Любимый немец

Ты – в плаще. И дым сигареты. Дождь. И мокрый асфальт Берлина. Лица – словно теней портреты. Храм готический – как картина. Я увидел его, когда прогуливался по дождливым улочкам Берлина. Он стоял на мостовой и курил, медленно выдыхая дым. Я так и не понял, почему он мне приглянулся, но у меня возникло такое ощущение, что кроме него вокруг никого больше не было. Краски смешались, а лица слиплись в единый ком. Это было похоже на какое-то безумие, на помешательство, вызванное неведомой силой. Я не понимал, что со мной происходит, по какой такой причине я несколько минут пялился на этого высокого блондина в черном плаще. А он только улыбнулся и сделал ко мне шаг… И понеслось… Я не помню деталей, но все закончилось тем, что мы пьяные в дрова ввалились в его квартиру после бурной ночи в баре. Голова кружилась, реальность никак не воспринималась, а ноги заплетались так, что я несколько раз чуть не упал. Это было что-то невероятное, заставляющее поступать так, как я бы никогда не поступил. Кажется, он первый сделал этот шаг, который вначале показался мне ненормальным, отвратительным. Но я чувствовал какое-то непонятное вожделение, какое-то внешнее притяжение, и никак не мог понять и преодолеть его. Хотя особо не сопротивлялся, отдаваясь чему-то новому, необъяснимому. А спустя пару часов он велел мне убираться вон. Я плохо говорил по-немецки, он совершенно ничего не понимал по-русски, но я сразу его понял. И был против. Мне хотелось остаться. Хотелось, чтобы безумие продолжалось. - Во мне течет кровь самовилы*, - сказал он, закуривая. Он смотрел в потолок, лежа в постели, а я не мог оторвать от него взгляд. Какой простой ответ. Самовила… Магия. Конечно, без нее я бы вряд ли ввязался в такую сумасшедшую авантюру. Это было ненормально, это противоречило моим взглядам. Почему магия всегда вмешивается в мою жизнь? Сначала чертова старуха с ее некромагией, потом Локон, а затем Зеркало и Сфинкс. За что?! Мне стоило встать, собрать вещи и удалиться, но я медлил, хотя понимал, что это все чары волшебной твари, которые на некромага, хоть и бывшего, действовали особенно остро. Сопротивляйся. Уходи, ведь он сам снизил уровень чар, позволяя покинуть его навсегда. Но нет. Он поднялся на ноги, усмехнулся и отправился в сторону ванной комнаты, из которой уже через минуту послышался звук льющейся воды. А я продолжал лежать под белым одеялом и смотреть куда-то в сторону. Ну, давай, уходи. Быстрее! Нет. Остался. А он посмотрел на меня и вновь усмехнулся. Безумие. Это, несомненно, было именно оно. Я не понимал, что происходит, не знал, к чему все идет. Наваждение усиливалось с каждым днем. Магия сводила меня с ума, заставляя сопротивляться голосу Разума. Я продолжал ходить на работу, видеться с временными приятелями, но все мои мысли были заняты белокурым немцем. Он был младше меня на три года и еще учился в университете на юридическом факультете. Вполне подходящая для него профессия с его-то невероятными способностями. И меня это бесило. Я знал, что он мог влиять на людей, если сам этого хотел. Но чаще всего это получалось само собой. Девки висли на нем будто он очередная поп-звезда, кумир миллионов. И он пользовался этим. Я начинал постепенно их ненавидеть. Ревность? Определенно, это она. Ядовитой змеей стягивала мое горло, заставляя рвать в клочья простыни, когда он уходил к очередной шалаве. Я тебя дожидаюсь в ванной. А ты не хочешь ко мне подняться. Сколько ждать ещё, мой желанный? Я так хочу тебя вновь бояться. И ему тоже это начинало надоедать. - Уходи, - говорил он, и это действовало на меня, как ледяная вода. Я не хотел уходить – его магия поглотила меня полностью, и сопротивляться уже не было смысла. И я начал бояться, что однажды он меня выгонит. Не просто скажет: «Убирайся», - что уже случалось несколько раз, а именно вышвырнет из квартиры вместе с вещами, захлопнет дверь перед моим лицом. На что я стал похож? Наваждение усиливалось. А он постепенно ко мне охладел. Наши ночи стали короче и реже. Похоже, он нашел себе очередного мальчика, который попался в его сети. Но я по-прежнему жил в его квартире и ждал. Он всегда был инициатором, он всегда был главным и не давал мне ни грамма власти, решая, что же будет дальше. А я подчинялся. Беспрекословно. И ждал. Ждал, когда он вновь обратит на меня внимание. И сердце медленно сжималось от боли, когда он игнорировал меня, когда делал вид, что меня просто не существует. Эгоистичный мальчишка. Я дарю тебе букеты алых слёз из моего запястья, Я хочу найти ответы на вопрос о том, что значит счастье. И уже было невозможно терпеть. Какие-то мгновенья отделяли меня от решительного бессмысленного шага, который я тщательно обдумывал не один день. Вот он заходит в комнату. От него пахнет чужим парфюмом… Смеется надо мной, выплескивая мне в лицо приготовленный чай… Говорит: «Ты жалок, Глеб», - и отворачивается к стене. И нет больше смысла терпеть. Я чувствую, что начинаю разрушаться, медленно сгорать. Я не знал, что со мной происходит, а ведь хотелось всего лишь капельку счастья. Разве это так много? Я – в горячей воде. И вены Не болят, только кровь струится. Белым кафелем давят стены. Жаль, что времени нет проститься… Отчаянный глупый шаг. Я знал это, он знал это… Все знали. Но взгляд уже затуманивается, появляется пелена, и постепенно – долгожданная темнота. Рядом плавала пустая бутылка из-под виски, и она несколько раз ударилась о мою грудь. Но вдруг послышался скрип двери. Сердце дернулось в волнении, заколотилось чуть сильнее. - Через полчаса мне надо на учебу, - тихий равнодушный голос. Он оставил на тумбочке склянку с какой-то жидкостью, баночку йода, жгут и моток бинтов. И ушел. Ему нужно принять душ, а я валяюсь пьяный и окровавленный в теплой ванне. Циничная сволочь. А я разве бы не сделал то же, если влюбленная в меня девчонка поступила бы аналогично? Определенно. Еще бы и прокомментировал, сделав тем самым больнее. Я кое-как дотянулся до жгута и зелья. Руки не слушались, а делать все одной никак не получалось. Рану жгло. Кажется, я ее полностью залил йодом. Перед глазами все еще стояла пелена, голова кружилась, а запястье нещадно болело. Сапогом по губам. И плётка. Поцелуй – словно жгучий перец. Кокаин, героин и водка. Ты – мой самый любимый немец… Мокрый, с перевязанным запястьем, я вышел из ванной и тут же столкнулся с его пронзительным взглядом. У него в руках был бокал с янтарной жидкостью, которую он тут же выпил одним глотком и подошел ко мне. Удар был неожиданный и невероятно сильный. Я отлетел к стене. Щека запылала, а я резко, скорее инстинктивно, схватился за нее. Было обидно, хотя и справедливо. Он присел на корточки возле меня и наклонил голову чуть вбок, всматриваясь в мое лицо. Я попытался улыбнуться, но улыбка получилось кривой и неестественной. - А ведь я люблю тебя, - я сказал это по-русски, но он понял. Усмехнулся и схватил меня за подбородок. Поцелуй был жестким, властным, до крови. И снова это безумие, но уже на полу. Впервые. Дождался. А когда все закончилось, он поднялся на ноги и ушел в ванную, бросив напоследок: - В следующий раз я не буду тебя торопить. Я дарю тебе букеты алых слёз из моего запястья Я хочу найти ответы на вопрос о том, что значит счастье... И жизнь продолжилась. По прежнему сценарию. Почти. Я рвал простыни, когда он уходил, а потом покупал новые. Но он делал вид, что не замечает подмены. Я больше не устраивал сцен, молча все терпел. А что дальше? Я дарю тебе букеты алых слёз из моего запястья, Я держу в руках ответы на вопрос о том, что значит счастье...счастье... Магия… Она не отпускала, но мне было уже все равно. Плевать. Все шло так, как мне хотелось. Я был счастлив, ведь знал, что все мои чувства искусственные, но я принимал их за настоящие. Парадокс, благодаря которому я отдыхал. Извращенная свобода. Не было ответственности, все было решено за меня. Ты мой самый любимый немец... И он больше не гнал меня. Alle die Strophen Sind immer noch gepresst Und tief, und fein, und artig Totes baby...Widerlich!** Магия… * Вилы, самовилы - в южнославянской мифологии женские духи, очаровательные девушки с распущенными волосами и крыльями. Я сделала небольшое допущение, что в данном случае герой имеет способности суккубов и инкубов. ** Возможный перевод с немецкого: «Все стихи По-прежнему напористы И глубоки, и хороши, и, подобно Мёртвому ребёнку… отвратительны!»