Платиновый браслет

Мне нравилось за ним наблюдать. Смотреть, как он растет, развивается, становится личностью. Сложно сказать, когда началась эта «гонка» за ним. Иногда возникала мысль, что я следил за ним всю его жизнь, с тех пор, как он родился. Сначала эта одержимость мне самому казалась болезнью, после переросла в потребность, необходимость постоянно видеть его, слышать, дышать им. Со стороны это может смотреться как маниакальностью, но для меня это способ жить. Даже не жить, а просто сосуществовать с этим миром. Стоит мне его долго не видеть, как сердце сжимается от страха, что я больше не смогу услышать его голос, почувствовать его запах, смешанный с ароматом геля для душа или туалетного мыла. Сжимается от мысли, что его больше нет в моей жизни, в моем мире… Малыш родился, когда мне едва исполнилось шестнадцать. Мы с его отцом были знакомы с детства, хоть альфа и был старше меня на три года. Но это не помешало нам стать друзьями, за что я до сих пор благодарен судьбе. Появление на свет крохи я встретил ревностно. Мне казалось, что он отнимет у меня Алана, лишит возможности с ним видеться и общаться, ведь тот заменил мне родителей, хоть я и воспринимал старшего друга, как брата. И первые полтора года так и было. Но время шло, я постепенно привыкал к ребенку, стараясь не думать о своем двояком отношение к нему. Когда я находился у них в доме и наблюдал за тем, как Алан и его муж Патрик заботятся о своем единственном сыне, меня охватывала ревность. Я постоянно хотел совершить что-то дикое, заставить его исчезнуть из их жизни. Так же болезненно я принял и Патрика в свое время, но постепенно привык к омеге, даже полюбил по-своему. Но маленького омежку я не хотел любить. Я хотел, чтобы он исчез. Однако стоило мне только переступить дверной порог, чтобы покинуть их квартиру, как хотелось вновь вернуться. Я мог часами лежать без сна, вспоминая беззубого, вечно пищащего и радующегося всему темноволосого и темноглазого мальчишку. Невольно часто ловил себя на том, что улыбаюсь, воспоминания о проведенных рядом с ним часах. Каждодневные мысли об омеге изменили и мое отношение к нему. Я и сам не заметил, как стал, приходя в гости к Роджерсам, играть с карапузом, иногда даже соглашался остаться за няньку на пару-тройку часов, чтобы его родители смогли посвятить себе это время или же пройтись по магазинам. Алан как-то сфотографировал нас, когда мы, наигравшись, уснули на ковре в их гостиной. Малыш сопел у меня на груди, зажав в правый кулачок какую-то машинку, а в левый мою футболку, словно боялся, что я исчезну. А я нежно обнимал его одной рукой так, будто это самое ценно сокровище, которое только существует на свете. Алан после смеялся и говорил, что у их сына есть постоянный поклонник-жених, на что я только отшучивался, стараясь не думать о том, что рано или поздно малыш вырастит. Когда карапузу исполнилось три, Патрик повел его в детский сад, лишая меня возможности проводить с ним больше времени. Только в выходные я мог приходить к ним, чтобы проведать кроху. Но время шло, год сменялся годом, а садик сменился начальной школой. Новое, совершенно отличающееся от его привычного мира, захватило маленького омежку сильней, чем я мог ожидать. Наши совместные часы стали стремительно сокращаться, а моя тоска по омеге только росла. Со временем я и не заметил, как стал за ним наблюдать, изучая его, пока он играл с друзьями в школе или на детской площадке недалеко от дома. На каникулы Алан отдавал сына в лагеря, а я метался словно загнанный зверь по своей квартире, не решаясь кому-либо рассказать о своей потребности быть рядом с ним. Со временем я научился жить с этой опустошенностью, которая пришла на смену наполненности от встреч с ним. Я менялся, угасая, но стараясь это никому не показывать. Да и, по сути, никто этим не интересовался, даже Алан, с которым мы, хоть и продолжали дружить, но как-то отдалились. Годы медленно плыли, в шкафу росли коробки, где я хранил его фотографии. С каждым годом их становилось все меньше, приводя меня в состояние отчаяния, которое со временем переросло в апатию. Не успел я оглянуться, как у малыша наступил выпускной. Так хотел его встретить в конце вечера, увезти куда-нибудь, чтобы провести вместе хотя бы пару часов. Но я понимал, что это глупо. Понимал, что он смотрит на меня, как на дядю, воспринимает не как альфу, с которым можно связать свою судьбу, а просто как друга отца. И это приводило в бессильную ярость. Но и она не находила выхода. Научившись все держать в себе, я стал более замкнутым. Но именно благодаря этому я больше времени стал уделять своей работе, высоко взобравшись по карьерной лестнице. Первоклассный юрист, с хорошей клиентской базой, я был востребован среди богатых людей, что помогло и мне стать состоятельным человеком. Но все, что я имел, было мне не нужно. Зачем иметь деньги, если рядом не было того, на кого хотелось их потратить? Через две недели после выпускного, я узнал, что малыш выбрал себе престижный университет, который находился в другом штате, пусть и не на другом конце страны. Эта новость окончательно меня добила, заставив сдаться собственной депрессии на милость. Если до его выпуска во мне еще теплилась надежда, что мы с ним когда-нибудь будем вместе, то в тот момент она разлетелась вдребезги. Я порадовался за омегу, хоть и на душе скребли кошки, а после того, как положил трубку, позволил себе расплакаться. Тихо, содрогаясь всем телом, только бы никто не услышал, как тридцати четырех летний альфа рыдает в собственной пустой квартире. Я привык быть один, привык быть никому ненужным. Но для малыша я хотел быть всем. Не получилось. Мне некого было винить. Только себя за глупые пустые мысли, мечты. В глубине души я знал, что нам никогда не быть вместе, но так надеялся, что может что-то получиться. Что-то. Только вот ничего не будет. Ни тогда, ни сейчас, ни потом. Ничего. Он уехал, возвращаясь лишь на каникулах, а я старался в это время не заглядывать к Роджерсам, чтобы его больше не видеть, чтобы научиться отвыкать жить не только без него, но и без мысли о том, что он существует. И у меня это получалось… до поры. Но вчера позвонил Алан, приглашая на день рождения к сыну. Он вернулся. Навсегда ли, я не знаю. Но вернулся. Изменился. Ему уже двадцать один, будет двадцать два. А мне тридцать восемь. Именно звонок Алана напомнил мне о нем и о том, что я мечтал отметить его день рождение только вдвоем. Свое я отметил один на один с бутылкой дорогого виски, которое выхлебал за час. А ведь оно было всего три недели назад. Парадоксально, но я никогда не задумывался о том, что день рождения можно отмечать в кругу друзей. Совершенно не задумывался, потому что привык отмечать его один или же в компании Алан. Но так было до того, как родился малыш. До того, как он украл мою жизнь. Алан взял с меня обещание, что я обязательно приду. И я его с неохотой, но все же дал. Да и подарок был у меня припасен давно. Еще когда малышу исполнялось четырнадцать, я увидел один красивый браслет, на котором было множество цветов различной формы, и в центре каждого цветка был камень тоже разной формы и расцветок. Словно цветик-семицветик. Но только цветов было пятнадцать, как и камней. Я сразу же достал это великолепие из сейфа, где оно хранилось, покрутил в пальцах, рассматривая блестящие камни. Платина, из которой были сделаны цветы, ничуть не утратила свой блеск. Дорогое украшение для дорогого в моей жизни человека. Не станет его, не станет и меня. Может быть, меня бы давно уже не было, если бы не он. Осушив полный бокал виски, я пообещал себе, что приму любой удар, который мне преподнесет завтрашний день. И обязательно подарю браслет, если не смог сделать это в тот раз. Чтобы у него было хоть что-то, что напоминало бы обо мне. Главное, чтобы он вспоминал меня. Пусть мельком, пусть изредка, но вспоминал. От этой мысли хоть немного, но становится теплее. Совсем немного. Но уже можно существовать дальше. - Дядя Винсент, я так рад вас видеть! Встречал меня малыш. За эти годы он изменился. Стал выше, немного подтянулся, уже не было той подростковой угловатости, присущей всем выпускникам. Свои черные волосы он отпустил до лопаток и перетянул их черной резинкой. Искрящиеся весельем темные глаза прошлись по мне вполне невинно, отчего хотелось горько усмехнуться. Не воспринимал он меня как альфу. Совершенно. Вишневого цвета губы были растянуты в приветливой улыбке, а курносый нос усыпали около десятка веснушек. За время своего отсутствия он загорел, и теперь из-под рубашки была видна золотистого оттенка кожа, которая так и манила к себе. Я сжал руку в кулак, а другой протянул подарок. - Держи, - хрипло произнес я. – Подарок в честь дня рождения. Надеюсь, понравится, - уже тише отметил я. У малыша загорелись глаза еще больше. Он явно не утратил свое обожание получать подарки. Открыть обертку ему не дал Патрик. - Джереми Алистер Роджерс, разве можно держать гостя на пороге! – возмутился старший омега. - Прости, пап. Просто мы тут немного заговорились, - без намека на свою вину ответил младший омега. Патрик только фыркнул на это, что вызвало у меня невольную улыбку. Сын и отец не были похожи друг на друга. Патрик был ниже сына на полголовы, его светлые волосы уже на висках посеребрились, а яркие, почти бесцветные глаза подернулись дымкой, явный признак упавшего зрения. Джереми лукаво посмотрел на папу и перевел взгляд на меня, весело подмигивая. У меня же перехватило дыхание от этого жеста, что не укрылось бы от Роджерсов, не научись я скрывать свои истинные чувства. - Хорошо, что ты приехал, - послышался тихий голос Алана. – А то я один в кругу этих омег чувствую себя неуютно. Джереми пригласил в основном омежек, и всего пару альф. Да вот только мне с ними неуютно. Староват я стал. Я рассмеялся, стараясь не показывать своей горечи, которая тугим комом подступила к горлу. Староват. И я для него староват. Кинув грустный взгляд на Джереми, я потер руки и произнес: - Где там твой знаменитый дорогой виски? Алан похлопал меня по плечу, явно поддерживая эту идею, и мы двинулись на кухню. - Ты себе не представляешь, как я рад твоему приезду. Мы так давно не виделись, что я стал опасаться того, что ты про нас забыл, - говорил альфа, доставая бокалы и виски со льдом из холодильника. - Сам понимаешь, много работы. В последнее время заказы так и сыпятся, - врал я. - Нелегко же быть востребованным адвокатом, - покачал головой альфа. - И не говори, - рассмеялся я в ответ. Мы выпили по бокалу, потом Алан налил еще. Я смотрел на коричневую жидкость, задумавшись о том, сколько я в последнее время пью. Так и спиться недолго. - Омегу еще не нашел? – вырвал меня из раздумий голос друга. - Куда там, - тихо ответил я, пряча взгляд от внимательных глаз Алана, которые унаследовал и Джереми. – Да и поздновато я спохватился, сейчас уже не найдется молодой омега, который захочет быть с таким стариком, как я, - с горечью прошептал я. - Не говори ерунды. Ты совершенно не тянешь на свой возраст. Вот посмотри на меня, - воскликнул альфа. – В моих волосах половина седых, часть уже выпала, да и не растет, - постучал по своей залысине Алан, - зубы уже не те, хоть и делаешь их, а половину вырвали, поставили мосты. Скажу даже, что и тело у меня не ахти. Местами дрябнуть начинает, да и животик появился. Это сейчас его не видно, а он, похоже, все еще растет. Я старею сильно, а ты вот нет. Седину не приобрел, волосы не выпадают, да и зубы у тебя хорошие. Свои? - Свои. Почти. Несколько только умертвили, но вставных ни одного, как и дырок. - Вот, - воскликнул альфа, - а я о чем. Где ты в сорок видел альфу, который внешне тянул бы от силы на тридцать? Я только пожал плечами, отвернувшись к окну, за которым уже порядком стемнело. - Ты даже не представляешь, как тебе повезло с природой. Поэтому говорить о том, что поздно искать омегу – глупость, которую я от тебя не ожидал. - Как знаешь, - тихо сказал я, не подтверждая и не опровергая его слова. - Короче, найдем мы тебе подходящего омегу, хозяйственного, домашнего. Чтобы не гулял. У Патрика знаешь сколько знакомых есть? – сам себе кивнул альфа. Я же с грустной улыбкой смотрел на почти пьяного мужчину, не решаясь его расстраивать. - Вот сын у меня молодец, - неожиданно начал он. – Школу закончил с отличием, потом университет с красным диплом. Боялся я, что он глупостей по молодости наделает. А он нет, весь в меня. Я, конечно, понимаю, что он уже и не девственник, но и не залетел по глупости, - проговорил альфа. А мне от его слов завыть хотелось. Он даже и не знал, какую рану мне наносит. - А сейчас. Ты посмотри на него, красавец, умница. Что еще надо альфе? Вот и один не устоял. Я напрягся, стараясь сдержать рвущуюся наружу боль. - Кстати, ты же с ним еще не знаком, - проговорил Алан. И словно в ответ на его слова в кухню зашел Джереми. - Дядя Винсент, не хорошо с отцом виски распивать, - пожурил он нас. Я лишь только улыбнулся, вспоминая предыдущие похожие дни. Только этот отличался от других тем, что за омегой стоял высокий альфа. - Знакомьтесь, это Дональд - мой жених, - радостно сообщил омега. А я сжал бокал, который чудом не разлетелся у меня на куски в руке. Забудьте о том, что я говорил, что выдержу любой удар очередного дня. Это было уже слишком. Я, конечно, приложил титанические усилия, чтобы не выдать свои ярость, ревность и отчаяние. Я осмотрел молодого альфу, подмечая его комплекцию. Высокий, в хорошей физической форме альфа. Главным его преимуществом передо мной был возраст. НА вид альфе было двадцать пять. Пятнадцать лет. Каких-то пятнадцать лет, но они могут создать просто неимоверно-огромную пропасть, которую не перепрыгнуть, не перелететь. Да и смотрел он на Джереми открыто и с любовью. Как себе не мог позволить я. Конечно, мне хотелось придраться хотя бы к мелочи, чтобы найти в нем недостатки, но я слишком хорошо понимал, что во мне говорит ревность, не более того. А ведь, по сути, Джереми очень повезло с женихом. Его любили, могли в открытую им восхищаться и даже обнимать. А я не мог позволить себе этого с тех пор, как он пошел в начальную школу. Вечер для меня быстро подошел к концу. Я немного пообщался с Джереми и его женихом, а после отбыл домой, еле-еле вырвавшись из хватки Алана и объятий Патрика. Но напоследок позволил себе обнять любимого омегу, чтобы запомнить его тепло, его запах, который будет еще долго меня преследовать. Дома же меня ждала мебель, которую хотелось кромсать на маленькие кусочки. Но, вернувшись в свою холостяцкую, совершенно пустую и холодную квартиру, я остыл. Не было уже поглощающего чувства ярости. Только отчаяние и боль, адская боль. Я прошел в спальню и достал три коробки. В них лежали фотографии Джереми, а так же мои дневники с запретными мыслями и чувствами. Выйдя на балкон, я достал таз и взял зажигалку. К утру таз был заполнен пеплом. Сжег все, каждую фотографию, все свои дневники, не замечая, как по щекам текут слезы. Было уже все равно. Жизнь кончилась. А мое существование было бессмысленным. Оно и раньше не имело смысла, а сейчас и вовсе не имело право быть. Я не имел права… Утро встретило меня на собственной постели, где я просидел несколько часов. Слезы закончились уже давно, глаза были красными, а все лицо опухло. Я медленно встал, прошелся по комнате и выглянул в окно. Спальня выходила на восток, так символично. Но только начало новой жизни потекло слишком поздно. За протекшие часы я многое обдумал и решил, что пора обрывать все концы и взрывать мосты. Что следовало сделать уже давно. Пора уезжать. Навсегда. Через две недели я продал квартиру, собрал все необходимые вещи и навсегда покинул город, в котором жил, уехав на другую часть планеты.