Ты веришь мне?

Утро для Рене начинается рано, стоит только солнцу невежливо постучаться в закрытое полупрозрачными, апельсинового цвета шторами, окно. Она спит чутко и просыпается быстро, открывая глаза и несколько минут отводя себе для того, чтобы бушующее сердце восстановило свой привычный ритм — в последние несколько ночей в ее грезы слишком часто проникают кошмары. Присаживается на кровати, выбираясь из кучи тонких пледов — она не мерзнет, но ей нравится ощущение уюта безопасности, что создает километраж клетчатой ткани, — и собирает нерасчесанные кудрявые волосы в хвост резинкой, что почти всегда носит на правой руке вместо браслета. Проходит ещё немного времени, прежде чем Рене решается ступить ногами на холодный пол, отказавшись от поиска тапков, и неторопливым шагом направиться в ванную, чтобы умыться и на автомате взглянуть в зеркало, чтобы встретить в отражении саму себя. Сегодня утро не заставило ждать себя своим приходом, да и солнце как по расписанию прокрадывалось сквозь лёгкий тюль, однако девушка проснулась намного раньше, чем случалось до этого. Ее рассосредоточенный взгляд лениво блуждает по периметру потолка — абсолютно белого и абсолютно одинакового, за исключением лишь невзрачной люстры точно по его середине. Ей есть, о чем подумать, и подумать много, и от этих мыслей ощущение реальности терялось примерно так же, как стирается старая краска с входных дверей — медленно, поначалу незаметно, а результат становится очевидным лишь спустя большой промежуток. Нарушение доселе обыденного порядка оказалось не единственно запланированным на сегодняшний день. Рене не привыкли беспокоить, пока она не появится на завтраке сама, но появившемуся в проходе гостю наверняка было все равно на то, какие существовали правила. Он пролетает в комнату быстро, как если бы куда-то спешил, и Рене вспоминает, что так этот человек передвигался всегда, сколько она его знала — стремительно, почти молниеносно, и оставалось только додумывать, откуда и зачем в нем бралось такое количество сил и энергии. Останавливается в шаге от кровати и с удивлением смотрит. Она подскакивает, смахивая с себя длительное оцепенение и задумчивость, и перенимает его взгляд, делая его чуть раздражительным — у неё и в догадках не было, что Ньют примчится за ней сюда. — О, нет-нет-нет! Я помню эту пижаму! — Сквозь смех выкрикивает молодой человек и плюхается на постель. Настроение Рене тут же меняется, преодолевая барьер замешательства и наконец останавливается на отметке "хорошо" — на него она не умеет злиться, да и вряд ли кто-то умеет. Смеётся, понимая, что перед ним действительно как облупленная — её бледно-голубая пижама с рисунком в виде пчёлок на ней появляется только тогда, когда Рене ставит перед собой какую-то глобальную проблему или что-либо сильно переживает. Привыкший всё досконально за ней подмечать Ньют давно понял, что означает эта отвратительная комбинация из широких смешных штанов и растянутой на локтях толстовкой. — Что случилось на этот раз? — Вкрадчиво интересуется он, одновременно пытаясь выхватить из ее рта резинку — руки девчонки заняты сбором тёмной копны, и ничего лучше в качестве ответа на это действие она не находит, как выпустить эластичную полоску из губ и укусить юношу за палец. Тот ошарашенно распахивает глаза, но удивление его длится не больше секунды — вот он уже снова такой, какой есть — ухмыляющийся и в то же время пытающийся скрыть собственное беспокойство. Рене молчит. Молчит и демонстративно встаёт, хмыкая и дополняя свой и без того достойный хохота образ, выпятив губу и смерив Ньюта взглядом, на который тот безуспешно пытается спрятать лукавую улыбку. Идёт к окну, раскрывает шторы, а дальше все происходит словно бы в ускоренной перемотке — в шатена летит огромная, очень похожая на тех, что ютятся у неё на пижаме, плюшевая пчела, — и от такого неожиданного поворота событий парень сваливается с кровати, что-то бессвязно вякнув напоследок. Неуспевшая полностью окутать спальню тишина прерывается заливистым смехом Рене — она тут же заползает под кровать, куда совсем недавно закатился ее друг, и с издевкой на него смотрит. — Буууйа! — Восклицает она и щелкает его по курносому носу, вызывая на лице Ньюта улыбку, от которой у истребительницы игрушками, стой она сейчас, предательски подкосились бы коленки. — Я буду по этому скучать, — Перестаёт улыбаться Ньют и перехватывает руку Рене в свою. — Я тоже, — Медленно протягивает брюнетка, и до него доходит, что в этом вся проблема и была. Рене чертовски не хотела, чтобы наступил следующий день. — Не грусти, вафля, — Старается бодриться юноша, и как бы хорошо это у него ни получалось, стоит только заглянуть в глаза, как сразу становилось понятно — ему весь расклад тоже не нравился. — Не называй меня вафлей. — Хочу — и буду называть. — Не называй. — Когда ты поймёшь, что спорить со мной ну вот совсем бесполезно? — Я ведь даже не знаю, сколько пройдёт времени, — Прерывает мимолетное веселье Рене и чихает от скопившейся под кроватью пыли, — Может же пройти не месяц, а полгода, или даже год или два, и никто не знает, выживем мы оба или нет. — Ну, думаю, ты особо не изменишься. Разве что только головы на две выше станешь и усы отрастишь... — Ньют снова смеётся и опять получает сильный щелбан в нос. — Да что такое? Я же не назвал тебя вафлей! — Гундосит он и собирается вылезти из-под кровати, как Рене делает это быстрее. Она садится на ковёр, скрестив ноги, и ковыряет воображаемое пятнышко на штанах, которое в итоге оказывается не таким уж и воображаемым — ночью была кратковременная вылазка за конфетами. Ньют опускается напротив и протягивает свою ладонь. Рене думает несколько долгих-долгих секунд, а потом вкладывает в раскрытую руку свою, глубоко вздыхая и принципиально отгораживаясь от мысли, что вот это ставшее настолько привычным, близким, тепло она может не чувствовать ещё очень долго. — Послушай меня, — Говорит он, опуская голову так, чтобы встретиться с подругой взглядами, — Неважно, что будет с нами двумя в Лабиринтах. Мы пройдем все испытания, какие бы для нас всех не приготовили Создатели. И неважно, что произойдёт там конкретно со мной. Я обещаю, что найду тебя, чего бы мне это не стоило, потому что я никогда тебя не брошу. Ты веришь мне? Рене снова не издает ни звука, и выдаёт ее лишь тихое шмыганье носом. — Что ты молчишь? — Спрашивает Ньют, сжимая ее пальцы так крепко, как только может. — Я верю, — Отвечает Рене, сдавленно улыбаясь. И она верит.