Невозможные миры

Здание клиники Аркхем было похоже на летучую мышь, распластавшую крылья в полете: жирное, обвитое плющом тельце, спускающиеся вдоль холмов крылья. Когда шел дождь — а было это практически всегда — голова «мыши» терялась где-то в облаках. Для того, чтобы привести его в администрацию, им потребовалось трое охранников. Эта мысль вызывала у него смех — в его животе была дыра, в которую, если постараться, можно было просунуть кулак. Иногда, по ночам, он представлял, как делает именно это, размышляя, каково это было бы - почесать спину, просунув руку сквозь собственное тело. Может быть, они заметили в его глазах блеск этого странного желания. Вот почему они сковали его запястья, вот почему затянули как можно туже смирительную рубашку. «Вы не выберетесь отсюда, Мистер Джей, ни живым, ни мертвым». — Чего вы хотите, мистер Джей? — спросила его доктор, не сводя с него взгляда. Она просила называть ее Харли, потому что это показывало близость, доверие. Он думал о ней, как о «докторе». — Я ничего не хочу, — услышал он собственный голос. Доктор наклонила голову набок, постукивая ручкой по своим идеально белым зубам. Она всегда красилась для их сеансов: липкий розовый блеск, блестящие зеленые тени, едва уловимый запах гардений. Когда она повернула голову, льющийся из окна свет поймал на ее ключице отблеск наверняка дорогого крема. — Ничего? Совсем ничего? Все чего-нибудь да хотят, так почему не ты? — Я не «все». — Нет, ты не «все», — сказала доктор, чуть улыбаясь и глядя на него из-под прикрытых век, будто она думала, что он флиртовал с ней. Или, возможно, она флиртовала с ним. Порой ему было сложно судить о подобных вещах. — Ты не «большинство людей», — продолжила она. — Даже не «один из многих». Я никогда не встречала никого, подобного тебе. Почему ты считаешь, что ты не такой, как другие? Это была ловушка. Он слышал подобные вопросы и раньше. Он провел языком по зубам, чувствуя одурманивающий сознание привкус лекарства, наркотика. На подоконнике за спиной доктора стояло растение с изумрудно-зелеными листьями — обросшее, прижавшееся к стеклу, будто умственно отсталое дитя, ищущее солнца. Сквозь листья растения едва видно было небо, затянутое тяжелыми серыми тучами. Где-то вдалеке, чуть слышно, грохотал гром. — Позволь мне задать вопрос иначе, — сказала доктор после продолжительного молчания. — Почему люди желают чего-либо? — Это неверный вопрос, — заметил он. Когда он говорил, ее взгляд не был устремлен на его рот, как у большинства людей. Она смотрела ему прямо в глаза. — Нет? Тогда какой верный? — Какой человек не желает ничего? — он пошевелился немного, чувствуя, как под тканью смирительной рубашки натягиваются швы на полузажившей ране. Послышался скрип инвалидного кресла. Он вновь ощутил вкус лекарства на зубах, зияющую в сознании пасть вызванного медикаментами белого шума. — У всех есть желания. Младенцы хотят есть. Дети — внимания. Взрослые — деньги, машины, работу... — Любовь, — предложила доктор. Он остановился, раздраженный. Она подняла руки в молчаливом извинении. — Так каков ответ? — Я уже ответил, — сказал он, облизывая угол рта. — Будь внимательнее. Ее взгляд скользнул вниз на сделанные ею записи. Между ее бровей появилась едва заметная морщинка. У нее были красиво очерченные скулы и прелестный, дерзкий носик. Он думал о жировых отложениях на ее щеках, о том, как можно скользнуть ножом внутрь ее рта и срезать их идеальными белыми полосками. — Все, — произнесла она во внезапном понимании. — У всех есть желания. А у тебя нет. Ты не «все», ты... Она остановилась, ожидая, что он закончит предложение — в точности по учебнику психологии. Он понимал психологию, даже в определенной степени уважал скрытые в ней базовые принципы манипулирования. Подведите лошадь к воде, и если она выпьет — хорошо, если нет — что же, ты узнал о ней хоть что-то, не так ли? — Никто, — сказал он. — Нет имени, — продолжила она, почти светясь от гордости от собственного понимания. Они ближе теперь. Они знают друг друга. — Нет прошлого. Нет желаний. Нет страха. Ты... никто. Зеркало, в котором отражается лицо человечества. И что это за уродливое лицо. — Желание значит создание, — произнесла доктор неожиданно. Блеск в ее глазах... Может быть, это была не гордость. Он переоценил это чувство. Рвение, возможно? Не то чтобы она понимала. Но она верила в это. — Люди хотят найти любовь. Они хотят накопить деньги. Они хотят сделать себе имя. И в то же время ты... ты хочешь уничтожать. Ты хочешь показать всем, как нелепы их желания. Ты хочешь показать им, что мир жесток, и что они не могут этого изменить, как бы ни старались. — Ничто не имеет значения, — согласился он, наблюдая за блеском в ее глазах. Интересно. — Люди умирают. Общество разрушается. Все горит. Я показываю им это. Великие не создают, ибо создание бесполезно. Он пытается сохранить Готэм, но он так же не умеет создавать. У него нет желаний, потому что все, что он делает, он делает для других. — Ты именно поэтому делаешь то, что делаешь? Для других? — спросила доктор тихо. Он посмотрел на нее. — Мы говорили не о нем, — добавила она. Разве нет? Он побарабанил пальцами по своему животу, чувствуя края повязки через ткань рукава. Он чувствовал рану, чувствовал, как тогда - пальцы Бэтмена, впивающиеся в нее. «Я не думаю, что ты так хорошо контролируешь действительность, как хочешь думать…» — Ты хотел показать им, как глупы их желания, — повторила доктор. — Ты хотел показать им, как бессмысленны их жизни, потому что они сами этого не видят. Но ты видишь. У тебя нет этих нелепых желаний. Она ждала ответа, но не получила его. — Ты не никто, — продолжила она. — Ты кто-то. Ты единственный, кто может видеть правду. Весь мир слеп, и только ты можешь это понять. — Нет. Я не единственный, — ответил он. Он взглянул вниз, на свой живот, на скрытую под тканью рану. — Нас двое. Она улыбнулась, потому что не понимала. *** Дождь практически перешел в ливень к тому времени, как они повели его обратно в камеру. Административное здание — тело чудовища — находилось на вершине холма. Два крыла распростерлись вниз по холму по обе стороны, справа — для леди, слева — для джентльменов. В каждом крыле находились четыре палаты, расстояние между ними — не менее двадцати футов. Наименее склонные к насилию пациенты располагались ближе к зданию администрации, в палате А, в то время как душевно больные преступники помещались дальше всех, в палате D. Лифты здесь представляли собой древние клетки с металлическими воротами. Один из охранников, Хардинг, открыл двери лифта, а Росс толкнул в кабину инвалидное кресло. Новичок, Моррисон, вошел последним и закрыл за ними ворота. Тусклый свет пробивался сквозь люк на верху шахты лифта. Гроза теперь находилась прямо над ними, окрашивая помещение в бледно-желтый. — Что, док провела медосмотр? — сказал Хардинг, как только лифт пришел в движение. Хардинг был зрелым мужчиной с мускулистым торсом, но его ноги — куриные слабые ножки старика. Росс фыркнул. Джокер не ответил. Росс отвесил ему подзатыльник. — Он задал вопрос, псих. Моррисон неловко перевел взгляд с Хардинга на Росса. Он был новеньким в Аркхеме, скорее всего, тюремная работа как таковая была для него в новинку. У него было плоское, круглое лицо, короткие черные волосы и борода, отчего он напоминал Джокеру запасную шину. — В лифте нет камер, — сказал Росс Моррисону. Моррисон отодвинулся прочь от инвалидного кресла. — Он сбегал и раньше, — сказал он, избегая зрительного контакта с Джокером. — Тогда рядом с ним не было троих охранников, разве не так? — Росс дотронулся до своей дубинки. — Ты, возможно, сочтешь... эм, мудрым последовать совету парня, — сказал Джокер. — Это угроза? — Росс ступил ближе к инвалидному креслу и подался вперед, медленно вытаскивая дубинку из ременной петли. Он навис над заключенным так, что их носы почти соприкасались. — Нам позволено отвечать на угрозы к... Грянул гром, и лифт, дрогнув, остановился. Свет мигнул и погас, оставляя их в едва окрашенной приглушенно-желтым темноте. Джокер рванулся вперед, захватывая нижнюю губу Росса между зубов, резко смыкая челюсти. Росс вскрикнул и попытался освободиться, но Джокер дернул головой вбок, разрывая плоть. Чья-то дубинка врезалась в его голову, и Джокер моментально обмяк. Росс отшатнулся, держась за рот, а Хардинг вновь ударил дубинкой по голове Джокера — на всякий случай. Тот сплюнул кровь на Росса. — Достань чертовы седативные, — рявкнул Хардинг в сторону Моррисона. Моррисон несколько секунд повозился с автоинжектором, затем передал его Хардингу, который тут же всадил препарат в бедро Джокера. — Сладких снов, псих, — сказал Хардинг, и сознание Джокера помутилось. *** Седативные заставляли воспоминания приходить урывками. Говорят, в Готэме обосновалась летучая мышь, притягивающая всех безумцев. До летучей мыши это был город как город. Теперь мышь была здесь, и безумцы — тоже. Психически нестабильные преступники, каждый из которых желал добавить свою ноту в симфонию хаоса и разрушения. В конечном итоге, совсем не весело делать все это, когда тебя некому остановить. Или, может быть, все дело было в том, что подобное притягивает подобное, во что Джокер верил. Нет, Бэтмен не был безумцем, вовсе нет — хотя верно, что требуется нечто особенное, чтобы наряжаться в костюм и бороться с преступниками (или быть ими). Скорее он был... вне нормального. Аномалия. Фрик. И в то время, как фрик защищал город, нужен был фрик, чтобы его уничтожить. Из трещины в дальней стене росли грибы, в основании, где скапливалась вода. Один из них был раздавлен, виднелась неоново-голубая оборка под тускло-коричневой шляпкой. Разрушать, создавать... что там говорила доктор? Желания означают создание. Желать чего-то — значит давать кому-то власть над тобой, потому что они могут это уничтожить. Если хочешь что-то — убей. Тогда никто не сможет этого у тебя забрать. Стены в душе были выложены серо-зеленой плиткой. В комнате не было окон, две флюоресцентные лампы на потолке были покрыты зеленоватой плесенью. В пластиковую крышку ламп забирались божьи коровки. Хардинг оторвал полоску клейкой ленты и прикрепил кусок пластика к его коже, плотно закрывая повязки. — Старайся не мочить бинты, — сказал Хардинг кому-то за его спиной. Руки Джокера были прикованы к рейке над головой. Это была стандартная процедура помывки здесь, в максимально защищенной палате для тех заключенных, что представляют угрозу для себя и для других. Он даже не поморщился, когда первая струя воды ударила его в спину. Пока они не узнают, как он сбежал, они будут бояться его и в своем страхе будут подвергать его насилию, чтобы утвердить власть над ним. Если бы он сказал им, как ему удалось сбежать, они не поверили бы ему, потому что ожидали лжи. Они избивали его, если он сопротивлялся, но нет, они становились подозрительными. Немного сопротивления, и они начинали думать, что понимают его. Если он говорил что-то под давлением, они верили, что это правда. Это стратегический ход. Его волосы, намокнув, казались почти черными. Хардинг выдавил немного дешевого шампуня на его голову и грубо потер пальцами волосы, будто он делал это тысячи раз; вероятно, впрочем, так оно и было. Моррисон расхаживал перед ним туда и обратно. Он, казалось, был несколько ошарашен, увидев, что глаза Джокера были открыты. — Он проснулся, — сказал он. — Самое время, — ответил Хардинг. Моррисон сомкнул губы и продолжил движение, поднимая шланг, чтобы смыть шампунь с волос Джокера, сгоняя затем мыльную пену вниз по его телу. На его ребрах были фиолетовые синяки, где кто-то из охранников, должно быть, перестарался с дубинкой. — Россу наложили пять швов, — сказал Хардинг мрачно. Он протянул руку к Моррису. Тот, после секундного замешательства, передал ему шланг. Джокер улыбнулся: — Ему наверняка к лицу. Хардинг направил струю из шланга ему в лицо. — Ты, больной ублюдок. Джокер рассмеялся и повис на запястьях. Металлические наручники впивались в плоть. Хардинг скрутил шланг в петлю и замахнулся. Петля ударила его по ребрам и животу с резким щелчком. Джокер засмеялся громче. — Фрик! — гневно вскричал Хардинг. Моррисон отступил прочь, наблюдая за ними с нездоровым любопытством. — Старайся лучше, — ответил Джокер. — Я это уже слышал. — Скажи мне, если и это знакомо, — Хардинг взял конец шланга и ткнул им в губы Джокера. После недолгого сопротивления ему удалось просунуть шланг внутрь его рта. Вода выплеснулась наружу, стекая по его груди. Хардинг плотно прижал руку ко рту Джокера, вокруг шланга. Джокер сомкнул горло, чтобы вода не попала в легкие. Его рот мгновенно наполнился водой, хлынувшей затем через пазухи носа, заливая его лицо. Он едва не подавился и затряс головой, но Хардинг не отпускал. — Мне плевать, как ты сбежал, — сказал Хардинг. — Я хочу, чтобы ты попытался сбежать снова, чтобы суд наконец решил, что ты слишком опасен, чтобы держать тебя живым. Джокер дернул головой, и шланг проскрежетал по его зубам. Хардинг толкнул его глубже. Джокер судорожно сглотнул. Вода была ледяной и отдавала канализацией. — Что-нибудь напоминает? — Хардинг ударил его по голове, затем вытащил шланг. Джокер выблевал воду на пол. — Думаешь, ты такой умный, да? Я тебя насквозь вижу, ублюдок. Джокер втянул воздух. Хардинг опять всунул шланг в его рот. Вода, вновь хлынувшая через его нос, жгла. Его глаза слезились. Он видел, как Моррисон отвернулся прочь. Он держался, пока его легкие не начали гореть, и только тогда наконец сглотнул воду так быстро, как мог, чтобы втянуть немного воздуха. Вода попала в легкие, и он начал задыхаться. Хардинг подождал еще пять секунд и затем швырнул шланг на пол. — Это была доктор Квинзель, не так ли? — рявкнул Хардинг, хватая его за мокрые волосы и грубо встряхивая. — Она помогла тебе сбежать, верно? Джокер рвано закашлялся, выплевывая воду. Хардинг снова встряхнул его. — Не так ли? Он судорожно кивнул. — Харли, моя Харли... — Или это был Брюс Уэйн? Джокер остановился. Хардинг улыбнулся и вновь направил струю шланга ему в лицо. — Да, — сказал он, — Брюс Уэйн. Джокер скосил глаза, чтобы взглянуть на Хардинга. На губах Моррисона играла усмешка. — Это он сказал тебе о том, когда камеры вышли из строя? Джокер прочистил горло. — Брюс Уэйн? — Может быть, ты знаешь его под именем «Бэтмен», — сказал Моррисон, его усмешка стала шире. — Можешь передать ему привет, когда тебя выпустят из одиночки, — добавил Хардинг. — Нет, — Джокер потряс головой. — Нет, нет, нет, нет, нет. Моррисон рассмеялся. — Его наконец-то поймали, и он признался во всем. — Нет! — взвыл Джокер. Он вновь резко повис на запястьях и поднял ноги, упираясь ими в грудь Хардинга, толкая его со всей силы. Хардинг грохнулся на землю, затем быстро вскарабкался на ноги, но Джокер продолжал метаться, кидаясь на них, как бешеный пес. — Нет! Не он. Не здесь. НЕ ОН. Моррисон оказался слишком близко. Джокер обернул ноги вокруг его талии, притягивая его к себе, врезаясь лбом в его нос — послышался хруст. Моррисон вскрикнул, и Хардинг вытащил дубинку, и вся стратегия Джокера летела к чертям, но ничего из этого больше не имело значения, потому что... Бэтмен прибывал в Аркхем.