Приручить шпиона

Клаус Хоффманн не спеша спускался по винтовой лестнице в подвалы старого замка, в котором вполне комфортно обосновались офицеры СС вместе с прислугой и прочими. Там, в полной темноте и сырости, его дожидался молодой, почти юный советский шпион. Он так и не смог ничего выведать и не представлял ни опасности, ни ценности, а значит, с ним можно было немного поиграть. Услышав щелчок замка, Олег невольно вздрогнул и поднял голову, чтобы посмотреть на немецкого офицера. Ленивой кошачьей походкой мужчина подошел ближе и, подцепив чужой подбородок пальцами в кожаной перчатке, провел большим пальцем по разбитым губам. Красив, чертенок. И непокорен. Парень отвернул лицо, выражая этим движением то презрение, которое переполняло его. Поглубже запрятав страх. Ведь он понимал прекрасно, что впереди его не ждет ничего хорошего и смерть как итог. — Не смей отворачиваться. Я тебе не позволял, — сухо произнес мужчина, дергая парня за подбородок и заставляя посмотреть себе в лицо. — Пошел ты… — выдохнул Олег по-русски. Клаус поджал губы и нанес удар по губам шпиона офицерским стеком, разбивая их в кровь. — Рот открывать я тебе тоже не позволял. Олег тихо застонал, слизнул кровь, прожигая немца все тем же презрительным взглядом. Пальцы Клауса заскользили по груди пленника, содрали рубашку, обнажая красивое, хорошо сформированное тело солдата. И тот прикрыл глаза, спрятав эмоции за густыми ресницами, готовясь к боли. И не зря. Содрав с пленника еще и брюки вместе с нижним бельем. Клаус снял со стены плеть и нанес первый удар по груди. Олег вскрикнул и закусил многострадальную губу, от второго удара тело инстинктивно попыталось уклониться, но это только причинило боль запястьям, крепко скрученным веревкой, врезавшейся в кожу. А удары продолжали сыпаться, словно из рога изобилия. Профессионально. Резко. Невыносимо болезненно. И Олег не мог сдержать стонов, все сильнее зажмуриваясь и выдыхая сквозь стиснутые зубы проклятья. И в наказание за них удары сыпались еще сильнее. Только когда тело пленника оказалось сплошь иссечено, офицер отступил, откладывая плеть. Пленник повис на веревке, близкий от боли к обмороку, тело его иногда мелко вздрагивало. Удовлетворенно хмыкнув, Клаус почти нежно погладил Олега по щеке, а после ушел, оставив в темноте и одиночестве. — Чертов ублюдок… — выдохнул парень. Судя по ощущениям, там, наверху, была уже ночь, но он так и не смог вздремнуть, терзаемый болью и холодом, завладевшим неподвижным телом. Еще Олега мучило то обстоятельство, что он провалил миссию, от которой многое зависело. Но в замке оказалась слишком хорошая охрана. Олег не мог сказать точно, сколько времени прошло с визита эсесовца, но, кажется, немало... А потом тот наконец явился, но не один, а с молоденьким солдатом и врачом, которые отвязали его и куда-то поволокли. Он тихо застонал, приоткрывая глаза и пытаясь следить за их перемещениями. Но обзор был плохой, и он только понял, что его подняли на второй этаж, сколько поворотов они сделали, прежде чем его затащили в комнату и кинули на белый холодный кафель, чтобы в следующее мгновение окатить водой под напором. Олег закашлялся, с губ сорвался еще один стон, потому что сотрясания тела разбудили притихшую было боль. — Суки… Его закинули на кушетку и безжалостные пальцы в медицинских перчатках ввели в его анус носик клизмы. Парень напрягся и попытался вырваться, избегая неприятной процедуры, но солдатик удержал его, не давая мешать врачу, который пустил воду. Уроды! Олег стиснул зубы, зажмуриваясь, когда давление внутри начало быть болезненным. Воды было очень много и его даже начало мутить. Вытащив носик, доктор помог парню сесть. Олег сглотнул, окатывая доктора презрением, но тот проигнорировал этот взгляд, порекомендовал дышать животом. И правда, стало немного легче. — Зачем? — спросил он, не понимая поступков врага, что пугало. — Приказ начальства, — спокойно ответил доктор, снимая наконечник и кидая его в посудину для кипячения. Было так плохо и стыдно, черт возьми. Олег долго терпел, не желая унижаться, а потом все же выдавил, скорее сам себе, чем на что-то надеясь: — Я больше не могу… Доктор взглянул на наручные часы и кивнул, вместе с солдатиком пересаживая пленного на фаянсового друга. К счастью, они не смотрели, наверное, были не такими ублюдками, чтобы им нравилось наблюдать за процессом. Когда Олег опорожнился, его вновь окатили водой под давлением, очищая, и только после этого поволокли куда-то еще. Он не понимал, к чему все эти сложности, но успел выбиться из сил и не сопротивлялся. Его вели довольно долго, по запутанным коридорам на третий этаж, где завели в шикарно обставленную комнату и кинули на мягкую кровать. Вольготно расположившись в кресле, его уже дожидался Клаус. — Что?.. — не понял парень, приподнимаясь на руках в попытках подняться. Мужчина встал с кресла и, на ходу снимая пиджак и расстегивая ремень на брюках, направился к постели. И пленник сжался, представив, как тот пройдется по свежим синякам, инстинктивно пытаясь отодвинуться. Заметив это, мужчина засмеялся и, остановившись у постели, принялся расстегивать брюки. Олег смотрел на него, не скрывая своей растерянности, и только еще немного отодвинулся. Но Клаус удержал его за лодыжку. — Мальчик не знает, что мужчины тоже могут этим заниматься? — тихо засмеялся он. — Не понимаю, — выдохнул пленник, хотя хорошо знал немецкий, пытаясь избавиться от захвата. — Сейчас объясню на практике, — усмехнулся мужчина и, избавившись от брюк и нижнего белья, завалил парня на постель. Олег уперся немецкому офицеру в грудь, стремясь удержать между их телами хоть какое-то расстояние. Оттолкнуть, помогая себе коленом. Его движения стали судорожными, выдавая страх. Да и после таких побоев он ослаб, так что нацист сломил его сопротивление, и в анус Олега ткнулось кое-что горячее и склизкое. Осознание того, что имел в виду немец, волной дрожи прокатилось по телу, и парень снова попытался вывернуться, но был впечатан в постель. В него резко вошли, и Олег закричал, не успев стиснуть зубы, от боли потемнело в глазах, прервалось дыхание. Сей противоестественный акт не мог уложиться у него в голове, но при этом он не мог отрицать того факта, что член немецкого ублюдка находился в его теле. — Сука… — выдохнул Олег, стискивая в пальцах покрывало. Мужчина лишь тихо засмеялся в ответ и нетерпеливо двинул бедрами, начиная движение. И это была пытка. Чтобы не радовать насильника криками, парень закусил руку, оставляя следы от зубов и тихо мыча от боли. От унижения, что его использовали как женщину, глаза защипали непрошенные слезы. Вырываться уже не было ни сил, ни возможности, все, что ему оставалось – это терпеть. Наконец офицер кончил и отстранился довольно улыбаясь, словно черный наглый кот. — Ты такой сладкий, — склонившись, мужчина поцеловал пленника. Олег тихо всхлипнул, прикрывая глаза и оставаясь лежать на постели сломанной куклой. Двигаться было больно. Поднявшись с постели Клаус натянул брюки и отойдя к столику наполнил бокал коньяком. Сделав глоток, заметил: — Жаль, что здесь сейчас нет фотографа, чтобы запечатлеть такую красоту. Из-под ресниц выкатилось еще несколько слезинок, прежде чем парень вытер лицо дрожащей рукой. Было тошно и противно. — Мразь, — выплюнул он на немецком, чтобы насильник точно понял. — Чтоб тебя так… Клаус засмеялся в ответ и, подойдя к парню, буквально влил в него коньяк. Горло обожгло, и Олег закашлялся, морщась от боли. — Отдохни, пока есть такая возможность, ведь я только начал, — хмыкнул Клаус и опустился в кресло. От этих слов внутри все похолодело. Воспользовавшись «щедрым» предложением, Олег свернулся на шикарной кровати, отвернувшись от офицера. Все, что ему сейчас хотелось, это умереть. В эту ночь Клаус брал его еще несколько раз, но к рассвету привел себя в порядок и, натянув свою идеальную форму, направился прочь, оставив измученного пленника одного в комнате. Олег оклемался только через несколько часов, все тело болело, особенно разламывалась поясница. Проклиная чертового ублюдка, натянул первую попавшуюся одежду, очевидно, принадлежавшую ему, прикрывая наготу и следы побоев. Не найдя ничего, что могло бы сойти за оружие, тихо подошел к двери, прислушиваясь и качая головой. Слишком много сновало по коридору народа, да и, насколько он успел заметить, когда его тащили сюда, недалеко, в конце коридора дежурили часовые. Зато с окном ему повезло больше. Пусть и третий этаж, но сбоку вниз спускался плющ, да и выходило оно в довольно тихий участок сада. Перебравшись через подоконник, Олег ухватился за растение и, повиснув на нем, спустился вниз. На улице было холодно, но Олег не обращал на это внимания. Короткими перебежками подбираясь к калитке в высокой каменной стене, попорченной войной. Подкравшись сзади к караульному, попробовал оглушить его, чтобы забрать одежду и оружие. Но солдат оказался будто с глазами на затылке и сильнее. Неужели Олег так ослаб?.. После удара прикладом по лицу его мир пошатнулся. Какое-то время парень умудрялся держаться в сознании, но удары сапогом по ребрам и сзади по почкам пустили его потуги прахом. В себя он приходил долго и тяжело, не сразу понимая, где находится. Голова раскалывалась. Попробовав подняться, он обнаружил, что связан. — Оклемался? — задал вопрос солдатик, который таскал его вместе с доктором. Спросил на русском, чистом настолько, что было понятно, что он является для него вторым родным. И был награжден презрительным взглядом. — Тебе не все равно? — также на русском ответил Олег, слова чужого языка еще путались в голове. — Мне-то все равно, но приказ есть приказ, — парень пожал плечами и, выглянув в коридор, кликнул доктора, который вошел в камеру с лотком в руках, в котором были шприцы и ампулы. Олег не спрашивал, что ему колют, лишь попытался вырвать руку, не давая перетянуть ее жгутом, и протестующе шипел. Доктор отхлестнул ему пощечину, чтобы утихомирить, и наконец начал медленно вводить лекарство. От удара с новой силой всколыхнулась боль, и пленник затих, усмиряя ее, да и просто не было сил. После укола он снова отключился на время и уже не торопился возвращаться к реальности. Очнулся он от тихого разговора доктора и Клауса. Слов Олег разобрать не мог, но после этого доктор сделал ему еще одну инъекцию. Потом Клаус нанес Олегу удар плетью. И парень вскрикнул, не сумев подавить эти звуки, боль была гораздо острее, чем в первый раз, и оставляла долгий отголосок. Но Клаус не давал ему передышки. Бил, не щадя и на чистейшем русском требовал запомнить, что он, Олег, теперь принадлежит ему. Пленник хотел возразить и сказать, что он свободный человек и не может никому принадлежать, но с губ рвались только стоны и крики. Скоро его губы были искусаны в кровь, а сознание мутилось. И только один человек мог прекратить это, тот, в чьих руках он находился. Однако Клаус продолжал. Продолжал до тех пор, пока тело парня не онемело от боли. Откинув плеть, мужчина расстегнул брюки и сходу вогнал стояк в анус парня. Олег закричал, из глаз выкатились слезы отчаяния. Неужели это не кончится? Офицер так яростно долбился в его тело, что пленнику казалось, еще немного и он отобьет ему все внутренности. — Ты еще можешь кричать? — Клаус усмехнулся, продолжая двигать бедрами. — С этого мгновения подавать голос ты сможешь только с моего позволения, meine kleine Welpen (мой маленький щеночек). — Уб…людок… — выдохнул Олег, нарушая приказ и запрокидывая голову, от этой дьявольской «карусели» его уже тошнило. Клаус лишь засмеялся в ответ и бурно кончил, наконец оставляя парня в покое. Олег обессиленно повис, почти не чувствуя собственного тела. Впрочем, оно и к лучшему… Жаль, что не существовало бога и никто не мог услышать его мольбы и освободить от страданий. Клаус ушел, а в камеру вновь зашли доктор и солдатик. И, отвязав Олега, потащили его прочь все в ту же ванную, где окатили его водой под напором. Затем доктор обработал раны, которые представляли опасность. Стало капельку легче. Только желание умереть никуда не ушло, ведь отныне он принадлежал зверю, превратившему его жизнь в ад. Закончив с гигиеной, его вернули обратно в камеру, где толкнули на жесткую кушетку с колючим тонким одеялом. В эту ночь Клаус его не тревожил, но парень не тешил себя ложными надеждами, вздрагивая от мысли, что тот в любой момент может вернуться и все повторить. И спал чутко, прислушиваясь, да и просто лежать было больно. Он должен бежать, даже если на тот свет, все одно… И немец возвращался, и возвращался за эти несколько дней не раз. Но первым приходил доктор. После его инъекций, в которых пленник заподозрил психотропные вещества, Олегу было плохо, и он всякий раз пытался сопротивляться уколу. Мысль о непослушании все больше пугала его, но он отчаянно боролся с этим. Он человек, а не животное! Не собачка, которую хотел видеть в его лице нацист. В этот день доктор сделал ему два укола, и от второго тело обдало жаром. Жаром желания. Впрочем, понял это пленник не сразу, а когда пришел владелец и его тело отозвалось на прикосновения руки, так умело держащей в руке плеть. Вздрогнул, пытаясь отодвинуться, избегая контакта их тел. Но ему не позволили, приковав лодыжку к столбику кровати, пальцы офицера пробежались по бедрам. — Будет очень хорошо... не противься. Олег помотал головой, отказываясь верить. Он хотел сказать, какая Хоффманн мразь, но он уже столько раз говорил это, что слова становились лишь сотрясением воздуха, теряя смысл. А изящные пальцы продолжали ласкать и делали это умело и даже нежно. Те же пальцы, что били и истязали. Впрочем, пленник не обольщался, понимая, что это просто пряник, который следует за кнутом. Вот только тело его, уставшее от бесконечной боли, отвечало, предавая своего владельца. Хоффманн ласкал его искусно, заставляя пребывать на грани, и грань между запредельным удовольствием и обмороком была очень тонка. Очень скоро Олег потерял себя в сладком бреду, как только сломалась его воля, позволявшая смотреть на врага с ненавистью. И он стонал, подаваясь навстречу этим рукам, желая получить больше ласки. — Вот так, — прошептал довольный Хоффманн, сжимая пальцами сосок пленника. — Проси, умоляй, и тебе будет приятно. Олег снова застонал, остро реагируя на действия немца: — Пожалуйста… не останавливайтесь… — прошептал он, смешав русский и немецкий. Хоффманн засмеялся: — Какой ты сегодня послушный, — его пальцы обхватили чужой член, а сам он склонился ниже. — За это ты заслуживаешь награды. Еще миллиметр, и губы касаются губ. Уже мало отдавая отчет своим действиям, пленник удержал их, отвечая и приоткрывая губы навстречу. Немец никогда не трогал его там, а, оказывается, это так приятно. Бедра двинулись, толкаясь в чужую руку. — Послушный ласковый щеночек, — засмеялся офицер, лаская его и ставя засос на шее, но в самый последний момент пережал основание чужой плоти. — Признай меня своим хозяином. Эти слова словно отрезвили Олега. Посмотрев сквозь дымку желания на мужчину, он вспомнил, что пленник, и всю ту боль, что тот ему причинил. Как унизил, и сейчас хотел унизить еще сильнее, лишив человеческого достоинства. Попытавшись выровнять дыхание, он собрал в кулак остатки воли, выдохнув: — Нет… Хоффманн приподнял брови и отстранился. Не ударил и ничего не сказал. Приковав руки Олега к спинке кровати, он перетянул его член лентой. Отойдя к столику, вытащил из ящика... искусственный фаллос. Обмазав его какой-то мазью, запихнул в сжавшийся анус пленника. — Это послужит тебе уроком, — обронил он, выходя из камеры. Оставшись один, парень тихо всхлипнул. На смену наслаждению, вернулась жестокая боль и неудовлетворенность, которая мучила и сводила с ума не меньше, чем штуковина в анальном отверстии. Проклиная «хозяина», он бился в путах, пока не потерял сознание. А в себя его привели две хлесткие пощечины. Хоффманн смотрел на пленника с усмешкой: — Как ощущения, сладкий? Олег тихо застонал, глядя на мучителя из-под опущенных ресниц, сознание все еще норовило соскользнуть обратно во тьму. Он отвернулся, проигнорировав вопрос. И тут же получил еще пощечину. — Будь послушным мальчиком, и я облегчу твои страдания. — Я свободный… человек. Губы пленника дрожали, но он все еще оставался верен себе. — Нет, ты пленник собственного тела. А твое тело принадлежит мне, — заметил Хоффманн, охватывая пальцами напряженный член. Пленник вскрикнул, невольно подаваясь руке навстречу и проклиная за это свое тело. Желание кончить становилось невыносимым, но он не мог признать себя чьей-то вещью. — Но не моя душа… — Неужели? — Хоффманн стянул с руки перчатку и провел подушечкой большого пальца, слегка массируя. И от этой пытки на глазах Олега выступили слезы. Он закусил губы, чтобы с них не сорвалось то, чего так жаждал услышать от него враг. Но Хоффманн не отступал. Другой рукой он коснулся имитатора и начал двигать им. Пленник застонал в голос, выгибаясь, но по-прежнему не в силах кончить. — Пожалуйста… — Ты знаешь, что нужно сделать, — ласково улыбнулся мужчина, продолжая сводить парня с ума. Как же Олег ненавидел его… У каждого человека существовал свой предел, был он и у Олега, и сегодня тот познал его. — Хозяин… — выдохнул он, презирая самого себя. — Какой послушный у меня щеночек. Всегда бы так, — хмыкнул Хоффманн продолжая мучить Олега, но наконец его пальцы потянули за ленту, освобождая его, обхватив член, вновь принялись ласкать. И спустя некоторое время пленник с тихим вскриком кончил, пачкая руку ненавистного врага. Слезы выкатились из-под ресниц, сбежав по щекам. Офицер засмеялся и вытер ладонь платком. Расстегнув брюки, забрался на постель и, вынув фаллос из Олега, заменил его настоящим. Закрыв глаза, пленник молча терпел толчки немца, вбивавшегося в него от всей души, впервые почти ничего не испытывая при этом. Ему было тошно. Хоффманн скривился в ответ на отсутствие реакции и вскоре кончил, явно не получив морального удовлетворения. Отстранившись, привел себя в порядок. И ушел. А совсем скоро пришел солдатик, принесший еду. Однако пленник не прикоснулся к ней, отвернувшись к стене и уходя в себя. Все что он хотел — это умереть. Несколько часов спустя эсэсовец вернулся и остался крайне недоволен: — Если ты не будешь есть, я запихну в тебя это силой. Ты знаешь, я могу. Пленник невольно вздрогнул, признавая, что знает. — Я не хочу, — тихо сказал он по-немецки. — Я не спрашиваю, хочешь ты или нет. Тебе нужно поесть, — холодно отрезал Хоффманн и закинул ногу на ногу. Олег вздохнул, не сделав ни одного движения, направленного на исполнение приказа «господина». Он устал, выгорел изнутри, и внешнее его будто совсем не волновало. — Ну хорошо, — отозвался Хоффманн и, поднявшись на ноги, направился прочь, чтобы вернуться уже в компании врача и солдатика. И пока Хоффманн и его подчиненный привязывали Олега к кровати, медик разводил какой-то раствор для инъекции. На какой-то миг во взгляде пленника промелькнул страх, но быстро исчез, а может, был запрятан так глубоко, чтобы и самому не найти. Но инъекция словно вывернула его душу наизнанку, выпуская все страхи и слабости. Ему было так страшно и холодно. Хотелось свернуться в клубочек и спрятать лицо в коленях, но он был по-прежнему привязан к постели и все, что он мог, это отвернуть лицо от своего мучителя. Хоффманн отпустил своих людей и, стянув перчатку, погладил Олега по щеке, утешая, почти нежно. Ладонь была такой теплой, что к этому теплу хотелось тянуться, надеясь, что она отгонит от него этот могильный холод. Офицер же мягко уговаривал пленника быть послушным, и тогда ему не придется прибегать к таким методам. Его голос впивался в мозг, слова отдавались эхом в голове, отчего ее хотелось сжать ладонями. Он не должен поддаваться… Эта мысль потерялась в желании сдаться и плыть по течению, познать не только боль, но и ласку, на которую был способен эсэсовец. Прекратить эту пытку, тем более от него не требовали сведений и предательства его товарищей. Пока не требовали… Но сколько он еще выдержит так? — Хватит! — закричал он, пытаясь заглушить мысли, роящиеся в голове. — Чш-ш... — шепнул Клаус, поймав чужое лицо в свои ладони, гладил, утешая, стирая слезы. — Тише, тише... Все хорошо... — Хватит… — повторил пленник тихо, чувствуя, как подставляется под губы врага, открываясь, пытаясь сконцентрироваться на этих ощущениях и не думать о страхах. И Хоффманн поцеловал его, осторожно, почти нежно, продолжая гладить по щеке. Губы парня невольно ответили на ласку, уже давно наученные, что надо делать. — Я хочу умереть. Пожалуйста… — шепнул он куда-то в шею врага. Хоффманн лишь усмехнулся в ответ и, чуть отстранившись, погладил Олега по волосам. Отвязав руки, помог присесть и вручил миску с теплым, явно свежим бульоном. Ответ, понятный без слов. Некоторое время парень просто грел руки о миску, тихо плача от отчаяния. Потом, введенный в искушение запахом, от которого скрутило желудок, давно не знавший регулярной пищи, сделал глоток, потом еще. По телу разливалось тепло, и сопротивляться желанию согреться стало слишком тяжело. Офицер погладил своего пленника по волосам, а затем молча покинул его. Вскоре вновь появились доктор и солдатик, которые отволокли Олега в ванную, где тщательно отмыли его и позволили отогреться в горячей воде. Пленник понимал, что за эту доброту немца ему скоро придется чем-то расплатиться. Во всяком случае он хотел так думать, чтобы суметь принять этот подарок и позволить себе насладиться им. А потом его вновь проводили обратно, вот только кое-что изменилось: вместо колючего шерстяного одеяла там было более мягкое в хлопковом пододеяльнике, которое не так сильно тревожило раны на коже и могло помочь согреться. Неожиданные подарки «хозяина» ни столько обрадовали Олега, хотя он и забрался под одеяло с наслаждением, а скорее повергли в еще более удрученное состояние. Пожалел? Пожалел его, тварь… Вот уж чего он совсем не хотел от своего мучителя. Накрывшись с головой, парень попытался уснуть, только мысли не оставляли его. Но плату Клаус не попросил ни через день, ни через два, приходил и просто имел Олега, даже не зверствуя. Пленник со своей стороны был послушным, хотя и отстраненным, словно обе стороны заключили негласное перемирие. Вот только Клауса несколько раздражала эта отстраненность Олега. И сдерживал он себя не долго. Однажды Хоффманн пришел к своему пленнику и предложил ему прогуляться; предложил, давая понять, что не примет отказа. Особенно явственно об этом говорил ошейник в чужих руках. Взгляд парня скользнул с украшения на эсэсовца, словно он хотел убедиться, что это не шутка. Мужчина оставался серьезен, и Олег опустил голову, отворачиваясь: — Я не пойду. — Пойдешь, — спокойно отозвался мужчина. Подойдя, подцепил пальцами чужой подбородок и, развернув к себе чужое лицо, поцеловал. В знак протеста, Олег попробовал разорвать поцелуй и ему это удалось: — Я не собака, — тихо, но твердо заявил он. — Не спорю, — улыбнулся Клаус и потрепал парнишку по волосам. — Ты всего лишь мой маленький щеночек. — Я не пойду, — повторил Олег, делая шаг назад. — Ты был таким послушным мальчиком... — Клаус вздохнул и вытащил из кармана шприц с очередным препаратом. В последнее время офицер сам делал Олегу уколы. Пленник покачал головой, отступая и затравленно глядя на шприц. С каждым разом после уколов ему становилось все хуже, и далеко не всегда он помнил, что происходило потом. Впрочем, это было лучше, чем помнить, что он вытворял… Он отступил еще на шаг. — Нет… — Тогда будь послушным мальчиком, — спокойно отозвался Клаус, держа в одной руке шприц, а в другой ошейник, ставя Олега перед выбором. На миг прикрыв глаза, усмиряя дрожь, родившуюся внутри, парень нерешительно взял ошейник, протягивая хозяину и поворачиваясь к нему спиной, чтобы удобнее было застегивать. — Умный мальчик, — хмыкнул офицер и поцеловал пленника за ушком, затягивая ошейник на тонкой шее. Шепнул: — А теперь поцелуй меня, и пойдем. Сглотнув соленый комок, Олег коснулся нового украшения пальцами, борясь с искушением рвануть его, что есть силы. Медленно повернувшись, прижался губами к губам Хоффманна. Мужчина мягко поцеловал его в ответ и, пристегнув к ошейнику поводок, повел Олега на улицу. Там стояла холодная промозглая сырость, и в своей тоненькой одежде, которая липла к телу, Олег чувствовал себя крайне некомфортно. Да и как вообще можно чувствовать себя, когда тебя ведут на поводке, словно собаку, и окружающие смеряют кто насмешкой, а кто и похотливым взглядом. Невольно парень жался ближе к немцу, чтобы не смотреть по сторонам, разглядывая мучителя со спины. Что тот красив, он заметил давно, но смотреть на него так пристально избегал. Обхватил себя руками, пытаясь защититься от прохлады. А Клаус выглядел умасленным котом, явно хвастаясь перед солдатами и офицерами своей игрушкой. Остановившись перед кем-то, отдал честь, приветствуя. Мужчины что-то обсуждали, словно забыв о замерзающем Олеге. Но затем престарелый немец подцепил подбородок дрожащего юноши офицерским стеком и оценил: — Красив, щенок... В устах незнакомого офицера комплимент прозвучал для Олега как пощечина, и он отвернул лицо, уходя от неприятного контакта. — Еще и гордый, — засмеялся мужчина и слегка щелкнул Олега стеком, после обратился к Клаусу. — У тебя всегда был прекрасный вкус, мой дорогой ученик. — Благодарю, учитель, — засмеялся Клаус в ответ. Попрощавшись, повел продрогшего Олега дальше. Они гуляли довольно долго, и офицеры, старше и равные Клаусу по званию, то и дело отвешивали комплименты чужому вкусу. Хоффманн лишь смеялся в ответ. И повел Олега прочь, только когда у того посинели губы. Чтобы прижать его к стене и пылко, жадно поцеловать, согревая поцелуем. Пленник выдержал этот хозяйский жест, надеясь скорее вернуться в камеру. Ему было тошно от этой прогулки, на которой он действительно ощутил себя собачонкой Хоффманна. — Мой послушный мальчик... — Клаус поцеловал его в ухо. — Ты заслужил награду. Его руки блуждали везде по продрогшему телу, пока он вел Олега в душевые. Тот же только дрожал, не сопротивляясь, даже когда его снова приперли к стене, губы послушно ответили на еще один властный поцелуй, а тело в поисках тепла прижалось к своему мучителю. Вот и попробуй, усомнись, что человек может привыкнуть ко всему… Во всяком случае, его тело. Клаус, не прерывая поцелуя, рванул с Олега влажную от холода рубашку, затем тонкие штаны, оставляя своего пленника обнаженным, только в ошейнике. Руки офицера блуждали везде, дразня и согревая. Сняв свою одежду, включил теплую воду, затягивая Олега в очередной поцелуй. Тело пленника с готовностью отозвалось на ласки, руки скользнули на плечи немецкого офицера. Мужчина тихо засмеялся, прижимая Олега к себе. — Какой послушный мальчик. — Губы скользнули вниз по шее, и зубы прикусили нежную кожу. Ладони скользнули на чужие бедра, ягодицы. — Ты ведь и дальше будешь послушным, да? Олег не ответил, только вздохнул мужчине куда-то в плечо. Он не мог ничего обещать. Да и кому? Подхватив Олега под бедра, Клаус мягко вошел в него. Тело Олега настолько привыкло к его габаритам, что подготовки уже не требовалось. — Держись крепче, — шепнул офицер, целуя ухо пленника. Олег послушно крепче обнял Хоффманна, спрятав лицо у него на груди и радуясь, что под струями воды никто не различит слезы на его щеках, которые так нравились хозяину. Понимание того, что он подстилка вражеского офицера, убивало пленника, униженного им и почти сломанного. Но страшнее было то, что он с трудом представлял себя в прежней жизни. Бедра парня двинулись навстречу, выдавая его готовность принять страсть хозяина и получить от этого удовольствие. И Клаус вновь засмеялся, похвалив послушного мальчика, прежде чем начать вдалбливаться в него со всей силы, заодно показывая и свою физическую силу. Заметив, что пленник сдерживается, шепнул ему на ухо: — Ну же, будь громче. Я хочу слышать, как тебе хорошо... Олег застонал. Он ненавидел Хоффманна за то, во что он его превратил, за подколки и стремление унизить еще сильнее, заставляя признавать вещи, подчеркивающие положение пленника. Хоффманн довольно засмеялся и увеличил ритм и силу толчков, безбожно трахая Олега. Подводя его к грани потери сознания и сам едва не перешагивая эту грань, когда бурно кончил в умопомрачительное тело пленника. Который пришел в себя, когда офицер уже мыл игрушку, избавляя от следов их страсти. — Я сам… — выдохнул Олег, почувствовав в заднем проходе чужие пальцы. — Ну-ну-ну... Я помогу, — чуть улыбнулся Клаус, действуя на удивление мягко. Парень зажмурился, сколько бы ни делал с ним хозяин унизительных вещей, он все еще испытывал стыд. Вымыв Олега, Клаус вылез из душа и привел себя в порядок. И только после выключил воду и завернул в полотенце Олега. — Ну как? Согрелся? — Да, — тихо признался тот, не поднимая взгляда. Как только руки Хоффманна отпустили его, начал вытираться, стараясь не думать о пристальном взгляде. Как только он закончил, Клаус кинул ему стопку новой чистой одежды. — Держи, заслужил. Олег прижал ее к себе, несколько минут просто наслаждаясь ощущением соприкосновения ткани с кожей, а потом быстро оделся. Затем немец проводил его обратно в его камеру, где пленника уже дожидался теплый ужин. Оставив на столе пустую плошку, Олег забрался под одеяло, надеясь забыться хоть на время. Заснув, увидел во сне родину и свой дом, который теперь существовал только в его памяти. Маму… Слезы текли из-под сомкнутых век, но просыпаться парень не хотел, что-то шепча одними губами. Всю ночь его мучил кашель, кажется, он кашлял даже во сне, так что ночью его растолкали. Это оказался доктор, который ощупывал его горло. Рядом стоял несколько обеспокоенный Хоффманн. — Как себя чувствуешь? — Просто кашель, — прошептал Олег, чувствуя, что громче – захрипит. После сна, напомнившего о прошлой жизни, он был в подавленном состоянии и хотел скорее остаться один, чтобы не сдерживать слез. — Открой рот, — приказал доктор и осмотрев, выдал, обращаясь уже к Клаусу. — Красное, и гланды увеличены. Если не переместить его из холода — совсем разболеется. Хоффманн кивнул в ответ и, подойдя к Олегу, помог ему подняться на ноги. Продолжая кутать в одеяло, повел прочь из камеры. Доктор сопровождал их. Когда они прошли в спальню, где пленник впервые принадлежал эсэсовцу, он замер на пороге, задерживая сопровождающих, но потом заставил себя шагнуть внутрь. Клаус на ходу снял китель и перчатки, чтобы откинуть край одеяла, молча предлагая устроиться в теплой постели. В камине тихо потрескивали дрова, расслабляя и успокаивая. Доктор, судя по всему, удалился за лекарствами. Сопротивляться было бессмысленно; за то время, что он провел в плену, Олег убедился в этом неоднократно. И, раздевшись, чтобы не испачкать белоснежные простыни, парень нырнул в чужую постель, замирая. А кстати… — Сколько я здесь уже? — все так же шепотом, спросил он. Во время прогулки Олег успел заметить, как сильно облетели клены… — Разве это важно? — спокойно спросил Клаус, сильнее кутая пленника в одеяло. Совсем скоро вернулся и доктор, который опоил Олега какой-то горькой мерзостью, а после ушел, посоветовав юноше поспать. Как только за ним закрылась дверь, Хоффманн разделся и скользнул под одеяло к пленнику, обнимая его за талию и прижимая к себе. Поцеловал в макушку, поглаживая. И правда, не важно. Пленник покачал головой, чуть вздрогнув, оказавшись в объятьях мужчины. Впрочем, иметь его, похоже, не собирались, и он позволил себе немного расслабиться, прикрывая глаза. Но не уснуть. Боялся. Проснуться от горячих ладоней на своем теле и толчков, что снова увидит потерянное и сорвется. Но Клаус, кажется, вовсе не собирался его трогать и тоже не спал, прислушиваясь к Олегу, и наконец через пару часов удрученно вздохнул: — Тебе нужно поспать... Тебе плохо? Мне сходить за доктором, чтобы он сделал тебе укол? — Нет, — слишком поспешно отказался пленник и закашлялся. — Не надо уколов… Клаус лишь вздохнул и погладил Олега по волосам. — Тогда постарайся уснуть. Пленник коротко кивнул, прикрывая глаза и замирая. Он долго притворялся, даже специально делая дыхание ровным и глубоким, и не заметил, как действительно уснул. Последняя мысль его была о Хоффманне. Когда же тому наскучит игрушка, которую больше не нужно ломать? По пробуждению Клауса в комнате он не обнаружил, но на тумбочке уже стояла плошка с горячим куриным бульоном и завтрак: овсянка, кофе, тосты и джем. Видимо, Клаус решил немного побаловать своего пленника, ведь сладкого Олег не ел уже очень давно. Как, впрочем, и не видел столько еды сразу. Желудок немедленно отреагировал на соблазнительные запахи, а вот Олег долго не решался притронуться к угощению, размышляя о кнуте и прянике, но потом сдался. Покончив с завтраком, он выскользнул из-под одеяла и, накинув одну рубашку, подошел к окну, убедившись, что весь плющ срубили. Прошелся по комнате, пытаясь по вещам сделать вывод об их хозяине. Комната была аккуратно убрана, на стеллаже стояли книги, которые, видимо, не раз читали и продолжают читать сейчас. На кофейном столике лежали письма и ежедневник. Быстро оглянувшись на дверь, парень пробежался взглядом по первым строчкам писем, оценивая степень их важности, но они оказались личными: от мамы и от какой-то Марты. Жена? Интересно, чтобы она сказала, узнав, чем занимается благоверный вдали от родины и супруги?.. Осторожно взяв тетрадь, попытался разобрать чужой язык. Почерк у Хоффманна был красивый, но какой-то витиеватый, затрудняя задачу. Он писал стихи... Это было так... неожиданно. Да, неожиданно. Потому что поэты, по мнению Олега, были существами нежными и безобидными, а о Клаусе такого не скажешь. Более того, стихи эти были не о девушках, но о любви... Он писал про мужчину и для мужчины. Это было странно. Разве им не двигала только похоть? Перевернув страничку, он начал было читать новое стихотворение, шевеля губами, повторяя про себя опознанные слова, чтобы перевести их. Однако, услышав, как с той стороны взялись за ручку двери, немедленно закрыл чужой дневник и попятился от стола. Но вошел доктор, принеся новую порцию отвратительного лекарства. А также шприц и препарат, который он разводил на месте. — Не надо уколов... — попросил Олег, с ужасом глядя на шприц. — Пей лекарство, — спокойно отозвался доктор и наполнил шприц. — Не волнуйся, это витамины. Иначе совсем разболеешься. Пришлось подчиниться. После того, как врач ушел, Олег вернулся в постель, решив еще немного вздремнуть, но в голове звучали первые строчки последнего, не дочитанного стихотворения, и он вернулся к ежедневнику. Но вымотанный организм не выдержал, и парень уснул прямо в кресле с ежедневником в руках. Сквозь сон он слышал, как кто-то зашел в комнату и мягко переложил его в постель. Проснувшись, пленник сел, пытаясь понять, приснилось ли ему это или на самом деле было. Потер рукой лицо, прогоняя остатки наваждения, что еще держало его, не желая отпускать. Хоффманн сидел в кресле, закинув ногу на ногу и что-то читая, на кофейном столике был сервирован обед на две персоны. — Рад, что ты проснулся к обеду. Как самочувствие? — оторвавшись от книги, Хоффманн отложил ее в сторону и посмотрел на пленника. — Лучше, — прошептал тот, пряча легкий испуг. Если только хозяин узнает… — Поднимайся, тебе нужно поесть, — спокойно произнес Клаус, словно Олегу действительно все приснилось. Олег послушно встал, одеваясь спиной к немцу и нерешительно пошел к столу, садясь напротив. Как ни странно, перемены в поведении мужчины настораживали его. Клаус наблюдал за ним спокойно, не проявляя особого интереса. Затем, дождавшись, пока Олег сядет за стол, приступил к трапезе. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь звуками потребления пищи. Пленник старался не смотреть на сотрапезника, думая о том дне, когда избавится от его власти. Этой ночью он слышал далекие взрывы и ему хотелось верить, что это наши теснят врага. После к ним зашла миловидная девушка и, улыбнувшись, собрала всю посуду. Олег и не знал, что в замке есть женщины... Как только она покинула комнату, Клаус подошел к пленнику и нежно поцеловал его, поглаживая по щеке. Только тот все равно не спешил расслабляться, хотя и послушно ответил, прикрывая глаза. Клаус целовал его мягко, осторожно, словно изучающе. Не разрывая поцелуя, взял чужое лицо в свои ладони, после скользнул ими на плечи, поглаживая. От этих новых, незнакомых прикосновений по телу пленника пробежали мурашки. Да, оказывается, его властный и жестокий хозяин умел быть нежным. И глупое, исстрадавшееся тело потянулось к этой ласке. Для него не существовало понятий: достоинство, враг, унижение... Оно только знало, что ему нравится, и пыталось взять от момента все, что можно. И Клаус мягко подхватил Олега на руки и переложил на постель, продолжая целовать, ласкать, не проявляя резкости или даже особой страсти. Словно он просто старался сделать пленнику приятно, пока, не задумываясь о себе. Олег тихо вздыхал, плавясь под руками офицера, тело отчаянно реагировало на каждое прикосновение. И только мозг все ждал, когда за удовольствие потребуют плату. Ловкие пальцы Клауса расстегнули одежду Олега и вскоре юноша остался обнажен и беззащитен под этими горячими губами и на удивление ласковыми пальцами. Противиться не было сил, и парень застонал в голос, рассказывая хозяину, как ему хорошо. Клаус довольно улыбнулся и, скинув одежду, сделал рокировку так, чтобы Олег оказался сидящим у него на бедрах. Тот прикрыл глаза, хотя у них еще ни разу не было подобной позы, понимая, что от него требуется. Пора бы уже привыкнуть, что хозяин ничего не дает просто так… Но отступать было некуда. Да и смысл? Нерешительно взяв член эсэсовца рукой, Олег погладил его, убедившись в твердости последнего и, приподнявшись, направил его внутрь себя. Медленно насадившись, замер, снова застонав. — Хороший мальчик, — чуть улыбнулся немец, поглаживая чужие бедра, поясницу. Олег наконец посмотрел на него, умоляя взглядом: «Молчи». Устроив ладони на груди Хоффманна, стал приподниматься, почти соскальзывая и вновь насаживаясь до самого конца. Приноровившись, заскользил более плавно и быстро. И удивительно, но эсэсовец действительно больше не обронил ни одной колкости, подаваясь бедрами навстречу желанному телу. Пленник не сдерживал стонов, отдаваясь процессу. Ногти паренька легонько царапали кожу немца, иногда задевая соски. Почувствовав нежное, но настойчивое прикосновение к своему напряженному члену, он кончил, прогибаясь в спине и устало упав на хозяина, разрядившегося внутри него практически одновременно. Клаус поцеловал парнишку в макушку, гладя по спине и пытаясь перевести дыхание. Дальше потянулись спокойные тихие деньки, наполненные лекарствами и сексом. А так же корзинами с фруктами и сладостями. Хоффманн явно баловал свою игрушку. Олег думал, что это на время болезни. Но нет. Олег оклемался довольно скоро, вот только эсэсовец не поменял своего поведения, оставаясь все таким же мягким по отношению к пленнику, не наказывал, не издевался. Даже не подкалывал во время секса, которому Олег отдавался теперь без остатка. Он больше не напрягался от прикосновений хозяина и спокойно засыпал в его объятьях. Это было неправильно, но парень не хотел думать об этом, живя одним днем. Он боялся думать о будущем, о последствиях, которые последуют при любом из возможных вариантов развития войны. И, судя по всему, развязка была близка. Все ближе слышались взрывы, все напряженнее становился Клаус. Почти не спал и не прикасался к Олегу, который с ужасом обнаружил, что ему не хватает объятий немца. Когда тот в очередной раз вернулся поздно ночью в спальню, устало рухнув в кресло, Олег выскользнул из-под одеяла и тихо подошел, положив руки на напряженные плечи: — Массаж? — предложил он, стараясь не думать, что на руках офицера могла быть кровь его соотечественников. — Почему ты не спишь? — устало спросил Хоффманн, скидывая с плеч китель и явно не имея ничего против массажа. — Мне страшно… — честно признался Олег, приступая к предложенной услуге. Положение, в котором он оказался, было весьма шатким и не однозначным. — Боишься, что они не придут? — усмехнулся немец и перехватив чужую руку, нежно поцеловал ладонь. — Или наоборот? Парень вздохнул, возобновляя прерванный массаж. Мог ли он выразить то, что чувствовал, как душа разрывается надвое, а противоречия пожирают его изнутри. — Будете отступать, возьмете меня с собой или тут бросите? — ответил он вопросом на вопрос. — Смотря чего захочешь ты, — отозвался Хоффманн, прикрыв глаза и расслабляясь. И получил в ответ еще один вздох. Олег не знал, чего хочет, запутавшись в собственных чувствах, которые диктовались сердцем, идеологией, патриотизмом, привычками, страхами и сомнениями… Более того, он не понимал себя. Мир ясный, понятный и однозначный когда-то стал слишком сложным. — Я не хочу, чтобы вас убили. — Правда? — чуть улыбнувшись, спросил Клаус, вздохнул. — Я тоже не хочу... Руки исчезли с плеч эсэсовца: — Да, — тихо подтвердил Олег. — Хотя и ненавижу вас. Ненавижу! — Понимаю, — спокойно отозвался немец и, чуть повернувшись в кресле, вновь поймал чужую ладонь, нежно касаясь ее губами. Вдруг в двери требовательно постучали, и Клаус, быстро поднявшись на ноги, накинул китель, поцеловал Олега и покинул спальню. Проводив немца взглядом, пленник вернулся в постель, натянув на голову одеяло и кусая губы. Он не понимал, как человек, который сломал ему жизнь и воевал против его народа, мог быть дорог. Явился Клаус только под утро и как можно тише скользнул под одеяло к Олегу. Поцеловал его в плечо, тихо вздохнув. И парень немедленно отреагировал, поворачиваясь и обнимая, даже во сне помня свои обязанности. Хоффманн нежно обнял его за талию, прижимая к себе. Так и уснул. А на утро Олег впервые увидел его спящим. В первый момент он растерялся, молча разглядывая лицо мужчины, которое можно было бы назвать безмятежным, если бы не хмурая складочка у переносицы, а потом нерешительно коснулся пальцами губ, словно хотел проверить наличие дыхания. На миг по собственным губам скользнула улыбка, но тут же спряталась в уголках губ. Возможно, это последний раз, когда он видит Клауса. От такой мысли горло стиснуло спазмом. Мог ли он представить свою жизнь без этого человека? Не открывая глаз, Хоффманн осторожно поцеловал чужие пальцы. Улыбнулся, пожелав пленнику доброго утра. Но когда он открыл глаза, Олег понял, что утро не было добрым. Да и взрывы были все ближе и ближе. — Еще несколько дней? — спросил парень, предполагая, что уж Клаус точно знает обстановку на фронте. Прижался, впитывая тепло мужчины и целуя его грудь. — Не больше трех, — шепнул немец, прикрыв глаза и запустив пальцы в чужие волосы, слегка массируя кожу головы. Олег вздохнул, понимая, что должен сделать выбор. Хоффманн давал ему право решить свою судьбу самому: уйти с ним в неизвестность или вернуться к своим, где Олега, учитывая обстоятельства, ждал не такой уж теплый прием. Это был шанс порвать с порочной связью и, искупив, вернуться в нормальную жизнь. Но парень медлил, не в силах сделать этот шаг. Клаус нежно коснулся губами чужого лба, а после поднялся с постели, начиная одеваться. Совсем скоро должны были принести завтрак. Три дня пролетели для Олега как миг, и он не упускал ни единой возможности оказаться в объятиях немца. В тот вечер от взрывов уже едва не дребезжали окна их спальни. Немецкий штаб эвакуировался в самый последний момент, словно эсэсовцы все еще верили в свое спасение. Клаус стоял у окна и наблюдал за беготней во дворе. Все было готово, и он взглянул на Олега, задавая немой вопрос. Олег тоже тянул до последнего, только вот надеяться ему было на что? Он был счастлив, что его страна гнала врага прочь, одерживая победу за победой. Так и должно было быть! Он всегда верил в это, за это он воевал. Но также это означало конец тем странным отношениям, которые сложились между ним и эсэсовцем. Отношениям, которыми он порочил себя и предавал родину. Заметив взгляд Клауса, парень вздрогнул и будто погас. Решение, которое он никак не мог принять, пришло само собой. Он не мог предать Россию. Нет. Все свое прошлое, которое было неразрывно связано с ней. Да и то, что происходило между ним и Хоффманном было неправильно и аморально. Эти отношения не могли и не должны были существовать. — Клаус… — он сделал шаг вперед, чтобы, на миг прижавшись, поцеловать мужчину легко в губы, выдохнуть. — Я не могу… Мужчина чуть вздрогнул, слегка побледнев, но понимающе кивнул и, поцеловав Олега, направился прочь, не прощаясь. Олег слышал, как отъезжали машины, закусив палец, чтобы не всхлипнуть. А после все закрутилось в безумном вихре. Взятие замка. Затем, через несколько месяцев — победа и лично для Олега трибунал и ссылка на каторгу — сдавшиеся или взятые в плен, приравнивались к предателям. Олег отвык от тяжелой работы, отвык от ужасных условий, холода и недоедания. Кутаясь ночами в тонкое одеяло, он вспоминал объятья Клауса Хоффмана, надеясь, что тому удалось сбежать и добраться до своей родины. Каким-то образом прознав, как использовали Олега в плену, многие презирали его, а начальник смены пытался подбивать клинья, обещая поблажки, но парень послал его. Жить стало еще хуже, однако он не жаловался — это был его выбор. Он кашлял, то ли простыв, то ли что-то подцепив от соседей, и однажды утром просто не смог подняться с жесткого ложа, словно сквозь туман слыша голоса. Он горел. Болело, казалось, все, включая мысли. Олег смутно понимал, что умирает. И выжить шансов у него не было. Здесь даже не пытались лечить заболевших. А зачем? Предатели родины не достойны такой чести. Конечно, все зависело от врача, но Олег слышал, что здешний врач был именно таким. А еще Олег бредил, и вместо доктора ему виделся Клаус, или, точнее, в роли доктора. И он тянул к нему руку, прося не уходить. Ему было так плохо и холодно… Так одиноко. И Клаус, а быть может, кто-то другой, держал его за руку и обещал, что все будет хорошо. В эти дни Олегу много чего чудилось и бредилось. Например, что его действительно забирают, как перевозят куда-то на поезде. И рядом с ним все время был Хоффманн. После появились и другие доктора, которые ставили ему капельницы и болезненные уколы. А однажды утром он очнулся в теплой мягкой постели, в залитой солнцем спальне. На прикроватной тумбочке стояла корзина с фруктами и сладостями. Еще не до конца отдавая себе отчет, что уже проснулся от сна, попробовал приподняться на локтях и позвал мужчину, читающего в большом уютном кресле. — Клаус. Голос дрогнул от страха, что видение растает и он снова очутится в смрадном сарае, уворачиваясь от липких губ начальника смены. Хоффманн поднял взгляд и, чуть улыбнувшись, отложил книгу и подошел к Олегу. Присев на край его постели, уложил парнишку обратно на подушки. — Тише, не вставай, ты еще слишком слаб. Как ты себя чувствуешь? — немец разговаривал с ним мягко поглаживая по волосам. Склонившись, коснулся губами чужого лба. — Как во сне, — признался Олег, удерживая теплую руку в своих, чтобы развеять сомнения в реальности происходящего. — Это правда вы? — Конечно, мой послушный мальчик, — чуть улыбнулся Хоффманн и, склонившись, коснулся губами чужой щеки. Чуть вздохнув, отстранился и потрепал Олега по волосам. — Мне не стоило оставлять тебя там. Теперь все решения буду принимать я и больше никуда тебя не отпущу. И, словно доказывая это, утверждая, что именно так все и будет, мужчина коснулся губами чужих губ в нежном, но властном поцелуе. И у Олега больше не было поводов ему не верить.