Dead sea

Птицы летают, размахивая своими крыльями, парят в воздухе и падают вниз, разбиваясь об острые скалы. Дэхён не птица, но что-то до боли близко. Он летит в ту же пропасть, царапает руки и рвет легкие в немом крике. Ему хочется навечно остаться на каменном выступе, стеклянным взглядом отражая серое небо, или исчезнуть в глубокой бездне, затеряться там в темноте. Дэхёну думается, что птицей быть проще. Но он не птица. Под ногами – бесконечное мёртвое море. Шум волн день ото дня стоит на повторе. Дэхён кончиками пальцев невольно касается кромки воды и тонет в ней, тонет в грязной, мутной синеве. Его что-то жрёт изнутри, царапает длинными когтями, разрывая плоть в клочья. Это ли бездушное прости или чужое дыхание, что ласкает остывшую кожу? В холодной воде утопают чьи-то чувства, огнём отражаясь в пенистых волнах. Дэхёну кажется, что это, наверное, его. Он гибнет в чёрных картинах, на пожелтевших страницах дешёвых романов, во времени и сам в себе. Ему хочется летать, парить в созвездии синих вен на бледных чужих руках, но… Дэхён не птица и летать не умеет. Если бы у Дэхёна был список всех его ошибок, первым пунктом стояло бы зачёркнутое имя Химчана, потому что ты же знаешь, что это всё несерьёзно, правда? Он бы порвал бумагу, с силой водя по ней туда-сюда чёрной ручкой, лишь бы не было видно, лишь бы исчезло совсем. Но Химчан никуда не уходит, он обнимает сзади, прижимаясь обнажённой грудью к холодной спине. Это же всё несерьёзно… Правда? На дэхёновской шее отпечатки точёных губ, невесомых прикосновений и толика чужого тепла. Химчан прижимается ближе и подбородком упирается в плечо. У Дэхёна за окном бесконечно чёрная ночь, небо без звёзд и тонкого диска луны, а рядом хриплое: – Давай вернёмся в кровать? И едва различимое мне холодно без тебя. Или это ему только послышалось? Просто исчезнуть, взлететь, испариться, но крыльев нет. И Дэхён – не птица. Он невольно вжимается в чужую грудь, потому что так и правда теплее. Химчан опускает руки на талию и ладонями скользит по его животу, кончиками пальцев поддевая резинку боксеров. – Пойдём в кровать, Дэхён? Упасть в тёмную бездну. Туда, к мёртвым птицам. Химчан тянет парня на смятую постель, что ещё малость теплится, и ложится рядом, тонкими пальцами путаясь в прядках его чёрных волос. Молочная кожа на руках Химчана так выглядит ещё белее. Он кончиком пальца проводит по чужой скуле и заглядывает Дэхёну в глаза. Это всё несерьёзно, но… Просто Дэхён рельсы, а Химчан поезд, который сошёл с пути. И по всем новостям передадут, что в этой катастрофе выживших нет. В тёмных зрачках Дэхёна – одинокие блики света уличных фонарей за окном и сам Химчан. Он тонет среди тусклых отблесков и даже слышит шум холодных волн, что бьются о скалистый берег. Дэхён прикрывает глаза, но море всё равно где-то рядом. Мёртвое море, от которого уже не избавиться. В лёгких осевшая каменным грузом морская соль; она едким осадком раздирает мелкие раны, кровавые рубцы и щиплет при каждом движении. Движении чужих рук, что невесомо скользят по спине. Вдохнуть глубже, хватая ртом воздух, сквозным холодом забить грудь, но отчего-то не выходит. Горечь всё равно остаётся внутри. Мешается с солью и вскрывает новые раны. Дэхён сам бы вскрыл себе вены, если бы не тёплые губы, поцелуями касающиеся его прикрытых век. Химчан спускается к острой скуле, вдыхая аромат его кожи. Дэхён пахнет морем и свежим ветром, будто бы парит где-то над пиками острых скал, и отдаёт, самую малость, тянущей горечью. Обычно всё теряет своё значение. Но это что-то большее, что-то с чем-то. Что-то, что веет солёным морем, которое въедается в кожу. Что-то похожее на птицу, которая не умеет летать. Сломаны ли у неё крылья или так от рождения – это не имеет значения, когда мёртвым камнем летишь в глубокую бездну. Дэхён неуверенно, нерешительно обвивает рукой шею Химчана и притягивает его к себе. Чужое мягкое дыхание скользит по смуглой коже. Это всё несерьёзно, но… Останься хотя бы ненадолго. Химчан утыкается куда-то в косточки ключиц, и на них вновь оседает прикосновение тёплых губ. Прижимается обнажённой грудью и тоже прикрывает глаза. Сквозь пелену доносится шелест волн. Кромка холодной воды под ногами. И теперь они тонут вместе.