- 7 -
Я наведался в танцзал к полудню и устроился на полюбившемся подоконнике. Компанию мне составил рожок мороженого. Пока я сибаритствовал, трейни косились на меня и облизывались, одновременно пытаясь изобразить танец. Получалось у них паршиво, но я ещё не расправился с мороженым, потому не спешил вмешиваться. В общем-то, я никогда не предупреждал заранее о своих визитах, и это не способствовало установлению доверительных отношений. Но и приходить к ним регулярно у меня не получалось ― у меня было собственное расписание, и пренебрегать им я не мог. Уставившись в окно, медленно доел мороженое и машинально облизнул палец, потом задумчиво провёл им по нижней губе, наблюдая, как внизу за стеклом кто-то пытается поставить машину в узкий зазор между байком и микроавтобусом. И только тогда ощутил чужой пристальный взгляд на себе. Я повернул голову достаточно быстро, чтобы различить сведённые к переносице брови Ханя и сердитый блеск его глаз. Я когда-нибудь его разгадаю? Или это так и будет продолжаться? Не хотелось бы, потому что это меня уже утомило. Посмотрев ещё минут десять на чужие ошибки, я спрыгнул с подоконника и взял дело в свои руки, заодно поправляя хореографию. Все мои подопечные рвались в бой и очертя голову кидались в самый омут, наивно полагая, что трудности лишь украсят их выступление. И когда я что-то упрощал, они волками смотрели на меня и сжимали кулаки от злости. ― Танец строится на красоте движений. Это ― база любого танца и его смысл. Не нужно путать танец с гимнастикой, акробатикой, боевыми искусствами или чем-нибудь ещё. Общие черты не гарантируют тождественности. Это не значит, что нельзя использовать подходящие элементы. Можно, но с умом. Когда это действительно будет к месту и красиво. К тому же, любая простота обманчива, достаточно вспомнить вальс, например. Просто, казалось бы, да? А кто умеет его танцевать из вас? Я оглянулся на них, а они молча стояли и пялились на меня. Как всё запущено... ― Когда вы снова захотите что-нибудь усложнить, посмотрите налево и направо, на своих напарников. И честно задайте себе вопрос: у вас у всех одинаковые способности? Если да, усложняйте сколько влезет, но если нет, подумайте, что можете сделать вы сами, а что ― ваши друзья. И смогут ли они сделать нечто сложное, что даже вам даётся с трудом. Сколько человек будет на сцене, столько и должно "играть в пьесе". Я продолжил говорить и объяснять. Всё это было намного проще, чем им думалось. В танцах нет ничего сложного, ведь это движение, а двигаться ― самая естественная способность любого живого существа. Если не выходит сложно, надо сделать просто, но красиво. Говорить о танцах я мог вечно, и мне было наплевать, слушают меня или нет. Правда, с непривычки у меня быстро пересохло в горле, так что я закруглился, велел им продолжать с изменёнными вариантами и сбегал за порцией горячего шоколада. Ближе к вечеру Исин и Хань прогнали несколько раз танцевальный номер. Исин справился неплохо, даже лучше, чем поначалу, а Хань одолел половину. В конце концов, мы вновь остались с ним вдвоём, и я опять показывал ему рисунок танца от начала и до конца этапами. Взглянув на часы, я отметил, что у меня осталось мало времени. Хань поплёлся за мной в раздевалку и стоял над душой, пока я умывался перед зеркалом, висевшим у раковины. ― Обязательно было заканчивать сегодня так рано? Я плеснул водой в лицо, смывая хлопья мыльной пены. ― Мне нужно на сеанс массажа. Как всегда. Их никто не отменял. ― По-прежнему к мастеру Чуну? Не дождавшись моего ответа, Хань вдруг шагнул ко мне, остановился за моей спиной и провёл ладонями по плечам, чуть сжимая их пальцами. ― Я могу сделать тебе массаж сам. Ну здорово! Я смотрел в зеркало ― в глаза его отражению, потом плавно развернулся к нему лицом и сбросил его руки, поймал правое запястье и выразительно хмыкнул, осмотрев внутреннюю часть ладони и предплечья. ― Спасибо, нет. Тебе самому массаж не помешал бы. Он поморщился от боли, когда я надавил пальцами на мышцы под локтем. ― Поэтому я и... ― ...предложил свои услуги? Потому что со мной будет очень легко? Его лицо на миг исказилось от ярости, а потом он с силой толкнул меня к стене и вцепился руками в футболку на груди. ― Тебе так нравится играть со мной? Делать вид, что наши встречи ничего не значат? Какого чёрта ты помогал мне во время конкурса? Тебя просили об этом? Какого чёрта ты вообще возишься со мной? Только затем, чтобы после посмотреть на мою неудачу и посмеяться? ― Я. Тебя. Не. Понимаю. ― Специально сказал это медленно и раздельно, чтобы он успокоился и взял себя в руки. ― Очень удобно, должно быть. Мой акцент внезапно стал настолько ужасным? Нет, но он говорил что-то совершенно невразумительное, да и вообще обсуждать с ним то, что называлось в нашем случае отношениями, мне не хотелось. Эта тема до сих пор оставалась для меня болезненной. ― Скажешь что-нибудь? Не помню, кто спровоцировал то, что последовало за всем этим. Помню, что через пару минут мы катались по полу, сшибая лавки и стулья и награждая друг друга отличными ударами. Оба не сдерживались и били от души. Отшвырнув Ханя ногой подальше, я кое-как поднялся, ухватившись рукой за край раковины. Он покопошился в углу, потом стартовал с места и врезался в меня. Я спиной ударился о зеркало, которое хрустнуло и осыпалось осколками. Коварный удар кулаком снизу вверх отправил Ханя на пол. ― Передохни... ― задыхаясь, посоветовал ему я, стёр кровь с подбородка тыльной стороной ладони и повёл плечами, проверяя, всё ли в порядке со спиной. Он дёрнул меня за ногу, заставив тоже шлёпнуться на пол, в ответ получил пяткой по запястью и зашипел от боли. Секунд десять мы просто лежали и смотрели в потолок, потом сцепились опять. На сей раз удары сменились удушающими захватами. Наверное, если бы у нас случились свидетели, они расценили бы это как пародию на чемпионат по дзюдо. Когда мы расползлись в очередной раз и оглянулись друг на друга, смогли оценить плачевные последствия. Хань шмыгнул расквашенным носом и прижал к нему оторванный рукав моей футболки. Сволочь. Лучше бы рукав оторвал у себя ― мне нравилась моя футболка. У меня ныла разбитая губа и, кажется, сочилась кровь то ли из ссадины на лбу, то ли из рассечённой брови. В зеркало не поглядишь ― оно пало во время второго раунда. Я попытался сморгнуть кровь, заливавшую глаз, но не получилось, пришлось смахнуть пальцами. Дух мы перевели и разошлись в разные стороны, чтобы всё-таки принять душ. Я закончил раньше, переоделся и, прихватив сумку, отправился в свой танцзал. Устроившись на матах в углу, позвонил мастеру Чуну, отменил сеанс ― в таком виде мне туда точно нельзя ― и проверил сообщения перед сном. "Иногда хочется слизнуть капли пота с твоего лица языком. За это я тебя тоже ненавижу. S". Отлично, а мне на тебя наплевать, мой преследователь, ты просто меня развлекаешь.***
Разбудил меня острый запах крепкого кофе. Приоткрыв глаза, обнаружил сидящего рядом Бэкхёна. Тот неловко сунул мне большую чашку с чёрным напитком и предупредил: ― Без сахара. Тебе сейчас это точно нужно. Чтоб выпил до последней капли. Усевшись по-турецки, я послушно обхватил чашку ладонями и принялся пить горький кофе. Всяко лучше, чем металлически-солёный вкус крови на губах. Пока я пил, Бэкхён бесцеремонно вцепился мне в голову руками и принялся изучать "боевые ранения". Он тронул пальцами над бровью, и я немедленно поморщился от резкой боли. ― Что там? ― Голос тоже не радовал: хриплый и неровный. ― Довольно глубокая ранка, но, по-моему, зашивать не нужно. Замажешь кремом, сама заживёт. Если не будешь кусать губы, никто даже не заметит последствий. Что ж, ты выглядишь намного лучше, чем я предполагал... Хотя... Бэкхён нахмурился, оглядев мои руки и шею. ― Синяки. Ладно, всегда можно списать на усердные тренировки. Я встретил Лу Ханя. Бэкхён мастерски умел менять тему в самый неожиданный момент и вываливать неприятные сообщения именно тогда, когда они никому не нужны. ― Надеюсь, он выглядел как картинка. ― Напрасно надеешься. Я велел ему носить сегодня повязку и сказать всем, что он слегка приболел. Придётся ему так ходить, пока нос и подбородок в норму не вернутся. Знаешь, у тебя все следы после потасовок с лица сходят мгновенно, даже иногда их не остаётся вовсе, но не всем так повезло, ты хоть помнил бы об этом. ― Я не участвую в драках ежедневно, чтобы думать о таких вещах. Что он тебе сказал? ― Ничего. Просто сказал, что у вас возникли разногласия и вы решали, как именно танцевать. Дракой решали. Чей вариант танца мы увидим, кстати? ― Перестань. ― Отлично, тогда хоть ты объясни мне, что происходит. Я уткнулся в кофе. Не помогло. Бэкхён настойчиво подёргал меня за рукав. ― Чонин, что у тебя с этим Лу Ханем? Что за бред тогда нёс тот верзила? Что за бред ты сам мне рассказывал? ― Бэкхён растянулся на матах рядом и задумчиво сообщил: ― Можешь продолжать думать обо мне всякое, но этот Лу Хань пялится на тебя так, словно жаждет затащить в постель. ― Может, он и жаждет, но что из того? ― Ну так затащись в постель, чтоб никому крышу не рвало, и чтоб окружающие жили спокойно, а не так, как на вулкане. ― Если затащусь, крышу будет рвать уже мне. Бэкхён перевернулся на спину, пару минут погипнотизировал взглядом потолок, потом просиял хитрой улыбкой. ― Оу... Я тебя всё-таки не понял. ― Мне не нужен просто секс. ― По-моему, как раз просто секс тебе и нужен. Точнее, вам обоим. Легче будет расставить всё по своим местам. Потом. Послушай, это лучше, чем побитые морды и синяки по всему телу. Энергозатраты точно такие же, как на мордобой. Сошлись, разрядились, разошлись. Морды целы ― все довольны. В этот раз вы пошумели тихо и без свидетелей, но последствия уже есть, благо, что не особо значительные и что ни у одного из вас в расписании нет ничего важного. Но везение не бывает вечным. Замена войны сексом будет самым умным, что можно тут сделать. Я так понимаю, что Лу Хань очень даже за, а вот ты как раз и упираешься четырьмя конечностями обо все попадающиеся навстречу предметы. Я прав? ― Не имеет значения. ― Всё-таки странный ты. Ладно, отскребай свою тушку от матов ― занятия со мной никто не отменял, а тот поворот у меня так до сих пор и не получается. Мне срочно нужна помощь специалиста.***
К полудню Бэкхён вымотался, а в танцзал приволоклись мои подопечные. Сначала они торчали в коридоре и осторожно заглядывали в приоткрытую дверь, а после отметили, что кто-нибудь постоянно забегает поглазеть на меня, так что осмелели и тоже просочились внутрь, оккупировав свободный подоконник. Бэкхён отполз к ним, взяв перерыв минут на пятнадцать, а я продолжил танцевать без музыки ― сначала медленно, а затем с нужной скоростью. ― Он так танцует, как будто слышит музыку, ― протянул с акцентом Тао. ― Так подстроиться под мелодию... Бэкхён громко и отчётливо фыркнул с нескрываемым пренебрежением. ― Подстраиваться под музыку надо таким, как я. Или как вы. Музыка ― это наши костыли. А он... Он никогда не подстраивается под музыку, и костыли ему ни к чему, он управляет музыкой и придаёт ей законченную форму. Он сам ― музыка. Достаточно посмотреть, как он стоит, сидит, двигается, и сразу станет ясно, что музыка с ним всегда и везде. Музыка в нём, просто слышит её только он сам. ― Очень поэтично, ― улыбнулся Бэкхёну Исин. ― Поэтично или нет, но так оно и есть. Вы чего тут торчите, а не занимаетесь? ― Решили посмотреть и поучиться у старших, ― буркнул Хань ― я узнал бы его голос всегда и везде. ― Тогда чего расселись? Смотрите, учитесь и повторяйте. Если будете просто глазеть, толку не выйдет, а места тут навалом. Бэкхён вернулся ко мне, чтобы продолжить тренировку, а трейни за нашими спинами тихо пытались всё повторять. Невпопад. Выглядело забавно. Но веселью пришёл конец спустя час ― Бэкхёна ждали в другом месте, пресловутое расписание. И я остался со своими подопечными. Мы снова разобрали их номера, окончательно определились с хореографией. Тут я вполне мог положиться на Исина ― он отлично всё запоминал. Как всегда, проблемы создавал Хань. Временами у меня возникали подозрения, что он делает это специально. Чувство ритма при нём, двигался он тоже неплохо, умел танцевать ― опять же, хорошая память, но он постоянно что-нибудь делал не так, как надо. Если верить Бэкхёну, он делал это потому, что хотел задержаться в танцзале и побыть со мной подольше. Маловероятно ― так считал я. На кой чёрт ему это? Вряд ли он за последнее время умудрился стать моим фанатом, не говоря уж о том, что моими фанатами обычно становились представительницы прекрасного пола, а Хань точно к ним не относился, хоть и мог претендовать на эпитет "прекрасный". По крайней мере, с моей точки зрения. Я тоскливо вздохнул, когда в танцзале остались лишь мы с Ханем. Мы в основном молчали, а если и обменивались репликами, то предельно короткими и нейтральными. Я занимался в привычном мне режиме и терпеливо ждал, когда же Хань выдохнется, поднимет лапки и признает поражение. Он явно не рассчитывал на подобные нагрузки, но сдаваться не собирался. Честно говоря, выдохся он уже к полуночи, а дальше держался исключительно на одном ослином упрямстве. Или на злости. Мало ли, может, он хотел опять подраться. В два часа я отвёл его в душ. К счастью, сумку с вещами он прихватить догадался, так что мне не пришлось в спешке искать ему полотенце. Когда я ополоснулся и вернулся в раздевалку, Хань тихо сидел в углу и левой рукой пытался размять трапециевидную мышцу, потом вздохнул и кончиками пальцев помассировал виски. ― Голова болит? Он вздрогнул, хотел оглянуться, но передумал, лишь мотнул головой. ― Врать не обязательно. Остановившись за его спиной, я прикоснулся к его шее, нащупал нужные точки и мягко надавил. Через минуту услышал тихий выдох. ― Акупрессура? Не знал, что ты в этом разбираешься. Это ведь сложно. ― Не разбираюсь, просто остались некоторые полезные навыки после занятий тэквондо. И это лучшее средство от головной боли, чем любое иное. Вообще тебе бы лучше вернуться в душ и просто постоять под водой подольше. Мышцы не так сильно будет сводить. ― Уж конечно... Тебе опыта не занимать, да? ― Как хочешь, ― я пожал плечами, убрал пальцы с его затылка и отошёл к своим вещам, ― но чем больше усталости ты с себя смоешь, тем меньше шансов, что завтра подведёшь своих одногруппников. Опустившись на лавку, я придвинул сумку и порылся внутри в поисках свежей одежды, хотя так ничего достать не успел ― рядом остановился Хань. Я вскинул голову и взглянул на него с немым вопросом в глазах. Он продолжал смотреть в упор, лишь закусил на миг губу, потом всё же соизволил сообщить: ― Нам нужно поговорить. Не знаю, что на меня нашло, но эта фраза меня просто убила, заставив расхохотаться в голос. Да, чёрт возьми, нам нужно поговорить, потому что с нами явно что-то не так, и нам только разговора и не хватало. Нормальные люди сначала говорят, пытаются разобраться друг в друге, а потом ― по результату ― либо вместе спят, либо пытаются открутить друг другу головы, либо расстаются. У нас с Ханем этот алгоритм работал от финала к началу, словно кто-то крутил киноленту в обратной последовательности: секс, разрыв, драка, теперь вот, пожалуйста, Ханю приспичило поговорить. Надо написать с утра завещание, дескать, если я спячу, прошу винить в этом Ханя ― он кого угодно способен свести с ума. Хотя... вроде бы в таких случаях завещания не пишут, но это неважно. ― Считаешь, что это смешно? ― Хань смотрел на меня одновременно сердито и немного растерянно. ― Ещё как. Когда я пытался с тобой поговорить, ты переходил к сексу или исчезал. Теперь поговорить пытаешься ты. Как думаешь, мне стоит ответить тебе тем же? ― А ты хочешь? ― Нет. Ложь. Хуже того, мы оба прекрасно это знали, но у меня просто не было сил ― я не мог заставить себя прикоснуться к нему. Приобретённый рефлекс, наверное. Я помнил, что за прикосновение к нему мне придётся расплачиваться болью, потому что наши ожидания и цели не совпадали. Он не мог или не желал дать мне то, чего я хотел, а я не мог остановиться просто на сексе и продолжать быть его выигрышем в споре. Причём все эти соображения ничуть не уменьшали взаимного притяжения, наверняка отлично заметного со стороны. Прямо мексиканская ничья, чтоб ей пусто было. Я поднялся, чтобы обойти его и добраться до раковины, но он поймал меня за руку и удержал. ― Можешь снова это сделать? ― Что? ― Ну, от головной боли... ― И он повернулся ко мне спиной. Я смотрел на прилипшие к шее завитки мягких волос и пытался считать в уме от одного до десяти. Забуксовал на месте, потому что забыл, что идёт после четырёх. Всё-таки я тронул пальцами его шею, провёл чуть вверх, нашёл нужные точки и принялся нажимать с интервалом в несколько секунд. Хань шагнул назад слишком неожиданно, чтобы я успел отстраниться. Прислонившись спиной к моей груди, он слегка запрокинул голову и удовлетворённо вздохнул. ― Вот теперь можешь рассказать мне сказку о том, что в душ ты ходишь, спрятав под полотенцем... пистолет, например. Засранец, но оттолкнуть его у меня не получилось. Он быстро развернулся, забрался пальцами в волосы, чтобы удержать мою голову, и обозначил свои намерения настойчивым поцелуем. Я чувствовал его губы, дыхание, вкус и запах, лёгкие касания кончика языка, но не собирался разжимать зубы и отвечать ему. Мне казалось, что он слышит стук моего сердца. И у меня кружилась голова. Эти ощущения походили на те, что я испытывал когда-то перед самым первым своим танцевальным выступлением. Тогда я дико нервничал и боялся. Сейчас я боялся тоже ― боялся разочароваться. Вспомнился Бэкхён. Очень вовремя, нечего сказать. Но он говорил много всего ― иногда полезного, иногда ― не очень. И, взвесив все его слова, я подумал: если всё с этого началось, почему бы этим и не закончить? Хоть какая-то симметрия будет. И будет отличный повод для того, чтобы поставить жирную точку по взаимному согласию. Хань немного отстранился, глядя на меня с необъяснимой обидой в глазах. ― Ты в самом деле этого хочешь? ― уточнил я хриплым от волнения голосом. И он коротко кивнул. Сам виноват. Что ж, я больше не собирался сдерживаться, пускай знает, что это такое и на что похоже. Под его тихий стон мы врезались в дверцу шкафчика, потом я прижал его спиной к стене. Долгий поцелуй случился у раковины, и она краем впивалась в поясницу Ханя. Нас швыряло по помещению, как бочку в трюме корабля во время шторма. Полотенца куда-то подевались, да и чёрт бы с ними, а мы всё никак не могли остановиться на удобной для обоих позе, чтобы стать ближе, ещё ближе ― одним целым. Я всё-таки сошёл с ума. Или мы оба. Никогда не думал, что способен мучить кого-нибудь с таким пылом. Или же я просто выплёскивал накопившуюся боль, показывал её Ханю. Как ни печально это признавать, но если бы он, вдруг спохватившись, попытался меня остановить, у него ничего бы не вышло. К слову, есть такая уголовная статья... Но он не пытался меня остановить, он продолжал меня провоцировать даже тогда, когда морщился от боли. Мои ладони жадно скользили по его телу, а губы обжигали его шею и плечи. Поцелуи походили на укусы, а укусы ― на поцелуи. Хань хватался за меня и повторял моё имя. Хуже не придумаешь, потому что моё имя, произнесённое его голосом, вышибало из головы последние остатки разума. Ещё хуже то, что Хань прекрасно это знал. Мы споткнулись о лавку, сдвинув её к шкафчикам, после чего я благополучно на неё упал, а Хань ― на меня. Так и замерли: я сидел, слегка откинувшись спиной на дверцу шкафчика, а он ― у меня на коленях и лицом ко мне. Хань медленно провёл кончиками пальцев по моему лицу, погладил подбородок и заставил немного запрокинуть голову, затем наклонился и мягко коснулся моих губ собственными. Выдох и едва различимый шёпот: ― Чонин... ― Что? Его ладонь опустилась вниз, скользнув по моей груди, остановилась между нами и легла на твёрдое и горячее доказательство моего возбуждения. И Хань вновь произнёс моё имя, касаясь моих губ своими. Я на ощупь изучал пальцами его спину, поясницу, слегка сжимал ягодицы и продолжал сходить с ума, слыша своё имя всё чаще. ― Что ты хочешь от меня? ― То ли укус, то ли всё-таки поцелуй с отчётливым привкусом боли. ― Просто потанцуй со мной... ― Он легкомысленно подставил губы под новый болезненный укус, потом добавил почти неслышно: ― Танцуй во мне... Хань определённо знал, чем меня можно уложить на обе лопатки. Запрещённый приём, но он сработал, потому что я ни разу в жизни не отказывался от предложения потанцевать. Под руками его гладкая кожа, лодыжки, выпуклые икры, твёрдые колени, бёдра, что так сильно меня сжимали ― он как будто боялся, что я убегу. Ещё один поцелуй, похожий на затяжной прыжок с парашютом. И хриплый шёпот под ухом с прикосновениями губ к моей шее. Не сразу понял суть, ведь я же старательно сходил с ума, но после сообразил ― Хань перешёл на китайский. И на второй раз разобрал своё имя ― китайскую версию. Сплошной ряд из холодных и твёрдых звуков, только в самом конце тёплой нотой чуть мягкий "н". Он держался за мою шею и уверенно опускался вниз, до предела, потом он поднимался, освобождался от меня почти полностью, но резким движением подавался назад и тихо стонал, отчётливо ощущая меня в себе. Он сам мучил себя сильнее, чем мог бы мучить его я. Я оглаживал его бёдра, помогая ему двигаться, и заставлял отвлекаться на поцелуи. Он напоминал мне лёгкий и свежий бриз в летний день. И он умел причинять мне боль, хотя я так ни разу и не смог разозлиться на него по-настоящему. Хань водил пальцами по моему лицу, забирался в волосы, удерживаясь одной рукой за шею и продолжая двигаться. Темп медленно, но неумолимо нарастал. Хриплое дыхание прерывалось стонами или паузами для поцелуев, но всё равно этого было мало. Я не позволил Ханю кончить ― рано. Я всё ещё хотел его. Он задыхался и пытался нетерпеливо ёрзать на моих бёдрах, пока я пробовал на вкус кожу на его груди, обводил особенно чувствительные сейчас соски кончиками пальцев и языком. Он хрипло шептал моё имя сразу на двух языках, пока я гладил и сжимал его ягодицы, и ласкал губами совершенную шею. И мне хотелось верить, что хотя бы сейчас он мой.