться на спину, но замер. Потому что привалился к явно чужому горячему телу. Обнажённому и гибкому, знакомому. Тело лежало, вытянувшись на спине, дышало размеренно и неспешно. Хань нашёл собственную ладонь на чужой груди. Под пальцами ощущалась гладкая кожа. В полумраке он различил резкие черты и лохматую длинную чёлку. Медленно и очень осторожно отвёл чёлку со лба. Кай опять забрался к нему в постель. Или Хань просто спал беспокойно? Наверное, потому что ему приснилось, что Кай умер. Жуткий сон. И бесконечно длинный. Закусив губу, Хань кончиками пальцев гладил Кая по скуле. Наклонившись, согрел выдохом подбородок и невесомо поцеловал ямочку. Кажется, пока он спал и смотрел страшный сон, Кай стал ещё красивее. А через пару часов надо будет вставать и бежать в Академию. И в лабораторию забежать, чтобы проверить расчёты Бэкхёна и Чондэ. И успокоить опять чем-нибудь недовольного Минсока. Кай тихо вздохнул, облизнул губы и закинул левую руку за голову. Хань невольно улыбнулся: он не раз подмечал, что спящий Кай выглядел тёплым и удивительно умиротворённым. Кстати... Хань напряжённо свёл брови к переносице и чуть поморщился. Голова жалобно ныла, и очень хотелось пить. Неужели вчера всё-таки случилась пятница, и он перебрал в компании Бэкхёна пива? Странно. Хань безотчётно провёл ладонью по шее Кая, любуясь совершенными линиями, прикоснулся к ключицам, пальцем очертил их, обвёл в круг тёмный сосок и аккуратно потянул одеяло к себе. Полторы минуты на то, чтобы увидеть Кая от макушки до кончиков пальцев на ступнях. И Хань испытал гордость Создателя за собственное творение. Прижал ладонь к твёрдым мышцам на животе, погладил, провёл по бедру. Поколебавшись немного, встал на четвереньки, сдвинулся к ногам Кая и снова улёгся, зато теперь мог достать и руками и губами. Начал с того, что коснулся бедра языком и оставил на смуглой коже широкий влажный след, тронул губами низ живота раз, другой и легонько подул. Довольно хмыкнул, потому что Кай не проснулся, но его тело отреагировало на прикосновения Ханя. Прислонился щекой к бедру и сделал вдох. Напрасно, потому что это только сильнее распалило его. Хотелось... хотелось... Хань приподнялся, полюбовался на Кая, обречённо вздохнул и решил сдаться. Мягко тронул губами головку, потом — кончиком языка, осторожно обхватил пальцами ствол, сжал губами плотнее. Тихо фыркнул через пару минут и запустил член за щеку, трогая пальцами у основания и поглаживая чувствительную кожу. Мышцы на теле Кая напряглись, он шевельнулся, потом прижал левую ладонь к глазам, потёр, вздохнул и приподнялся на локте. Хань быстро отпрянул, сдвинулся и упёрся рукой ему в грудь, заставив упасть обратно на простыни. Через миг жадно целовал, запутавшись пальцами в тёмных волосах у Кая на затылке. Лёгкая растерянность Кая его не остановила — он не собирался отпускать соблазнительные полные губы, ещё и прижался всем телом к горячему боку, провёл ладонью по гладкой груди, игриво царапнув ногтями сосок. Хань немного смутился, когда Кай попытался его оттолкнуть, но быстро оклемался, прижался сильнее и принялся посасывать нижнюю губу и кончик языка. Он крепко обнимал Кая и продолжал целовать, сходя с ума от собственной настойчивости. Зато это помогало намного лучше, чем любое иное средство от похмелья. Хань растянулся на простыне, отпихнул в сторону подушку и с силой притянул Кая к себе, заставил практически свалиться сверху и вдавить в матрас. Жёстко под спиной и тяжело под весом Кая, но всё вместе — здорово. Хань тихо застонал, когда к низу живота прижалось твёрдое и горячее. На этот стон Кай ответил шумным и резким вдохом и несдержанным поцелуем, больше похожим на... Никогда раньше Кай так Ханя не целовал. До отчётливого вкуса крови на губах и на кончике языка. Хань невольно впился пальцами в широкие плечи, цепко и сильно, безжалостно царапая и раздирая кожу короткими ногтями, оставляя длинные полосы. Было больно и горячо до дрожи, и совершенно не хотелось останавливаться. Наоборот. Ханю вообще казалось, что он умрёт, если остановится. В ушах бешеной барабанной дробью отдавался пульс, вкусовые рецепторы на языке выли и грозили взорваться, если поцелуи не кончатся или кончатся, кровь казалась сладкой и какой-то алкогольной, потому что пьянила. Невозможность сделать нормальный вдох обостряла все ощущения раз в двадцать. Хань изо всех сил хватался за Кая и продолжал полосовать его спину ногтями, сжимал коленями бока и тянул к себе, с силой зажмуривался, ощущая трение напряжённого члена о свой живот. И мечтал о том, чтобы... Глухо застонал, выгнувшись, запрокинул голову и всхлипнул, когда кожу на шее опалило, будто огнём. Поцелуй-укус, горько-сладкий до поджавшихся пальцев на ногах. И непременно останется след, который не спрятать и ничем не замазать. Ну и чёрт с ним... Хань жадно взял в рот пальцы Кая, пососал, потом тщательно облизал всю ладонь. И затаил дыхание, чтобы выдохнуть с шумом и сорваться в стон, когда один из влажных пальцев оказался у него внутри. Он вновь безжалостно вцепился ногтями в плечи Кая, отвлёкся на протяжный стон и подставил губы для поцелуя, разомкнул их, впуская глубоко в рот быстрый и настойчивый язык. Непроизвольно развёл ноги шире, потому что Кай растягивал его уже двумя пальцами. Хотелось быстрее и больнее. Хань любил пальцы Кая, но сейчас этого ему не хватало. Ему сейчас вообще Кая не хватало, пусть он и вжимал Кая в себя со всей силы. Хань ничего не понимал, но и понимать не хотел — мысли окончательно сбились в огромный ком, где реальность и сны настолько перепутались, что с разбега не разобраться. К похмельной пелене примешивалась пелена неукротимого желания, и это окончательно отключало жалкие остатки здравого смысла и чего-то похожего на рассудок. Хань прямо сейчас не отпустил бы Кая даже под дулом пистолета. Он хотел быть вбитым в матрас, взорваться от оргазма — и сразу в рай. Желательно в компании Кая. И к чёрту весь мир с его проблемами и несовершенством. Распахнув глаза, поймал взгляд Кая и судорожно втянул в себя воздух. В груди разлилась боль. От этой боли хотелось либо громко кричать и выть, либо окончательно сойти с ума и просто разбить себя вдребезги о Кая. Хань робко тронул кончиком пальца слипшиеся от влаги тёмные ресницы, прижался губами к уголку рта и обнял Кая за шею. Оба хрипло дышали, не двигались и молчали. Недолго, потому что... Потому что. Потом Хань стонал, срываясь на вой, отвлекаясь на болезненные поцелуи-укусы и выгибаясь под Каем, пока пальцы двигались внутри его тела, растягивая гладкие стенки и края входа. После — задыхался, когда его одним сильным рывком практически насадили на член. Он стиснул бока Кая коленями, запрокинул голову, закусил губу до крови, чтобы сдержать короткий тонкий стон, но не смог. Кай соединил их одной плотью, но Ханю хотелось большего. И он не смел просить об этом. Даже если бы его дыхание было ровным, горло не саднило, голос не был сорван к чёрту — он и тогда не смог бы, не посмел бы. Он позволял себе лишь отчаянно цепляться за Кая, целовать без конца со всей страстью, льнуть к напряжённому телу собственным в немой мольбе. Кай мощным толчком вжал его в матрас, пометил жгучим поцелуем шею, закинул ногу себе на плечо, вцепившись пальцами под коленом до боли. Резкий рывок, ещё один, ещё — всё быстрее. Хань закрыл глаза, отвечая на каждое движение короткими отрывистыми стонами. Обмяк и распластался под Каем, позволяя вбивать себя в матрас и откровенно наслаждаясь заданным темпом, забывая дышать и смыкать губы. Хватался за скользкие от пота плечи, шею, вскидывал бёдра, чтобы острее ощущать до безумия желанную близость. Всё, что он хотел сказать, он мог говорить только прикосновениями губ, выдыхать, оставляя непроизнесённые слова едва ощутимым теплом на смуглой коже, зашифровывать всё в хриплых стонах, всхлипах и слабых вскриках, пытаясь даже их наполнить смыслом. "Если хочешь, возьми. Вот он я. Забирай всего. Без остатка". Надолго не хватило — сил не осталось даже на стоны. У Ханя получались только хрипы, разбавлявшие сдвоенное тяжёлое дыхание вместе с рваными незавершёнными поцелуями. Кай терзал его губы, продолжая вколачивать его в матрас, и он мог лишь беззвучно улыбаться в те краткие мгновения, когда их губы отдалялись перед тем, как вновь встретиться. Потом Ханю уже казалось, что в его теле не осталось костей, а Кая всё равно ему было мало. Наверное, они оба напоминали умирающих от голода людей, набросившихся на расставленную перед ними еду. Насыщались друг другом с жадностью, даже зная, что это может убить обоих в равной степени. Хань дёрнулся, рывком вскинулся вверх, выгибаясь, выталкивая из лёгких остатки воздуха и пачкая собственный живот тёплым и вязким. Рухнул на простыни без сил, будучи не в состоянии сделать вдох и принимая новые быстрые толчки, расслабленно подрагивая под Каем всем телом и утопая в неге и истоме, накативших после оргазма. Увлечённо смотрел, как менялось лицо Кая, ловил отражение удовольствия в каждой чёрточке и улыбался из последних сил, когда Кай едва успел выйти из него и кончить ему на бёдра и живот, смешав их сперму. Кай упал рядом с ним, вытянулся на спине. Припухшие от бесчисленных поцелуев губы влажно блестели, дыхание было частым и неровным. Хань завороженно пялился на строгий профиль и мечтал дотянуться поцелуем до лёгкой горбинки на носу. Только мечтал. Воплотить мечту в реальность не мог — ни руки, ни ноги не держали. Он планировал отдышаться, повернуться на бок и крепко обхватить Кая руками. Вырубился примерно на второй стадии грандиозного плана и на мысли, что Кай — это Чонин. И вырубился качественно — не на час или два, а куда дольше. Хань проснулся от бьющих в лицо ярких солнечных лучей. Машинально натянул одеяло на голову, повозился немного, потом сел и зашипел от неожиданности — кожу на животе и бёдрах стянуло. И это были не все мелкие неприятности. С кровати он слезал бочком и очень осторожно, к двери двигался тоже не в темпе вальса. Прижав ладонь к ягодице, робко выглянул из комнаты. Поскольку проснулся Хань в одиночестве, то первым делом решил выяснить, куда подевался Чонин. С другой стороны, мотаться по чужому дому в костюме Адама, украшенном вместо фигового листка засохшей на коже спермой, немного неловко. Особенно в свете того, что Чанёлю полагалось утром вернуть Солли. И Солли явно не заслуживала, чтобы её шокировали подобной непристойной картиной. Убедившись, что в коридоре нет ни души, Хань короткими ковыляющими перебежками помотался между дверями, но таки нашёл ванную и юркнул туда. К его досаде на двери ванной не оказалось ни замков, ни шпингалетов, ни засовчиков. Безобразие! Ладно бы, если б Чонин жил один или с парнем, но у него же дочка. Глухонемая дочка, которая в любой момент могла зайти в ванную и увидеть... Хань влип лбом в ладонь и постарался отключить воображение, чтобы мыслить пристойно и конструктивно. Додумался до того, чтобы залезть в ванну и повернуть вентиль. Пока торчал под тугими струями, лениво вспоминал всё, что случилось накануне, в обратном порядке. Бессильно прислонился спиной к стене, выложенной голубой плиткой, сполз вниз, обхватил колени руками и обречённо закрыл глаза. Чёрт возьми! Он надрался, как свинья, ввалился в школу Чонина, блевал в сортире, спал на чужом диване, а потом просто взял и запрыгнул к Чонину в кровать. Ещё и домогался. Правда, домогался успешно и был до смерти от... Хотя неважно. Он же не знал, что кровать занята. Жалкая отмазка, конечно, никто в неё не поверит, пусть это даже сто раз чистая правда. Но что теперь подумает Чонин? Что Хань надрался, как свинья, и просто захотел секса? Хань тоскливо вздохнул, приоткрыл правый глаз и осмотрел собственный кулак, прикидывая, куда себе лучше врезать, чтобы в мозгах прояснилось. Задумчиво прислушавшись к себе, пришёл к выводу, что у него раскалывается голова — от щедрых возлияний, пощипывает кожа в тех местах, где Чонин наставил губами автографы, и саднит между ягодицами, что целиком и полностью тоже вина Чонина, хотя... а чего Хань хотел от секса без смазки? И это ещё хорошо, что он периодически забавлялся с игрушками, а то после воздержания в четыре года Чонин там бы вообще всё к чёрту раздраконил с таким-то... гм... Неважно. Ко всем мелким неприятностям примешивалась львиная доля удовлетворения и приятной расслабленности в мышцах. Оказывается, Хань уже почти забыл это непередаваемое чувство, что возникало исключительно после отличного секса — и ни от чего иного. Хань вскинул голову, когда распахнулась дверь ванной. Чонин, облачённый в свой неизменный военный комбинезон, молча повесил на перекладине у стены пушистое белое полотенце и немного помятую одежду Ханя. Так же молча и ушёл, не взглянув на Ханя и бесшумно прикрыв дверь. Хань дотянулся до вентилей и обрушил на себя потоки ледяной воды, чтобы в голове прояснилось. С Каем никогда легко и просто не было. Значит, с Чонином тоже легко и просто не будет. И всё, что случилось... так только сложнее. Ну и чёрт с ним. Хань не сожалел. Сложнее, значит, сложнее. Он уже четыре года жил как в головоломке — и ещё поживет. Наскоро вытеревшись, Хань запрыгнул в одежду и порепетировал перед дверью: — Ладно, упрямая скотина, ну сейчас я тебе такое устрою... Он помотал головой, вздохнул и с опаской покосился на дверную ручку. Почему-то выходить из ванной совершенно не тянуло. Ни капельки. Хань даже огляделся в поисках надёжного укрытия, постарался втиснуться под ванну, но смог запихнуть туда только левую ступню, которая для полного счастья ещё и застряла. Он судорожно подёргал ногой, чуть не взвыл в голос от боли, шлёпнулся на коврик задницей, поморщился от массы "приятных" впечатлений, упёрся другой ногой в бортик ванны и попытался высвободить левую конечность. Конечность застряла намертво и высвободиться категорически отказалась. Хань пыхтел, сопел, беззвучно матерился сразу на трёх китайских диалектах, потел, но добиться ничего толком не смог — нога чувствовала себя в узком зазоре между полом и ванной просто отлично и возвращаться в распоряжение законного владельца не собиралась. От отчаяния Хань замерил расстояние между полом и ванной пальцами и крепко задумался над тем, как он вообще умудрился туда просунуть ступню, ведь, согласно замеру, это было попросту невыполнимо. Хань с тоской полюбовался на синий узор на потолке, покосился на левую ногу, резко упёрся правой в бортик и сильно дёрнул. Вновь едва не взвыл от боли, но ногу спасти не смог. Она словно в капкан попала. Ну вот что ты будешь делать? По ту сторону двери — Чонин, по эту — Хань с застрявшей ногой. Даже на помощь не позвать... Кстати! Хань лихорадочно зашарил по карманам, нашёл телефон и отправил вызов Сэхуну. — М-м-м? — Судя по сонному голосу, кое-кто ещё дрых, как сурок в зимней спячке. — Сэхун! — заорал шёпотом Хань. — Мне срочно нужна помощь! — Угу... Какая? И почему ты шепчешь? — Чтобы меня никто не услышал. Кроме тебя. Понимаешь, я сижу в чужой ванной. В трубке воцарилась гробовая тишина. Солидная такая. На пару минут. — Хён, ты тайком залез в чужую ванную? И не можешь выйти? — Сэхун почему-то тоже перешёл на шёпот. — Нет. Хозяин в курсе, что я в его ванной торчу. А почему ты шепчешь? — Тао спит. Если хозяин в курсе, то какого чёрта ты просто не выйдешь? — А что мешает уйти в другую комнату? Не могу я выйти — в этом и проблема. — Предлагаешь мне приехать по адресу и вывести тебя из ванной за ручку? Да Тао меня за ногу держит и не отпускает, скотина такая. Попытался высвободиться, так он чуть не проснулся. Чёрт... Хён, эта сволочь превратила меня в подушку! — Он всегда так делает, насколько помню. И нет! Дело в том, что я не могу выйти из ванной. — Тебя там заперли, что ли? — Да если бы! У меня нога застряла. — В унитазе, что ли? — Каком ещё унитазе? Между полом и ванной. — Как она вообще туда попала? — Э... гм... — Эту деталь Хань как-то не успел продумать, а признаваться, что он пытался залезть под ванну, поддавшись на секунду обоснованной панике, совершенно не хотелось. — Поскользнулся, упал, ну и... нога проскользнула как-то. Туда. А обратно — никак. — Возьми мыло, поплюй, намыль как-нибудь ходулю — и она выскочит. — Грандиозно. Ты гений. Спасибо. Спокойной ночи. И Тао потом привет передавай. — Хань сбросил вызов, сунул телефон обратно и поискал взглядом мыло. Оно нашлось в самом дальнем углу на полочке над бортиком. Не требовалось предпринимать никаких практических попыток, чтобы понять — с застрявшей ногой Хань его в жизни не достанет. Ни за что и никогда. Хань собрался снова позвонить другу, но тут дверь распахнулась. Чонин застыл на пороге с непередаваемо-ошарашенным выражением на лице. Отлично! Вот, пожалуйста, он хотя бы не смотрел на Ханя с ледяной невозмутимостью. Какой прогресс всего из-за одной несчастной задней левой, застрявшей под ванной. — Ты пытаешься залезть туда? — индифферентно поинтересовался Чонин, взяв себя в руки через минуту. Хань открыл рот, но сразу же закрыл, отвернулся и понурился, решив уж вовсе ничего не объяснять. Во всякие идиотские и нелепые ситуации он всегда влипал исключительно по милости Кая. Хоть что-то осталось неизменным под этими небесами. То с гелевой игрушкой в заднице, то в обнимку с унитазом, то с застрявшей под ванной конечностью... О том, что ещё готовит ему коварное будущее, Хань и вовсе думать не желал. Он вздрогнул и резко повернул голову, чтобы увидеть смуглые пальцы на собственной лодыжке, обтянутое тёмной тканью колено, чуть склонённую голову, спадавшую на глаза длинную чёлку... Чонин был преступно близко и сводил с ума едва уловимым запахом зноя и соли. В расстёгнутом вороте комбинезона Хань углядел край отчётливой багровой метки, которую сам же и оставил собственными губами на гладкой коже во время исступлённого и безудержного секса. Это уже казалось почти сном. Если бы не метки на них обоих. И не жалобно нывшая задница Ханя. — Будет больно, — тихо предупредил Чонин, после чего немедленно дёрнул ногу Ханя так, что ступня как будто вовсе оторвалась и осталась в зазоре навеки. Хань взвыл, но мгновенно успокоился, узрев левую ногу в целом виде. Да и боль стремительно прошла. Лодыжку слегка тянуло, но вполне терпимо. Чонин потянулся к коробке с влажными салфетками, достал одну и аккуратно обмотал ею лодыжку Ханя. Приятная прохлада тут же сразу отогнала все болезненные ощущения с концами. Вскинув голову, Чонин устремил на него вопросительный взгляд. — Порядок? — Угу... Чонин поднялся на ноги и протянул левую руку. Воспользовавшись его помощью, Хань тоже встал и пошлёпал босиком следом. Дошлёпал до кухни и неуверенно переступил через порог, вновь начиная внутренне паниковать. Потому что не представлял, что и как вообще сказать. Не мог же он заявить Чонину в лоб, что... они переспали, потому он теперь Кай. Звучало, честно говоря... по-идиотски. Особенно если учесть, что Хань не блистал трезвым рассудком. В прямом смысле этого грёбаного слова, потому что Хань был бессовестно пьян в зюзю. — Это ничего не значит, — тут же заявил с категоричностью в голосе Чонин, вручив Ханю чашку кофе. Сразу с размаху — крест. Жирный такой. С точкой. Тоже жирной. Хань поспешно опустошил чашку одним мощным глотком — вместе с гущей. Подавился и закашлялся, попытался с невозмутимым видом успокаивающе помахать рукой. Вышло фигово, и Чонин приложил ему ладонью по спине, помогая обрести нормальное дыхание. Хань, не успев толком отдышаться, столь же категорично просипел в ответ: — А вот хрен тебе!